Шоковая волна - Девис Дороти - Страница 19

— Простите, что помешали вам, — извинилась я.

— Все в порядке. Все знают, что у меня хватит терпения дождаться, когда заяц вылезет из своей норы, так что я не расстраиваюсь.

Ковач принес пиво, а Таркингтон стал представлять нам своих коллег, называя только их имена. Мне он совсем не нравился, в его поведении было что-то насмешливо ехидное и даже нахальное. Мне следовало бы запомнить имена, но получилось так, что я запомнила лишь одно: имя Эла, чей кузен баллотировался от демократов. Моего отца тоже звали Эл, и он любил распевать песенку о каком-то Эле, о котором стоит помнить, потому что он хороший парень.

Я собиралась рассказать этой компании, почему именно мой отец получил тогда значок помощника шерифа. Был охотничий сезон, но у вас его почему-то запретили. Вот отец и собирался поохотиться на тех, кто это сделал. Это была малоприятная история, не для ушей Таркингтона, который всегда умел дождаться своего зайца.

— За ваше здоровье, — сказала я, поднимая стакан с пивом.

Форбс пил молча.

Ковач начал свой рассказ о том, как я застала его в своем номере, когда он снимал там старую электропроводку. Он не винил меня за то, что я рассердилась и предположила, что он мог подкинуть мне наркотики и прочее.

Эл спросил меня, в какой части города Лейк-Сити я жила, и как это мне, девчонке с фермы Иллинойса, удалось стать знаменитой журналисткой.

— Потому, что она уехала на восток, парень, только потому, — заметил кто-то.

— Как еще одна хорошая девчонка с фермы в Иллинойсе, которая пару лет назад уехала на Восток, а вернувшись в Нью-Йорк, была разорвана на куски в собственной квартире той бомбой, которую готовила для других.

Я не стала уточнять то, что до сих нор невыяснено, работала ли она с взрывчатыми веществами. Известно лишь, что девушка погибла от взрыва. Но я была задета подобным сравнением судеб двух девушек из Иллинойса и предпочла помолчать.

— Не обращайте внимание на Тарки, миссис, — успокаивал меня Эл. — И не расстраивайтесь.

— Зачем ей расстраиваться? Никто не расстроился.

— Расстроились, Тарки, расстроились, — сказал один из коллег Тарки, и, похлопав его по спине, прошел мимо, направляясь в мужскую комнату. Все рассмеялись. Я невольно подумала о миссис О’Мэлли.

Эверетт наконец отошел от стола дежурного и сказал нам, что О’Мэлли дал разрешение.

— Они даже не поблагодарят вас, миссис Осборн, если вы попытаетесь их освободить.

— Надеюсь, они будут разговаривать с вами поприличнее, чем они это делают с нами, — сказал один из полицейских.

— Грязнее брани я еще не слышал.

— Расскажи ей, что они вчера сделали, Эверетт, — сказал Ковач.

— Они помочились на свой ужин. Даже не притронулись к еде, а просто помочились в нее.

— Теперь они объявили так называемую голодовку. Это их проблема, но если дело дойдет до отпаивания их апельсиновым соком, я знаю, что в него добавить, — сказал Тарки.

— Мы всего лишь хотим повидаться с ними, — сказала я. — Один из них — студент доктора Форбса.

— К вам это отношения не имеет, доктор Форбс.

— Не хотелось бы, чтобы они добились своего, — сказал Ковач. — Что делает их такими важными персонами?

— В чем их обвиняют? — спросила я Эверетта.

— Подозрение в заговоре с целью совершения уголовного преступления.

— Но преступление уже совершено, — напомнила я.

— Да, мэм. Вы все еще хотите повидаться с ними?

— Разумеется. И не знаю, важные они персоны или нет, но повидаться следует, а вдруг они действительно важные фигуры.

— Видите ли, мэм, все, что полиция хочет знать, — это, что такого секретного они замышляли, болтаясь по городу, словно им шило вставили, но они все говорят… может, вы и слышали когда-нибудь такой язык, мэм, но я не могу его вам повторить.

— Я знаю, — ответила я. — Это их жаргон.

— Ну ладно, леди, — заявил Эверетт. — Осталось сделать еще один шаг. Теперь все будет зависеть от того, захотят ли они повидаться с вами. Вы репортер «Субботнего журнала», я не ошибся?

