Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Страница 33

— Так, может, он и не пытался? — предположил третий участник беседы.

Последовало долгое молчание.

Затем басовитый сказал:

— А в связи с этим у меня вот какая неприятная мысль возникает… Пытался Гальбаторикс эльфов остановить или не пытался, а я все-таки не понимаю, как мы-то сможем их удержать, если они вдруг вздумают потребо­вать назад свои прежние земли? Они ведь куда быстрее и сильнее людей, и потом, они все поголовно магией поль­зоваться умеют.

— Зато у нас Эрагон есть! — возразил Сверн. — Он их за­просто назад, в их леса, отгонит даже и в одиночку! Если захочет, конечно.

— Эрагон их отгонит? Ха! Да он и сам куда больше на эльфа смахивает! Так что я бы на его верность людям не особенно рассчитывал. Не больше, чем на верность урга­лов, пожалуй.

Снова заговорил третий человек:

— А вы заметили, что он всегда свежевыбрит, в какую бы рань мы ни встали?

— Он, наверное, магией вместо бритвы пользуется.

— Это уж точно. Уж больно это неестественно и вооб­ще… В последнее время многовато всяких чар да заклина­ний вокруг развелось! Иной раз хочется спрятаться в какой-нибудь пещере да подождать, пока все эти маги друг друга не поубивают. Без нашего участия.

— Я что-то не помню, чтоб ты на наших целителей жа­ловался, когда они воспользовались заклинанием, а не па­рой щипцов, вытаскивая стрелу из твоего плеча!

— Не жаловался, да только эта стрела никогда бы в мое плечо не угодила, если бы не Гальбаторикс! Он во всем ви­новат, из-за него и его магии вся каша-то и заварилась.

Кто-то из них фыркнул и сказал:

— Тут ты прав, да только я последний медный грош го­тов поставить, что ты все равно бы эту стрелу в плечо за­получил. Уж больно ты злобен, только и думаешь, с кем бы подраться.

— А знаете, Эрагон ведь жизнь мне спас в Финстере, — сказал Сверн.

— Да, знаем мы, знаем! Так что не вздумай в очередной раз нам голову этой историей морочить, иначе я тебя це­лую неделю горшки драить заставлю.

— Ну, так ведь спас же…

Снова последовало длительное молчание, которое пре­рвал басовитый. Вздохнув, он сказал:

— Надо бы и нам научиться себя защищать. Вот корень-то в чем. А то мы все полагаемся на милость эльфов, магов и всяких странных существ, которые по нашей земле бро­дят. Для таких, как Эрагон, это, может, и неплохо, но нам-то, простым людям, повезло меньше, чем ему. Вот надо и нам…

— Нам надо одно! — прервал его Сверн. — Нам надо, чтобы снова Всадники появились! Уж они-то наведут здесь порядок.

— Пфф! Ага, Всадники и драконы. Без драконов ведь Всадников не бывает. Только мы и тогда себя защитить не сможем — вот ведь что меня беспокоит. Я ведь не ребенок, не могу все время у матери за юбкой прятаться. Ведь если вдруг снова какой-нибудь шейд объявится, не к ночи будь сказано, так мы ему ничем противостоять не сможем, вот он нам головы-то и поотрывает. А что, запросто!

— А я, кстати, вот что вспомнил, — сказал третий собе­седник. — Вы о лорде Барсте слышали?

— Еще бы! — воскликнул Сверн, а потом сказал: — Гово­рят, он собственное сердце съел.

— Ну и что с того? — насмешливо спросил басовитый.

— Так ведь Барст…

— Что — Барст?

— Ну, Барст, тот самый, у которого поместье неподале­ку от Гилида было…

— А разве не тот, что погнал своих коней прямо в Рамр — просто назло…

— Да, и это тоже. Он и есть. Так или иначе, а этот Барст велел всем мужчинам в своей деревне идти воевать за Галь­баторикса — ну, в общем, как и все эти лорды, — да только те мужчины взяли и отказалР1сь. А потом решили сами на­пасть на Барста и его солдат.

— Храбрецы! — презрительно сказал басовитый. — Глу­пые люди, хоть и храбрые.

— Но Барст был очень хитер. Оказывается, он заранее вокруг той деревни своих лучников расставил, а уж потом сам туда пошел. И когда эта заварушка началась, лучники половину мужчин в той деревне перестреляли, а осталь­ных тяжело ранили. Ничего удивительного, конечно. А потом Барст взял их вожака — ну, того, кто всю эту кашу и заварил, — схватил его за шею и прямо руками голову ему напрочь открутил!

