Оборотни - Джонс Стивен - Страница 15

— Конечно, Марти, — сказал Ларри. — Я ценю твою поддержку, правда, ценю. — Он достал еще один лист бумаги из пачки.

«Абсцисса, — думал он, — это реальное время. Ордината — время сна». Сверху листа он нацарапал слово плейстоцен.

— Мне теперь сны снятся чаще, чем когда-либо, — сказал Ларри Дейву Бодро в четверг. — Иногда по шесть раз за ночь. Посмотрите, я все записал. — Ларри открыл большую красную папку, порылся в кипе бумажек и достал лист линованной бумаги. — Вот, прошлая пятница. Шесть раз. — Он держал листок над столом и тыкал в него пальцем. — А в воскресенье — семь раз. И это еще не самая главная часть. Я еще до нее не добрался.

Дейв Бодро сидел за столом и слегка раскачивался на вращающемся стуле. Он ради приличия бросил взгляд на диаграмму. Затем стал рассеянно рассматривать постер, изображающий прибой на Таити. Он услышал, как снова звякнул держатель папки.

Ларри стал придвигаться к столу, пока ручки кресла не уперлись в него.

— Мне все чаще и чаще снится плейстоцен, ледниковый период. Великая охота, когда человек и волк охотились вместе — в одной стае, в одном сообществе — в поисках общей добычи на ледяных просторах под холодным солнцем. Это что-то значит? Может, это, и есть возвращение к истокам?

Бодро небрежно раскрыл картонную папку, лежавшую на столе.

ЧАМБЕРС ЛОУРЕНС

ОТДЕЛ СНАБЖЕНИЯ И СЕРВИСА

РОДИЛСЯ: 3-6-45. ГЛАЗА: ГОЛУБЫЕ

— Не поймите меня превратно. Да шучу я, шучу. Конечно, все эти архетипы — бред собачий. Все это совершенно разные вещи, даже рядом не стояли. Это, прости господи, вовсе не воспоминания. Когда мне снится волк, яи есть волк. Я был волком в Нью-Йорке, Монтане и Бейруте. Это словно время и пространство, сон и явь, раскрываясь, соединяют меня со всем, со всем реальным. Я живу только одной жизнью, вы понимаете? Жизнью охотника и добычи, сном и явью, кровью и душой. Это так зрелищно, вы не находите? Вы когда-нибудь слышали нечто подобное?

В графе, оставленной для замечаний консультанта, Бодро нацарапал: «Псих, повернутый на волках», и три раза подчеркнул.

Когда в понедельник Ларри пришел на работу, охранник взял его пропуск и, проверив журнал, попросил минутку подождать. Он поднял трубку и связался с отделом по работе с персоналом.

— Это пост шесть. Мистер Лоуренс Чамберс только что появился.

Охранник спокойно выслушал все, что ему сказали на том конце провода. При этом он ритмично постукивал карандашом по столу. Наконец он положил трубку:

— Сожалею. Мне придется оставить у себя ваш пропуск. Следуйте за мной, пожалуйста.

Они прошли в бухгалтерию. Ларри получил чек со своей последней зарплатой и в отдельном конверте чек с минимальной компенсацией.

Когда Ларри вернулся домой, было всего лишь десять утра. Он поднял с крыльца кипу газет, развернул ту, что еще не успела пожелтеть, — одну из самых последних. С пять минут почитал, затем снова сложил газету и присоединил ее к остальным рядом с камином. Он взял книгу Харрингтона и Паке «Волки мира» и снова отложил в сторону. Встал и пошел на кухню. В раковине горой была навалена посуда, рядом четыре полных мешка мусора. Оставшаяся в посудомоечной машине пара-другая тарелок была покрыта белым известковым налетом. В холодильнике он обнаружил головку проросшего чеснока, пустую бутылочку из-под ворчестерского соуса и яйцо. Выпил прокисшего яблочного соку из зеленого пластмассового кувшина и продолжил обход по дому. В ванной комнате: зубная паста, зубная щетка, расческа, стакан, глазные капли, размотанный бинт, шампунь Шеррил «Горный ручей», его электробритва. Из комнаты Кэролайн исчезли вся одежда и игрушки. С постера над кроватью на него смотрел волк. Глаза у зверя были колючие, умные, настороженные.

