Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Раскина Елена Юрьевна - Страница 22

— Ой, милый, а это чем тебя зацепило? — перебила его Марта, обнаружив на левом плече глубокую царапину, окруженную уже засохшими лоскутками рваной кожи. — Когда старый Янис поранился пилой и я его перевязывала, выглядело точно так же!

— Стрелой, — с достоинством пояснил Йохан. — Вскользь прошла.

— Стрелой?! — изумилась Марта. — Вот уж не думала, что московиты до сих пор пользуются луками!

— Не московиты. — Йохан зябко поежился от жуткого воспоминания. — Их союзники, какие-то воины-кочевники в островерхих меховых шапках и железных кольчугах, на низеньких и ужасно прытких лошадях. Я про таких раньше только в сказках слыхал! Они наскочили с ужасающим боевым кличем, больше похожим на вой бури, и выпустили в нас тучу стрел… Одной из них и был убит наш славный капитан, а многих парней переранило!

— Этот народ воителей обитает в пустынях Азии и называется «тартар», — назидательно пояснил пастор Глюк. — В «Александрии» Каллисфена рассказывается, что они носят такое имя потому, что их предки вышли из ворот подземного царства!

Марта испуганно вскрикнула, а Йохан только недовольно провел по заживающей царапине свежевымытой ладонью и пробурчал: «В таком случае кое-кого из них мы загнали обратно в эти ворота!»

— Конечно, эти россказни — следствие человеческого невежества и глупых страхов, — поспешил успокоить своих слушателей пастор. — Однако мир уже трепетал перед этими непобедимыми воинами и во времена разрушителя царств Чингисхана, и при Железном Хромце Тимуре… Боюсь, теперь пришла очередь нашего несчастного Мариенбурга. Спаси нас, Господь!

Йохану хотелось ответить, что стены Мариенбурга надежны, в арсенале собраны запасы пороха и ядер, которых хватило бы на целую армию, а припасов довольно, но он почему-то не нашел слов. Какая-то непонятная тревога, холодная, скользкая и отвратительная, словно гробовая змея, поселилась в душе молодого солдата после первого в его жизни настоящего сражения, и теперь он не мог больше безоговорочно верить во всепобеждающую мощь шведского оружия. Вместо этого он заговорил о сражении горячо и сбивчиво, давая выход боли, копившейся внутри него все эти дни. Он сам не знал, рассказывал ли он Марте, пастору, самому себе или всем сразу, но слова, помимо его воли, рвались наружу.

— Мы встретили авангард московитов в полутора милях за рекой Эмбах или около того. Шлиппенбах сразу повел нас вперед, мы сбили их с поля и даже взяли полдюжины орудий… Уже тогда нам надо было понять: что-то не так, московиты совсем другие, не похожи на тех, кто был под Нарвой! Как их офицеры дрались над пушками со шпагами в руках и пали до последнего, исколотые!.. Как они отходили — лицом к нам, огрызаясь на каждом шагу!.. А потом налетела их конница! Шереметис навалился всеми силами. Мы дрались… Когда были убиты капитан и премьер-лейтенант, нас, тех, кто остался от роты, повел Хольмстрем. Все было кончено так нелепо и так быстро!! Пехота побежала, артиллерия брошена! Шлиппенбах повернул коня и поскакал прочь. Как он бранился! Московские драгуны гнали нас до самого Пернова, пока их лошади не выбились из сил. Скверные у них лошади, на наше счастье… А потом каждую ночь нападали лифляндские мятежники, неуловимые, словно появлявшиеся из ниоткуда. В стычках с ними полегло почти столько же парней, сколько и в сражении!

Он замолчал и обреченно уронил голову на руки. Марта порывисто обняла его и прижала его голову к своей груди. Но слов впервые не было. Она всегда гордилась тем, что была дочерью солдата, а теперь и женой солдата — она носила это, словно самый высокий титул. В это утро она впервые поняла, что никогда не сможет примириться с тем миром, в котором жил ее отец и живет ее муж. Как тысячи людей, которые даже не знакомы между собой, могут убивать друг друга только потому, что какому-то из государей приглянулся принадлежащий соседу кусок земли? Даже такой прекрасной земли, как Ливония…

Марта думала об этом и потом, лежа рядом с вымытым и перевязанным чистыми тряпицами Йоханом на широкой кровати в спальне, которую пастор и его заплаканная супруга уступили молодоженам. Так и прошла ее первая брачная ночь, вернее — брачное утро: на чужой постели, в смятенных мыслях, посреди города, притихшего перед приближением беды.