— Не может быть!

— Ей-богу, открутил! Точно куренку! А потом и еще хуже: велел всю семью этого человека заживо сжечь.

— У этого Барста, должно быть, силища, как у кулла. Это ж надо — живому человеку голову оторвать!

— Небось тут тоже без какой-то хитрости не обошлось.

— А может, магии? — спросил басовитый.

— Говорят, этот Барст всегда был очень силен. Силен и хитер. Еще совсем молодым он, по слухам, одним ударом кулака разъяренного быка прикончил.

— А по мне, так тут без магии все же не обошлось! — ска­зал басовитый.

— И что тебе в каждом углу маги да волшебники мерещатся?

Басовитый в ответ проворчал нечто невразумитель­ное, и разговор прервался: часовым пора было совершать обход.

В любое другое время этот разговор вполне мог бы встревожить Эрагона, но в данный момент он пребы­вал в состоянии медитации, а потому оставался спо­коен и внешне, и внутренне. Но все же предпринял не­кое усилие, чтобы запомнить, о чем сплетничали эти вардены, чтобы впоследствии хорошенько над этим поразмыслить.

Прервав медитацию, он привел свои мысли в порядок и сразу почувствовал себя спокойным и отдохнувшим. От­крыв глаза, он медленно распрямил затекшие ноги и сде­лал небольшую разминку, почти с наслаждением глядя на мирное желтоватое пламя свечи.

Затем, порывшись в том углу, куда несколько раньше бросил снятые с Сапфиры седельные сумки, он достал перо, кисточку, бутылку с чернилами и кусочки пергамен­та, выпрошенные им у Джоада несколько дней назад, а так­же копию книги «Власть Судьбы» — «Домиа абр Вирда», ко­торую подарил ему старый ученый.

Вновь усевшись на лежанке, Эрагон положил тяжелен­ную книгу подальше, чтобы ни в коем случае не забрыз­гать ее чернилами, и пристроил на колени свой щит, раз­ложив на его поверхности листки пергамента. Острый запах дубильного вещества наполнил его ноздри, когда он открыл бутылку и обмакнул перо в чернила, сделанные из дубовых «орешков».

Коснувшись кончиком заточенного пера краешка пу­зырька, чтобы снять избыток чернил, он осторожно про­вел первую линию. Перо слабо поскрипывало, а он одну за другой старательно выписывал руны своего родного языка. Закончив, он сравнил свои труды с результатами прошлой ночи и заметил, что почерк его существенно улучшился — ну, может, и не существенно, но все же заметно — с тех пор, как он взялся переписывать тексты из «Домиа абр Вирда», используя книгу в качестве учебника.

Он еще три раза дополнительно прошелся по всему алфавиту, обращая особое внимание на те руны, которые прежде ему не давались, и перешел к записям в своем днев­нике. Эрагон взял в привычку каждый день записывать собственные мысли и наблюдения, связанные с только что минувшими событиями. Это упражнение было полезно не только тем, что давало ему хорошую возможность попрак­тиковаться в письме, но и помогало лучше разобраться в собственных делах и поступках.

Хоть это занятие и требовало немалых усилий, он им наслаждался, находя его весьма интересным. И потом, дневник каждый раз напоминал ему о Броме — ведь это он учил его понимать смысл каждой руны, каждого слова. Раз­говаривая со своим дневником, Эрагон словно говорил со своим покойным отцом, образ которого иначе постоянно от него ускользал.

Высказав в дневнике все, что хотел, он тщательно вы­мыл перо, сменил его на кисточку и выбрал кусочек перга­мента, уже наполовину исписанный иероглифами древне­го языка.

Письменность эльфов, Лидуэн Кваэдхи, воспроизве­сти было гораздо труднее, чем руны его родного языка, поскольку эльфийские иероглифы отличались особой прихотливостью и сложностью формы, но при этом каза­лись Эрагону какими-то расплывчатыми. Однако он упор­но тренировался, старательно их выписывая. Во-первых, он хотел как следует освоить эту древнюю письменность, а во-вторых, если уж он соберется впредь делать записи на древнем языке, то разумнее делать это так, чтобы большая часть людей или даже магов не смогла эти записи понять.