В объятиях смерти - Корнуэлл Патрисия - Страница 69

— Не знаю, как я должна реагировать на это.

— Пей вино и смотри на восход луны над Ки Уэстом. Это будет лучшей реакцией.

— Но, Марк, — теперь я уже окончательно сдалась, — есть один очень важный момент, который я не понимаю.

— Я почти уверен, что есть много очень важных моментов, которые ты не понимаешь и, скорее всего, никогда не поймешь, Кей. Нас с тобой разделяет большой отрезок жизни, который не преодолеть за один вечер.

— Ты сказал, что Спарацино натравил тебя на меня, чтобы ты выпотрошил мои мозги. Откуда он узнал, что ты знаком со мной? Ты рассказал ему?

— Он упомянул тебя в разговоре сразу же после того, как мы услышали об убийстве Берил. Он сказал, что ты главный медицинский эксперт в Вирджинии. Я занервничал. Мне не хотелось, чтобы он навредил тебе, и я решил, что лучше сделаю это сам.

— Ценю твое благородство, — сказала я с иронией.

— Ты и должна. — Он смотрел мне прямо в глаза. — Я рассказал ему, что мы с тобой встречались в прежней жизни. Я хотел, чтобы он предоставил тебя мне. И он сделал это.

— И это все?

— Мне бы хотелось так думать, но боюсь, что мои мотивы были неоднозначны.

— Неоднозначны?

— Думаю, меня соблазнила возможность увидеть тебя снова.

— Так ты мне тогда и сказал.

— Я не лгал.

— А сейчас ты лжешь?

— Клянусь Богом, я не лгу тебе сейчас, — сказал он.

Я вдруг сообразила, что все еще одета в тенниску и шорты, моя кожа была липкой от пота, а волосы в беспорядке. Я извинилась, вышла из-за стола и направилась в ванную. Когда через полчаса я вышла, завернутая в свой любимый махровый халат, Марк крепко спал на моей кровати.

Я села рядом с ним, он застонал и открыл глаза.

— Спарацино очень опасный человек, — сказала я, медленно пробегая пальцами по его волосам.

— Несомненно, — сонно согласился Марк.

— Он послал Патина. Я даже не могу понять, как он вообще узнал, что Берил была здесь.

— Потому что она звонила ему отсюда, Кей. Он всегда это знал.

Я кивнула, пожалуй, вовсе не удивленная этим. Возможно, Берил до самого конца оставалась зависимой от Спарацино. Но, должно быть, она уже начинала сомневаться в нем. Иначе она бы оставила свою рукопись ему, а не бармену по имени Пи Джей.

— Что бы он сделал, если бы узнал, что ты был здесь? — тихо спросила я. — Что бы сделал Спарацино если бы узнал, что мы с тобой сидели в этой комнат и разговаривали?

— Он бы чертовски ревновал.

— Серьезно?

— Возможно, убил бы нас, если бы был уверен, что может сделать это безнаказанно.

— А он может сделать это безнаказанно, Марк?

Притянув меня к себе, он сказал мне в шею:

— Нет, черт его побери.

На следующее утро нас разбудило солнце, и, снова позанимавшись любовью, мы проспали в объятиях друг друга до десяти часов.

Пока Марк принимал душ и брился, я просто смотрела в окно, и никогда краски не были такими яркими, а солнце не светило так чудесно на крошечном прибрежном островке Ки Уэст. Я куплю квартиру, где мы с Марком будем заниматься любовью всю оставшуюся жизнь. И я буду впервые после детства кататься на велосипеде, снова займусь теннисом и брошу, наконец, курить. Я изо всех сил постараюсь наладить отношения со своей семьей, и Люси будет у нас частой гостьей. Я стану завсегдатаем «Луи», и мы примем Пи Джея в круг наших друзей. Я буду наблюдать, как солнечный свет пляшет по поверхности моря и молиться за женщину по имени Берил Медисон, чья ужасная смерть наполнила мою жизнь новым смыслом и снова научила меня любить.

После позднего завтрака, который мы съели в номере, я достала из ранца рукопись Берил. Марк наблюдал за мной, не веря собственным глазам.

— Это то, что я думаю? — спросил он.

— Да. Это именно то самое.

— Где, ради Бога, ты нашла ее, Кей? — Он поднялся из-за стола.

— Она оставила ее у друга, — ответила я.