А потом в дверь пасторского дома бесцеремонно заколотили тяжелые солдатские кулаки, и за окном заорал грубый голос:

— Йохан, подъем, бездельник проклятый! Лейтенант уже час как ждет тебя на стене!

Помогая вскочившему, как по команде, мужу застегивать пуговицы вычищенного горничной мундира, Марта оценила деликатность Хольмстрема, подарившего им лишний час призрачного покоя.

Они простились у порога, и Марта улыбалась тепло и обнадеживающе, как настоящая жена военного. Слез почему-то не было даже в душе — то ли потому, что новое поле битвы Йохана было в каких-нибудь пяти минутах скорого шага от ее дома, то ли потому, что такие расставания уже стали частью ее обыденности. А Йохан вдруг взял ее лицо в свои жесткие ладони, удивительно серьезно посмотрел ей в глаза и сказал:

— Ты оказалась настоящей женой воина, Марта. Такая, как ты, сможет сделать счастливым не только простого солдата, но, наверное, даже вождя, ведущего войско!

Не дожидаясь ответа, он повернулся и быстро зашагал следом за ожидавшим его драгуном. «Что это все прочат меня в жены вождям или королям? — недоуменно подумала Марта. — Пошутила однажды на свою голову! И не нужно мне никого, ни Карла Шведского, ни царя московского, на Артаксеркса! Никого-никого, кроме моего Йохана! Только бы он снова вернулся…»

И она все же заплакала запоздалыми слезами. Возвращаться в дом не хотелось, и Марта присела на лавочку под молодыми дубами, радуясь, что никто не нарушает ее уединения.

Где-то невдалеке заполошно стучали топоры. «Это наши разрушают мост через Алуксне», — догадалась Марта. А потом вдруг пронзительно запела тревогу фанфара Йохана и одна за другой раскатисто рявкнули крепостные пушки.

Подходили московиты.

Глава 9

МОСКОВИТЫ ИДУТ!

Развернувшись лавой, башкирские и калмыцкие сотни ушли вперед, словно поглощая зеленые ливонские поля неутомимым бегом своих сильных низкорослых коней.

Казаки, издалека выделявшиеся синими жупанами и тонкими древками пик, обтекали серебрившееся вдалеке Алуксенское озеро, спешили оторваться от ордер-де-баталии [14]в набег. Генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев проводил буйных малороссов тяжелым взглядом. Он ценил их мужество и стремительность в бою, но недолюбливал за своеволие и непокорный нрав. Уже в этом году, сразу по Ерестферской виктории, наказной полковник миргородский Данилка Апостол слал предерзостные доносные письма гетману Ивашке Мазепе, а через оного — и великому государю, жалуясь на многие со стороны Бориса Петровича обиды и утеснения. А всего-то обид было, что фельдмаршал приказал жадным до военной добычи «черкасам», как называли в его войске украинских казаков, вернуть «в казну» часть трофеев и передать ему пленных шведских офицеров. Петр Алексеевич гневлив, лицеприятен, и гетман Ивашка, лис седой, у него в чести: излаял государь Бориса Петровича поносными словами, даром что и пожаловал за викторию фельдмаршальским чином и кавалером Андрея Первозванного. Жестка длань государева для слуг его наивернейших и прижимиста. Что проку в пустом титуле, коли войска и двадцати тысяч не наберется, и пушек наперечет, а сикурсу [15]на ливонские рубежи великий государь посылать не велел?! Изволь же, старый конь Бориска Шереметев, сам вспаши бранную ниву и не смей борозды испортить… Воюй всю ливонскую землю с горсткой полков своих, да не смей оконфузиться!

Мрачнее тучи от невеселых дум, Борис Петрович грузно и твердо сидел в седле. Смирный смышленый конь (норовистых фельдмаршал не жаловал), словно чувствуя мысли хозяина, ступал тихо, осторожно, чтобы не потревожить его. Следовавшие за фельдмаршалом офицеры вольно объехали его. Иные взъехали на пологий косогор, откуда открывался добрый вид на мариенбургскую фортецию, иные вскачь понеслись к своим полкам, в походном строю выкатывавшимся на равнину. Они знали, что Шереметев, разумный вождь, не станет сдерживать их понапрасну. Его властный голос прозвучит, когда будет нужно, а в малых делах командиры вольны.