— Нет, не ошиблись.

— Джими! — окликнул он дежурного у коммутатора. Тот в наушниках сидел в полоборота к коммутатору, а лицом к телевизору, поглощенный тем, что было на экране, а там показывали автомобильную катастрофу.

Эверетт, схватив трубку с ближайшего телефона, несколько раз нажал кнопку сигнала. Дежурный, встрепенувшись, снова превратился в примерного служаку. Эверетт отдал распоряжение препроводить студентов в комнату свиданий, если, разумеется, они согласятся на встречу. Джими, повернув голову, тупо смотрел на начальника.

Студенты согласились. Прощаясь, я всем пожала через стол руки. Форбс последовал моему примеру. Я не стала допивать пиво, ибо, осмотревшись, давно поняла, что в этом помещении удобства для женщин не предусмотрены.

Эверетт провел нас по коридору к двери в тюрьму и на прощание дал совет:

— У них больше прав, чем гражданской ответственности, и к тому же вы не обязаны терпеть их брань и грубость.

Он нажал кнопку звонка, охранник принес ключ и открыл железную дверь. В небольшой комнатке у входа в тюрьму он внес в книгу наши имена и время прихода. Затем провел нас по коридору и свернул, не доходя до кухни. Но я все же краем глаза успела заметить даму в белом, миссис О’Мэлли, при исполнении своих обязанностей. Далее мы минули гардеробную, где висела верхняя одежда заключенных, помеченная бирками с именами и номерами камер. Чем глубже мы проникали в чрево этого старого тюремного здания, тем зловонней становился воздух, пахло крысами, и мне вспомнилась вонь сточных канав предместий Парижа, тем более, что изредка ко всем прочим запахам в коридоре примешивался запах жареного лука из кухни миссис О’Мэлли.

Наконец мы оказались в большой, похожей на клетку, комнате. Перед нами была перегораживающая ее решетка, а за нею виднелась противоположная стена с привинченными к ней скамьями. Здесь охранник остановил нас, и мы ждали до тех пор, пока из левой двери один за другим, цепочкой, не вышли несколько молодых людей. Охранник выразительным жестом большого пальца указал им их места за решеткой. На молодые лица уже легла серая печать тюремной усталости. Пока они проходили в дверь, мой любопытный взгляд успел разглядеть за их спиной ряд камер и тусклые лампочки в сетках под потолком. По-прежнему где-то громко играла рок-музыка и слышались выкрики. Однако дверь, впустив арестантов, захлопнулась. Охранник, отступив на шаг, знаком разрешил нам войти к ним.

Появление Форбса вызвало реакцию недовольства среди заключенных, однако, он, подняв руки и как бы понимая их, тут же сказал, что готов сразу же уйти.

— Так уж получилось, джентльмены. Гиллспи попросил меня навестить вас, а доктор Форбс вызвался меня сопровождать, — поспешила объяснить я.

— Кстати, я так же, как и вы под подозрением, — пояснил Форбс, словно это было наилучшей рекомендацией в его пользу.

— Но вы не в тюрьме, док, — лениво растягивая слова, — произнес Йегер.

— Вы хотите, чтобы я ушел?

— А я хочу, чтобы вы остались, — вмешалась я. — Иначе мы уйдем оба.

Студенты еще немного поворчали, но потом согласились давать интервью в присутствии Форбса. Я их не винила. Они согласились на встречу со мной, не подозревая, что он тоже будет.

— Я буду сторожить вас, — сказал охранник, открывая и закрывая ключом замок решетки.

Вслед ему полетела брань. Охранник, ответив вместо слов не менее оскорбительным жестом, удалился.

— Вы уже договорились о сумме залога и поручительстве? — спросила я.

— Нам даже не предъявили обвинения, — взволнованно сказал один из студентов.

— Вы хотите, чтобы они это сделали? — спросила я.

— Да, но это нам мало поможет, мэм, если не будет кого-либо, кто вмешается! — воскликнул Йегер. — А раз такой человек вы, то почему бы не обговорить все? Разве нам здесь хорошо? Черт побери, конечно, нет! Нравится нам, что они так боятся нас, что решили посадить в каталажку? Да, черт побери, нравится!