Книга и братство - Мердок Айрис - Страница 80

— Давай сходим как-нибудь потанцевать, — сказала Лили, бросая его пальто на спинку стула.

— Ты читаешь мои мысли. Как только смогу найти работу, так и сходим.

— Нельзя все время откладывать на потом. Мне в моей жизни нужен мужчина.

— В твоей жизни есть я…

— Останься сегодня со мной.

— Но я ни на что не гожусь.

— Пойдем в отель. Обожаю отели. В отеле интересней, больше возбуждает.

— Если уж алкоголь не помог, то и отель наверняка не поможет. Что ты сделала со своими волосами?

— Да какое, в конце концов, значение имеет секс, так, простая формальность. Любовь, вот что важно.

Гулливер надвинулся на Лили и подхватил ее на руки. Никогда прежде он не решался на такое. И был доволен, как это у него получилось. Она была очень легкой. Подержав секунду, он медленно поставил ее на ноги и прижал к себе. Удивленная его порывом, она порозовела, а в светло-карих глазах заиграл смех.

— А что, если нам пожениться, — сказал Гулливер, — когда я найду работу?

— Не глупи! — ответила она. И тут же сказала: — Ох, Гулл, иногда я чувствую себя такой несчастной, в мире столько всего ужасного!

Из глаз ее покатились слезы; она оплакивала все скорби мира, Тамар, неродившихся детей и свою невозможность любить и быть любимой.

Джерард, Роуз, Дженкин и Гулливер сидели в одном конце стола в доме Джерарда. В другом конце расположился Краймонд. Было одиннадцать утра. Дождь прекратился, но небо было по-прежнему бледное, затянуто облаками, которые нес восточный ветер. В комнате было несколько прохладно, Джерард относился к центральному отоплению (по семейной привычке Ферфаксов) как истинный спартанец. К удивлению Джерарда, Краймонд позвонил вскоре после их разговора и сказал, что, в конце концов, это недурная мысль: встретиться с комитетом и пояснить некоторые свои идеи, поскольку, как он чувствует, они находятся в заблуждении относительно книги. Джерарда приятно поразило такое благоразумие Краймонда, и он ждал от него более спокойного и обстоятельного рассказа теперь, когда у Краймонда было время на раздумье. Остальные тоже были удивлены, Роуз немного нервничала, и все сгорали от любопытства.

Джерард сказал:

— Уверен, что все меня поддержат, если выражу чрезвычайную благодарность Краймонду зато, что он пришел сюда рассказать нам о своей книге.

После сего краткого вступления Джерард повернулся к Краймонду и сделал приглашающий жест.

Повисла напряженная тишина. Краймонд продолжал внимательно смотреть на Джерарда. Роуз и Гулливер не поднимали глаз от стола. Дженкин беспокойно взглянул на Джерарда. Джерард — на Краймонда, ожидание в его взгляде постепенно гасло.

Наконец он произнес:

— Итак…

И в тот же миг Краймонд сказал:

— Мне особо нечего рассказывать. Я так понял, что у комитета есть ко мне вопросы. Но если вопросов нет…

— Виноват, — вступил Джерард, — если предпочитаешь такую форму разговора, мы не против. Кто-нибудь желает начать первым?

Он оглядел товарищей. Роуз и Гулливер сидели, по-прежнему уставясь в стол. Дженкин, покусывая губу, повернулся к Краймонду. Молчание продолжалось, и Краймонд демонстративно захлопнул блокнот, который было раскрыл перед собой, и чуть отодвинул стул от стола.

Наконец Дженкин сказал:

— Не мог ли бы ты рассказать о своих взглядах на реформу профсоюзов?

— Чтобы усилить их влияние, это ты имеешь в виду?

— Я имею в виду: чтобы сделать их более демократичными и…

— Демократичными? — переспросил Краймонд изумленно, словно услышал удивительное иностранное слово.

— Конечно, право на забастовку — это фундаментальное…

— Меня не интересуют, — прервал его Краймонд, — частные вопросы методики переговоров. Профсоюзы, естественно, — это одна из влиятельных сил в революционной борьбе…

— Какая еще такая «революционная борьба»? — спросила Роуз, покраснев.

