Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 19

Придерживая шелковую юбку, вошла Ёнсим, она проплыла медленно, чуть поднимая от земли ножки в расшитых башмачках.

Появилась Мёнок. Ее красивое лицо, восхитительный облик, манеры — все вызывало восторг. Она шла, осторожно ступая мелкими шажками, и с поклоном удалилась.

Энэн впорхнула, прижимая, к груди подол красной шелковой юбки. Она представилась и с поклоном вышла.

— Быстрее выкликай! — нетерпеливо приказал правитель.

— Слушаюсь! — отозвался старший над казенными рабами и принялся зачитывать только четыре первых строки.

— Жду ваших повелений! — промолвила Кехян.

— Жду ваших повелений!

— Жду ваших повелений!

— Жду ваших приказаний!

— Жду ваших приказаний!

— Жду ваших приказаний!

— Кымнан — Шелковый карман!

— Жду ваших повелений!

— А ну, вызывай за раз по двенадцать, тринадцать, четырнадцать! — распорядился правитель, и старшин над рабами стал выкликать подряд.

— Ян Тэсон, Воль Чунсон, Хва Чунсон!

— Ждем ваших повелений!

— Кымсон, Кымок, Кымнён!

— Ждем ваших повелений!

— Нонок, Нанок, Хонок!

— Ждем приказаний!

— Накчхун — Радующаяся весне!

— Я здесь!

— Иди, слушай приказ!

Накчхун вошла с таким видом, будто у нее очень красивая походка. Прослышав о том, что люди выщипывают для красоты волосы, она повытаскала все на лбу и даже за ушами. Зная, что у женщин принято пудриться, она купила пудры на целых семь лян, замесила, как известку для забора, и замазала все лицо. Накчхун ввалилась безобразная, ростом с придорожный столб, чуть не до самого носа задрав подол юбки. Она двигалась вразвалку, ковыляя, словно лебедь на топком рисовом поле. Среди кисэн было много красивых, но правитель все ждал имени Чхунхян, а ее, сколько он ни слушал, так и не назвали. Тогда он вызвал старшего над рабами.

— Мне показали всех кисэн, только Чхунхян не было!

— Мать Чхунхян — кисэн, но сама она не кисэн, — почтительно ответил тот.

— Отчего же тогда имя девицы из женских покоев у всех на устах? — спросил правитель.

— Она дочь кисэн, но так хороша собой, что господа знатного рода, даже первые таланты — те, кто приезжал к нам на службу, — умоляли ее о свидании, но мать и дочь и слушать не хотели, а потому всем — и благородным, и подлым по рождению, даже соседям — удается взглянуть на нее лишь раз в десять лет, но разговоров мы с ней не ведем! Однако судьбу определяет Небо, вот и завязала она крепкие узы на сто лет с баричем Ли, сыном прежнего нашего правителя. Барич уехал в столицу и обещал после женитьбы взять ее к себе. Чхунхян надеется на это и хранит ему верность.

Правитель разозлился.

— Да ты невежда! Болван! Что ты болтаешь? Разве благородный отрок до женитьбы возьмет себе наложницу в провинции? Если такие слова, болван, хоть раз сорвутся с твоего языка, не миновать тебе наказания! Я хочу ее увидеть — и все! Кончай разговоры, иди и позови ее сейчас же!

Услышав приказание позвать Чхунхян, делопроизводитель почтительно заметил:

— Чхунхян ведь не кисэн, да к тому же она связана крепкими узами с молодым господином Ли — сыном прежнего правителя. Возрастом вы с ней тоже не подходите друг к другу. Надо бы ее пригласить как равную вам, а так, боюсь, не повредит ли это вашему правлению?

Правитель разгневался.

— Если вы сейчас же не приведете Чхунхян, я всех вас велю палками избить! Вы что, не способны приказ выполнить?

Тут все чиновники забегали, а у глав шести провинциальных ведомств от страха душа в пятки ушла.

— Эй, стражники! Ким! Ли!

— Вот беда-то!

— Несчастная Чхунхян! Супружеская верность обернулась для нее таким горем!

А правитель все орал:

— А ну, пошевеливайтесь! Быстро!

Ведающий наказаниями и стражники подошли к воротам дома Чхунхян. А Чхунхян ничего не знала, дни и ночи она все думала о любимом и плакала. Ведь когда приходит беда, слезы успокаивают! О, одинокая, какую тоску наводят твои стенания! У людей, что видят и слышат твои причитания, разрывается сердце. Ты так страдаешь без любимого, что тебе и еда не сладка, и постель не приносит покоя. Думы о милом мучают твое сердце, иссушают тело и омрачают душу. Только и слышно, как ты приговариваешь, будто песню поешь:

— Я бы пошла! Я бы пошла! Вслед за любимым я бы пошла! И тысячу ли я бы прошла, и десять тысяч ли я бы прошла! Даже сквозь ветер и дождь я бы прошла. Пусть встанут на моем пути высокие вершины, отроги Тонсоннён. Даже соколы — горные, ловчие, северные, — перелетая через них, садятся отдохнуть, но если милый кликнет меня, я сниму башмаки, понесу их в руках и помчусь к нему. Скучает ли без меня любимый в столице? Или, бесчувственный, уже забыл? Любовь ко мне прошла, и он полюбил другую?

Она так горько плакала, что стражники услышали ее печальный голос. Человек ведь не дерево и не камень! Разве не наполнится душа состраданием? И у них сердце растрогалось, как тает весенний лед на бегущих ручьях.

— Как ее жалко. Эх, если мы не спасем такую девушку от этого развратника, мы не люди!

Тут ее окликнул старший:

— Вышла бы!

Чхунхян испугалась и заглянула в дверную щель.

— Ведающий наказаниями со стражей пришли... Ах, да! Совсем забыла! Ведь сегодня третий день, как приехал новый правитель, и они ходят с проверкой! Ну и шум подняли!