Мятежная - Рот Вероника - Страница 13

Я вспоминаю, как держала его руками за голову, когда он лежал на полу и орал от боли. Как вытирала кровь, когда парня унесли.

– Привет, Эдвард, – говорю я.

Он немного наклоняет голову в мою сторону, но не опускает пистолет.

– Трис, – удивляется он в ответ.

– Кто бы вы ни были, лучше вам убраться с этого поезда, если хотите остаться в живых, – замечает женщина с ножом.

– Пожалуйста, – просит Сьюзан. У нее дрожат губы, а глаза наполняются слезами. – Мы сбежали… остальные погибли, и я не…

Она снова всхлипывает.

– Я не думаю, что смогу идти дальше, я…

У меня возникает странное желание постучаться головой о стену. Плач других людей меня сильно нервирует. Возможно, с моей стороны это эгоистично.

– Мы скрываемся от эрудитов, – объясняет Калеб. – Если спрыгнем с поезда, им будет проще найти нас. Поэтому мы были бы очень признательны, если бы вы позволили нам проехать в город вместе с вами.

– Да ну? – фыркает Эдвард. – А что хорошего вы для нас делали хоть когда-нибудь?

– Я тебе помогла, когда не помог никто другой, – говорю я. – Помнишь?

– Ты, возможно. А остальные? – спрашивает Эдвард. – Не слишком-то.

Тобиас делает шаг вперед, так что пистолет Эдварда почти упирается ему в горло.

– Меня зовут Тобиас Итон, – произносит он. – Не думаю, что ты захочешь столкнуть меня с поезда.

Эффект от его имени мгновенный и ошеломляющий. Все моментально опускают оружие и многозначительно переглядываются.

– Итон? Правда? – приподняв брови, переспрашивает Эдвард. – Признаться, не ожидал.

Он прокашливается.

– Хорошо, оставайся в вагоне. Но, когда мы въедем в город, тебе придется отправиться с нами.

Он слегка улыбается.

– Мы кое-кого знаем, кто тебя ищет, Тобиас Итон.

Тобиас и я сидим у края вагона, свесив ноги наружу.

– Ты знаешь, кто это?

Тобиас кивает.

– И кто же?

– Сложно объяснить, – отвечает он. – Мне еще очень многое надо тебе рассказать.

Я приваливаюсь к нему.

– Ага. И мне тоже.

Я не знаю, сколько времени проходит прежде, чем нам говорят, что пора спрыгивать. Мы понимаем, что находимся в той части города, где живут бесфракционники. В паре километров от того места, где я выросла. Я вспоминаю дома, мимо которых ходила, если опаздывала на автобус в школу. Один – с раскрошившимися кирпичами. К другому привалился упавший уличный фонарь.

Мы стоим у двери вагона, выстроившись в ряд, все четверо. Сьюзан хнычет.

– Что, если мы покалечимся? – спрашивает она.

Я хватаю ее за руку.

– Давай вместе. Я и ты. Я делала это дюжину раз, и, как видишь, в полном порядке.

Она кивает и сжимает мои пальцы, сильно, до боли.

– На счет «три». Раз. Два. Три.

Я прыгаю и выдергиваю ее следом за собой. Со стуком приземляюсь на ноги и бегу дальше, по инерции, но Сьюзан падает набок и катится по асфальту. Кроме ссадины на коленке, она, похоже, в норме. Другие справляются без проблем, даже Калеб, который проделывал такое лишь раз.

Непонятно, кто среди бесфракционников знает Тобиаса. Может, Дрю или Молли, которые завалили инициацию в Лихачестве, но они даже не имеют представления о его настоящем имени. Кроме того, вероятно, Эдвард уже убил их, судя по тому, как он был готов пристрелить нас. Кто-то из альтруистов или из школы.

Сьюзан потихоньку успокаивается. Она бредет рядом с Калебом, слезы на ее щеках высохли..

Тобиас, идущий позади, слегка касается моего плеча.

– Я уже давно его не осматривал, – говорит он. – Как с ним дела?

– Хорошо. К счастью, я захватила обезболивающее, – отвечаю я. Так здорово поговорить о чем-то положительном. Хотя бы о том, как заживает рана. – Но не думаю, что использовала здравый смысл. Я периодически пользуюсь этой рукой, и случалось, падала прямо на плечо.

– Когда все закончится, времени, чтобы зажить, будет достаточно.

– Ага, – отвечаю я. – Или уже не будет иметь значения, поскольку я буду мертва, – добавляю я мысленно.

– Вот, – говорит он, доставая из заднего кармана небольшой нож и отдавая его мне. – На всякий случай.

