Русские понты: бесхитростные и бессовестные - Макфадьен Дэвид - Страница 6

Что это за патриотизм, относящийся к бесконечному пространству? Мой адрес теперь не дом и даже не улица, мой адрес — уже глубокий космос. Язык бегает туда-сюда, пытаясь размежевать это пространство, и невольно заходит слишком далеко. Отобразить его невозможно, значит гордый или чванливый национализм привязан к потерям, к ускользающим и бесконечным сферам. Так всегда и было. Поэтому надо обратиться к психологии. К универсальным источникам понта.

Помимо теории, что природа понтовой речи в большой степени восходит к советскому обществу, существуют и другие версии, гласящие, что понты обнаруживаются не только в современном опыте, а время от времени прослеживаются на протяжении всей человеческой истории, оставаясь постоянным элементом нашего общественного ДНК. Иногда это объясняется последствиями экономических обстоятельств. Когда в таком случае мы видели понты в прошлом? Может быть, какие-то параллели помогут предсказать следующее их появление?

Некоторые историки считают, что отношение между экономическим и психологическим здоровьем формулируется так: «С ростом благосостояния потребность в предметах роскоши растет». Начинается всенародная показуха. Другими словами, исходя из такого экономического объяснения, «понт — это показное потребление. Он предназначен для воздействия на других людей и манипулирования другими людьми в своих интересах». [11]Ну, в общем-то, я согласен, но тут еще два нюанса. Первый: всё это действительно предназначено для «других», но восходит к чувству недостаточности. Настоящей, уверенной надежды на долговременную манипуляцию нет. Второй нюанс заключается в том, что, если понт — вправду показное потребление, он может быть связан со стяжательским духом капитализма, но, как мы замечаем, лежит он еще глубже в душе социализма.

Этот финансовый, или денежный, подход все-таки позволит нам соединить несколько линий нашей аргументации, если мы переформулируем проблему, представив ее более абстрактно, т. е. как необоснованно захваченные «ресурсы». Понт пытается присвоить чужое значение и другое содержание: в незнакомой ситуации он претендует на твердую почву ради собственного спокойствия посреди пустоты или непредсказуемой игры. И тут речь должна идти о возможной уголовной этимологии, в особенности выражения «взять на понт».

Здесь имеется в виду некая конкурентная борьба, проявляющаяся в психологической атаке на невидимого или неведомого противника. Делается это и телом, и словами (вернее: словами, а потом телом). Это — мимолетная подмена смысла, или «правды», дезинформация другого человека, когда его берут на испуг и используют «его приверженность стандартным (средним) нормам морали». Порой экстремальными словами — матом — и соответствующими жестами понтярщик демонстрирует пугающую экспансивность: он действует вне пределов норм или ограничений. «ВОТ я какой! (Быстро, парень, поверь мне; я так не смогу долго…)». Почему понтующийся прибегает к такому мелкому блицкригу? Потому что нет у него сил на длительный конфликт: надо одним махом обмануть противника, так как он сам сомневается в своих способностях.

Когда я понтуюсь, то рано или поздно (очень даже скоро!) действительность меня догонит, и тогда собеседник или соперник уже не будет во власти иллюзии. Дело только во времени. Как было умно сказано на одном онлайновом форуме, если некая особа утверждает по поводу даже далекого будущего, что «никогда не наденет дешевую шмотку, купленную на рынке» или ни за что не спустится в грязное метро — это понт. А поскольку понт сам по себе длиться долго не может (или должен повторяться), то «нужда скоро припрет, как миленькая сядет». [12]

Иногда это соответствует денежным обстоятельствам, иногда нет. Некоторые исследователи, объясняя природу понта, ставят знак тождества между причиной такого поведения и капиталом. Для них понт — это «способ общения в эпоху раннего капитализма» среди клиентов модных клубов, ресторанов и баров, желающих занимать первое место у стойки. [13]Такую ситуацию можно легко представить на американском Диком Западе: вокруг одна пустыня, посреди которой построен первый бар. Местоположение стульев делает его сразу же ареной демонстрации социального статуса. И тогда — в абсолютно незнакомом месте, совсем ненадолго — придумывается мимолетный жест, чтобы создать впечатление долговременной, неопровержимой важности. Все выражается в пространстве: «Во! Смотри-ка, какоооое место я тут занимаю…» — ну да, в стране бесконечных дюн, усеянных загорающими русскими утками.