Он попытался посмотреть телевизор. На различных шоу народ выигрывал парусные лодки и прессы для бытовых отходов, в мыльных операх все друг друга обманывали и замышляли финансовые комбинации. Через какое-то время он снова встал, вернулся в ванную комнату и открыл аптечку-шкафчик. Аспирин «Джонсон бейби», задубевшая зубная щетка, полоскание для рта, заколка для волос. На верхней полке в бутылочке, недоступной для детей, секонал [12]Шеррил. Он принял две таблетки, затем отправился в постель.

На рассвете ему снова приснились волки, но на этот раз сон был отрывочным и несвязным. Он следил за волками с высокого утеса, возможно, из-за густых кустов — прямо как Джейн Гудолл. [13]Волки спустились в лощину и остановились у небольшого ручейка, чтобы попить. Два детеныша плескались и гонялись друг за другом по лужам. Остальные волки бесстрастно за ними наблюдали. Солнце садилось. Ларри проснулся. Было всего лишь начало седьмого.

Днем он сидел дома. По вечерам иногда ходил в угловой супермаркет для того, чтобы обналичить чек и купить молока, виски, готовые замороженные обеды. Иногда, вспоминая о Шеррил и Кэролайн, он делал телевизор погромче. Ему недоставало не их физического присутствия — он уже с трудом вспоминал их лица, — а скорее их звуков: звона посуды, периодического тарахтения и жужжания заводных игрушек. Лишенный звуков воздух казался тоньше, спертым, давящим. Ларри казалось, что его загнали внутрь стеклянной камеры. Тишина окутывала все кругом: стены, мебель, постепенно пустеющую бутылочку с секоналом, большие одинокие спальни и даже бессмысленную болтовню Флинстоунов [14]по телевизору. Он пил пиво, сидя у центрального окна, следил, как беззвучно кружится пыль в лучах света, и вспоминал волков. А еще безмолвие бескрайнего белого льда, когда не только звуки, но и запахи и текстура ландшафта, казалось, сочились из призрачной атмосферы, из трещин на куполах некоего подводного города. По утрам он уже с трудом вспоминал свои сны. Мимолетные отдельные картины волка, жертвы, неба, луны были склеены словно кадры какого-то сюрреалистического фотомонтажа. Он выкуривал за день три пачки сигарет — просто чтобы занять руки. Под воздействием виски и секонала он в течение дня так часто прикладывался к подушке, что ночью не мог заснуть. «Волки, — думал он. — Волки в Юте, на Баффиновой Земле, в Тибете и даже в Голливуде. Волки незримо присутствуют везде…» И постепенно сны полностью исчезли. Сон стал темным слепым местом, где ничего не происходило.

«Секонал», — понял он однажды утром и отправился в библиотеку. Он щурился от лучей солнца, и время от времени его мотало из стороны в сторону. Люди оборачивались на него. Книга под названием «Сон», принадлежащая перу Гая Гаера Льюка и Джулиуса Сигала, подтвердила его подозрения. Алкоголь и барбитураты подавляли фазу сновидений во время сна. Вернувшись домой, он вылил виски в раковину, а оставшийся секонал выбросил в унитаз. Он провел в постели весь вечер, ночь и следующее утро. Он беспокойно метался и ворочался. Он не мог закрыть глаза дольше чем на минуту. Сердце учащенно билось. Он попытался мысленно воспроизвести образ волка, но вспомнил только картинки из книг. Попытался представить струящуюся горячую кровь жертвы, но почувствовал во рту только вкус куриных макнагетов. Захотел мысленно увидеть небо, а обнаружил только влажный прямоугольник нависшего потолка спальни. Он встал и прошел в гостиную. Снова была ночь. Чтобы видеть сны, он должен спать. Чтобы вернуться к реальности, он должен рассеять миражи: газеты, мебель, грязные ковры, письмо Шеррил, игрушки Кэролайн, журналы и книги. А затем он понял, что зло — это не волк, а скорее отрицание волка. «Жестокость не заложена в самой природе, но в систематическом подавлении природы. Безумие — это не сновидение, а мир, лишенный сновидений», — подумал он, достал из банки черствый соленый кренделек, разгрыз его и взглянул из окна на серую безлюдную улицу, где редкие фонари освещали притихшие пустые машины, припаркованные у тротуара. Луна слабо просвечивала сквозь завесу тумана. Где-то вдали завывала сирена, лаяла собака, а население беспокойно спало в своих домах — нередко с помощью секонала или дилантина, [15]— проходя через расплывчатые, проницаемые фазы сна в поисках этого мимолетного полумира, где они отчаянно боролись за обретение сновидений под гнетом мрачной действительности.