Я убираю нож в карман. Теперь я чувствую себя еще более нервно.

Бесфракционники ведут нас по улице, а потом сворачивают в мрачный переулок, где пахнет отбросами. Крысы пищат и в ужасе разбегаются у нас из-под ног. Я вижу лишь их хвосты, исчезающие между кучами мусора, пустыми мусорными баками и сырыми картонными коробками. Я дышу ртом, чтобы меня не стошнило.

Эдвард останавливается рядом с полуразвалившимся кирпичным домом и с трудом открывает железную дверь. Я вздрагиваю, инстинктивно ожидая, что здание рухнет, если он потянет ручку слишком сильно. Окна покрыты таким слоем грязи, что почти не пропускают свет. Мы идем следом за Эдвардом в комнату с мокрыми стенами. В мерцающем свете фонарика я вижу… людей.

Они сидят на скатанных постелях, копаются в открытых банках с едой или пьют воду из бутылок. Дети в одежде всех цветов снуют между взрослыми. Дети бесфракционников.

Мы на их складе. Бесфракционники, которые должны были бы жить по отдельности, хаотично, безо всякого общественного устройства… они здесь вместе. Настоящая фракция.

Увиденное меня поражает. Они совершенно нормальны. Не дерутся. Не избегают друг друга. Некоторые шутят, другие тихо переговариваются. Но постепенно осознают, что здесь находятся чужие, которых тут быть не должно.

– Пойдем, – говорит Эдвард, маня нас пальцем. – Она там.

Мы продвигаемся в глубь дома, вроде бы заброшенного, и нас встречают молчанием и внимательными взглядами. Наконец, я не сдерживаюсь и задаю мучающий меня вопрос:

– Что здесь происходит? Почему вы здесь вместе?

– Ты думала, они… мы разобщены? – через плечо бросает Эдвард. – Да, так было долгое время. Все слишком голодали, чтобы интересоваться чем-то, кроме поиска еды. Но, когда Сухари начали давать им продукты, одежду, инструмент и все такое, они стали сильнее. Начали выжидать. Они уже были такими, когда я пришел к ним, и приняли меня.

Мы выходим в темный коридор. Я чувствую себя здесь как дома. Темнота и тишина напоминают тоннели Лихачества. А вот Тобиас начинает медленно наматывать и стаскивать с пальца нитку из своей рубашки. Он понимает, к кому мы идем. А я – даже не имею представления. Как же получается, что я так мало знаю о парне, который сказал, что любит меня? Парне, чье настоящее имя обладает такой силой, что оставляет нас живыми в вагоне, полном врагов.

Эдвард доходит до металлической двери и стучит в нее кулаком.

– Подожди, ты сказал, они стали выжидать? – спрашивает Калеб. – А чего именноони ждали?

– Когда мир начнет разваливаться на части, – отвечает Эдвард. – Что сейчас и происходит.

В проеме появляется сурового вида женщина с помутневшим глазом. Другим, здоровым – она оглядывает всех нас.

– Бродяги? – спрашивает она.

– Не совсем, Тереза, – отвечает Эдвард, показывая большим пальцем через плечо. – Вот это – Тобиас Итон.

Тереза пару секунд смотрит на Тобиаса и кивает:

– Точно, он. Подожди.

Она захлопывает дверь. Тобиас судорожно сглатывает, его кадык прыгает.

– Ты знаешь, кого она должна позвать? – спрашивает Калеб у Тобиаса.

– Калеб, будь добр, заткнись, – отвечает он.

К моему удивлению, брат подавляет свое врожденное любопытство, приведшее его к эрудитам.

Дверь снова открывается, и Тереза отходит в сторону, пропуская нас внутрь. Мы входим в бывшую бойлерную, из всех стен торчат трубы и механизмы. Это настолько неожиданно, что я сразу ударяюсь локтями и коленями. Тереза ведет нас через лабиринт из железных конструкций в противоположный конец помещения, где над столом с потолка свисают несколько лампочек.

У стола стоит женщина средних лет. У нее вьющиеся черные волосы и оливковая кожа. Ее лицо жесткое и угловатое, почти что некрасивое.

Тобиас сжимает мою руку. В это мгновение я понимаю, что у него и у женщины носы одинаковой формы. На ее лице он кажется слишком крючковатым и длинным, но совершенно нормален для мужских черт. Я замечаю и другое сходство. Такая же мощная нижняя челюсть, выразительный подбородок, приподнятая верхняя губа, торчащие уши. Только глаза у нее не голубые, а темные, почти черные.