Понт — желание добиться и удержать «первое место» в мире, который (пока) твоего статуса не знает. Понт — поиск постоянства в нестабильных условиях, среди вечно перемещающихся дюн например. Поэтому надо казаться главнейшим. Дело скорее в презумпции какого-то умения или дара, чем в его присутствии. И победа, и поражение зависят от иллюзии владения. Итак, выходит, что «наличие реальных знаний, талантов, способностей… исключает понты?.. Ведь понты они потому и понты, что пустые (даже слово какое-то пустое)». [14]Правильно!

Это настоятельное, беспрестанное стремление заявить о себе «я — первый» или «мы знаем лучше всех». Быть первым, однако, значит быть последним: больше никто меня не одолеет. Это адская, черная работа в надежде создать имидж легкого контроля над миром. Поскольку охота за неопровержимым статусом или полной, окончательной и поэтому «истинной» значимостью не знает преград, «кое-что» быстро станет «ничем», как в вышеупомянутой патриотической песне «Россия» из экранизации Солженицына. Надменное упорство станет празднованием того, чего не было.

Развитие идеи национальной гордости в той же России с 2000 года некоторым столичным телезрителям кажется таким видом понта, поскольку ленты телевизионных новостей отличаются обилием одинаковых и несколько неуверенных повторений: «Мы… да мы… да мы лучше, да мы всех сделаем» и пр. Дело — и это важно! — заключается в ритме понтов: в количестве и частоте… слишком много или слишком часто — и эффект непринужденности теряется. Можно провести параллель с капиталом: это система передач виртуальной информации, эффективность которых реализуется только при ее потере. Понт использован, но и сразу исчерпан. Надо еще раз… Хотя мы все знаем, что понт — дороже денег, «хороший понт — он те же деньги». [15]Вот тебе Россия.

А в Штатах? Может у них все не так? В начале второго (спорно выигранного) тура Буш объявил, как будет расходовать свой «политический капитал», но, когда он был избран, реальность опровергла его предвыборные обещания. «Война против террора» была развернута, но только не в той стране, и произошел крах рынка недвижимости (пригородных фасадов, за которыми ни хрена не было). Помните последнюю сцену у Пелевина в романе «Generation “П”»? Ходят слухи о том, что политиков просто не существует, а есть только понтовые голограммы, управляемые тайными (невидимыми, незнакомыми) структурами:

Экран стал покрываться квадратиками с фрагментами цветного рисунка, как будто кто-то собирал головоломку. Через несколько секунд Татарский увидел знакомое лицо, в котором чернело несколько недосчитанных дыр… «Слушай, — спросил он, — а что, у американцев то же самое?» «Конечно. И гораздо раньше началось. Рейган со второго срока уже анимационный был. А Буш…»

Поза за позой, пиар за пиаром формируется стремление человека «показать свое мнимое превосходство (именно превосходство). Неважно в чем — в знаниях, достатке, связях». Из-за того, что каждый новый понт должен хоть чуть-чуть отличаться от предыдущего (иначе все станет белым шумом и будет неинтересно), понтярщик своими попытками добиться стабильности на самом деле достигает обратного. Понт сопровождается пустозвонством, чего сам человек так боится, и — как ни глупо! — делается это максимально показным образом, так, чтобы все видели: «Идет постоянное сравнивание с окружающими — с якобы аргументированными доводами их никчемности. Просьба не путать понт с умением радоваться жизни». [16]