— Борьба ради того, чтобы свершилась революция, — нетерпеливо ответил Краймонд.

— Какая революция? — не отставала Роуз.

— Революция, — сказал Краймонд, — это марксистская концепция…

— Это нам известно! — вмешался Гулливер.

— …которая предусматривает полное изменение общественного строя, с самого начала предполагая переход власти от одного класса к другому…

— Тебя удивило слово «демократичный», — сказала Роуз, — можешь объяснить нам, почему?

Роуз сделала стрижку, и ее былая грива, сейчас отчетливо золотистая в электрическом свете, стала менее пышной, поредела, лоб открылся, придав лицу более строгий и воинственный вид. Говоря, она мельком взглянула темно-синими глазами на Краймонда и вновь уставилась в стол, принявшись изучать легкие царапины, которые оставили ногти Краймонда в его прошлый визит.

— Это старая, исчерпавшая себя концепция, — ответил Краймонд, — и на современном этапе только уводящая в сторону и запутывающая…

— Значит, ты не веришь в парламентскую демократию? — спросил Гулливер.

Краймонд проигнорировал вопрос и, глядя на Роуз, продолжил:

— То, что вы называете демократией, это косная, неэффективная, несправедливая и заведомо устаревшая форма общественной жизни, поддерживаемая установившейся практикой насилия, которого вы явно не замечаете…

— Ты предпочел бы эффективное однопартийное государство, режим, навязанный одной революционной группой? — спросила Роуз.

— В том, как ты формулируешь вопрос, содержатся определенные допущения. — Краймонд позволил себе, возможно из вежливости, слабо улыбнуться. — Существующий у нас режим «навязан», наше старое либеральное заблуждение об общественном «согласии» развеялось, мы знаем, что с вопиющей несправедливостью и малодушными метаниями, которые мы видим повсюду в этом обществе, покончить нельзя. Демократическое государство неспособно управлять, люди выходят на улицы, разве вы не видите будущего на улицах наших городов? Идея партии демократического парламентаризма у власти — это сейчас препятствие для мысли, от которого необходимо избавиться. Процесс перемен сам по себе вызывает к жизни новые общественные структуры, которые со временем воплотятся в более позитивные и эффективные формы правления с согласия всех сторон. Называть или нет их однопартийным правительством нет смысла, подобный вопрос потеряет актуальность, когда произойдет преобразование. А тем временем… лучше быть готовым встретить будущее, если мы видим, как ужасно, как обреченно настоящее, сколько людей страдает и ненавидит, какое страшное и окончательное отмщение уже назревает…

— Значит, ты одобряешь террор? — спросил Гулливер.

— Не люблю это эмоциональное слово, — нахмурился Краймонд. — Наш образ жизни основывается на насилии и располагает к нему. Судить надо по существу. А осуждающим обычно на все плевать.

— А мне не нравится, что ты против этого слова, — сказал Гулливер, — ты уклоняешься от ответа и оскорбляешь нас, намекая, что нам на все плевать!

— О нет, я считаю вас ужасно милыми людьми, — сказал Краймонд, глядя не на Гулливера, а на Джерарда, — воображающими, что всю вашу жизнь будет длиться хорошая погода, никаких бурь. Думаю, вы ошибаетесь.

Джерард вступил в разговор нарочито спокойным, задумчивым тоном, чтобы остудить накаляющиеся страсти:

— Но попытку такого «преобразования», о каком ты говоришь, уже совершали, она приводит к тирании, к мерам куда более жестким, несправедливым и неэффективным! Мы несовершенны, но мы — свободное, открытое, толерантное общество, управляемое демократическим процессом и законом, нам не нужно разрушать себя ради перемен, мы меняемся все время, и в основном к лучшему, если сравнить с тем, что было пятьдесят лет назад! Неужели мы должны отбросить все это в обмен на некую неосуществимую гипотетическую утопию, построенную горсткой активистов после насильственной революции? Ты говорил мне, что не связан с рабочим движением, только сейчас ты сказал о «частных вопросах», которые тебя не интересуют, я думаю, ты одинокий теоретик с интересными идеями, но далекий от реальных проблем власти или реальных перемен в обществе…