Мы устроились на кровати, подсунув под спину подушки и, положив рукопись между нами, и я передала Марку мой разговор с Пи Джеем.

Утро перешло в день, а мы так и не выходили из номера, только выставляли в коридор грязные тарелки, заменяя их сэндвичами и закусками, которые заказывали по мере необходимости. В течение многих часов мы почти не говорили друг с другом, пробираясь через страницы жизни Берил Медисон. Книга была просто невероятной, и не раз мне на глаза наворачивались слезы.

Берил была певчей птичкой, рожденной в бурю, истерзанным цветным комочком, запутавшимся в серых ветвях ужасной жизни. Ее мать умерла, и отец привел женщину, которая относилась к Берил с плохо скрываемым раздражением. Не имея сил выносить мир, в котором жила, Берил научилась искусству создавать свой собственный. Литература стала ее второй реальностью, так же как рисование для глухого, или музыка для слепого. Из слов ей удавалось вылепить мир, который можно было потрогать, почувствовать его запах и ощутить вкус.

Ее взаимоотношения с Харперами были такими же сумасшедшими. Поселившись, наконец, вместе в этом сказочном зачарованном особняке на реке, они образовали фигуру, чреватую взрывом неимоверной силы. Кери Харпер купил и отреставрировал для Берил большой дом, и именно в той спальне наверху, в которой я спала, он однажды похитил ее девственность. Тогда ей было только шестнадцать.

Когда она на следующее утро не спустилась к завтраку, Стерлинг Харпер поднялась наверх, чтобы выяснить, в чем дело, и обнаружила Берил свернувшейся «калачиком» и плачущей. Не в состоянии посмотреть в лицо тому факту, что ее знаменитый брат изнасиловал их приемную дочь, мисс Харпер сражалась с демонами собственного дома по своему — она закрыла на это глаза: ни разу не сказала Берил ни слова и не попыталась вмешаться, а только тихонько прикрывала на ночь свою дверь и спала неспокойным сном.

Сексуальные атаки продолжались неделя за неделей, становясь реже по мере того, как Берил взрослела, и, в конце концов, закончилась с импотенцией лауреата Пулитцеровской премии — долгие вечера с крепкой выпивкой, да и другие излишества, включая наркотики, не прошли даром. Когда дивидендов с капитала, заработанного на книге, и наследственного имущества семьи перестало хватать, он обратился к своему другу, Джозефу Мактигю, который сосредоточил свое благосклонное внимание и способности на шатких финансах Харпера, в конце концов, сделав его «не только снова платежеспособным, но и достаточно богатым, чтобы он мог себе позволить самое лучшее виски и вдосталь кокаина, когда бы он только ни пожелал».

Берил писала, что после того, как она уехала, мисс Харпер написала тот самый портрет над каминной полкой в библиотеке, портрет девочки, лишенной невинности, предназначенный, сознательно или нет, вечно мучить Харпера. Он пил все больше, писал все меньше, начал страдать от бессонницы. Он зачастил в бар «Калпепер» Его сестра поощряла этот ритуал, используя часы его отсутствия для того, чтобы втайне от него разговаривать с Берил по телефону. Последней сценой в сей драматической пьесе стало нарушение Берил, воодушевленной Спарацино, условий контракта.

Это был ее способ реабилитации собственной жизни, и, если говорить ее словами, попытка «сохранить красоту моей подруги Стерлинг, оставить воспоминания о ней, как оставляют между страницами книги засушенные полевые цветы». Берил начала свою книгу вскоре после того, как у мисс Харпер был диагностирован рак. Их узь были нерушимы, их любовь друг к другу безгранична.

Естественно, в книге были длинные отступления, касающиеся романов, написанных Берил, и источников ее идей. Здесь же имелись длинные цитаты из ранних работ, видимо, это и была та часть рукописи, которую мы нашли в ее спальне на туалетном столике. Трудно сказать. Трудно понять, что творилось в голове Берил. Но я видела, что ее работа была достаточно скандальной, чтобы испугать Кери Харпера и вдохновить Спарацино. У того, надо думать, прямо слюнки потекли.

Чего мне не удалось обнаружить по мере того, как день истекал, так это следов, вызвавших бы дух Френки. В рукописи не было упоминания о тяжком испытании, которое, в конце концов, закончило ее жизнь. Я полагаю, что жаловаться — было не в ее стиле. Может быть, она надеялась, что со временем все утрясется.