Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Страница 32

Чувствуя некий подвох в ее чрезмерной готовности, Эрагон быстро прикинул, что бы ему хотелось узнать в первую очередь, и спросил:

— Что означало слово «гром», когда ты говорила о дра­конах? Что ты хотела…

— А это правильноеслово для обозначения стаи драко­нов. Если бы ты когда-нибудь услышал, как летит такая стая, ты бы сразу понял, что значит гром.Когда десять, двенадцать или больше драконов пролетают у тебя над головой, вокруг тебя начинает дрожать даже сам воздух, и возникает такое ощущение, будто ты сидишь внутри огромного барабана. Кроме того, как еще можно назвать стаю драконов? Люди считают, что вороны каркают, орлы парят, гуси гогочут, утки крякают, сойки тарахтят, совы за­седают в парламенте, ну и так далее. Но что делают драко­ны? Вы знаете только выражение голод дракона.Но оно не слишком подходит. И, по-моему, не совсем точно было бы описывать драконов, как пламенеющихили внушающих ужас,хотя последнее мне, пожалуй, даже нравится, если учесть все прочее: внушающие ужас драконы… Хм, неплохо. И все же стая драконов называется «гром». И ты знал бы это, если бы тебя учили не только мечом махать и соединять кое-какие слова древнего языка в простейшие заклинания!

— Не сомневаюсь, что ты совершенно права, — сказал Эрагон, желая к ней подольститься. Он чувствовал, что и Сапфире тоже нравится выражение «гром драконов». Да, ему казалось, что это вполне подходящее описание.

Он еще немного подумал и спросил:

— А почему Гарцвог называет тебя Улутхрек?

— Это титул, который ургалы давным-давно пожалова­ли мне, когда я еще странствовала с ними вместе.

— И что он означает?

— Пожирательница Луны, Он ведь так и сказал.

— Пожирательница Луны: Какое странное прозвище! Как это оно к тебе привязалось?

— Ну, конечно же, потому, что я съела луну! Почему же еще?

Эрагон нахмурился и некоторое время молчал, глади кошку. Потом спросил:

— А почему Гарцвог дал тебе тот камень?

— Потому что я рассказала ему историю. По-моему, это совершенно очевидно.

— Но что это за камень? Он особенный?

— Просто камень. Кусок скалы. Ты разве не заметил? — Анжела неодобрительно поцокала языком. — Нeт, тебе дей­ствительно нужно быть более внимательным к тому, что происходит вокруг. Иначе кто-нибудь возьмет и пырнет тебя ножом, пока ты будешь рот разевать. С кем же мне тогда обмениваться всякими замечаниями и загадками? — Она взлохматила свои и без того взъерошенные волосы и сказала:

— Ну, давай, задавай следующий вопрос. Мне эта игра даже нравится.

Эрагон удивленно подняв бровь: он был почти уве­рен, что задавать такой вопрос бессмысленно, но псе же спросил:

— А почему ты тогда сказала «кис-кис», и Гримрр так разозлился?

Травница даже покачнулась от смеха, и некоторые коты-оборотни приоткрыли пасти в некоем подобии зубастой улыбки. А вот Охотница-За-Тепями была, похоже, весьма недовольна и тут же вонзила когти Эрагону в ляж­ки, да так, что он вскрикнул.

— Ну, хорошо, — отсмеявшись, сказала Анжела, если тебе уж так интересно, так эта история ничуть не хуже других. Посмотрим… Несколько лет назад, когда я странствовала по краю леса Дю Вельденварден, немного запад­нее тех мест, где до любой деревни, селения или города много-много миль пути, я случайно наткнулась на Гримрра. В те времена он был всего лишь вожаком небольшо­го племени котов-оборотней и обе его лапы были целы. А наткнулась я на него в тот момент, когда он забавлялся с неоперившимся еще птенцом малиновки, который, ви­димо, выпал из гнезда. Я бы ничего не сказала, если б он просто убил птичку и съел ее — собственно, именно это и следует делать котам, но он мучил бедняжку: дергал за крылья, кусал за хвост, позволял птенчику немного от­прыгнуть в сторону, а потом прихлопывал лапой. — Ан­жела от отвращения даже нос наморщила. Вот я и ска­зала ему, что это надо прекратить, но он только зарычал и не пожелал обратить внимание на мои слова. — Анжела строго посмотрела на Эрагона. — А я не люблю,когда меня игнорируют. В общем, я отняла у него птичку, щелкнула пальцами, и в течение всей следующей недели, стоило ему открыть рот, и он начинал чирикать, как певчая птичка.

— Чирикать?

Анжела кивнула, прямо-таки сияя от удовольствия.

— Я никогда в жизни так не смеялась! Ни один из его со­братьев всю неделю даже близко к нему не подходил!

— Ничего удивительного, что он тебя ненавидит.

— Ну и что с того? Если у тебя время от времени не по­является несколько врагов, значит, ты трус или еще что по­хуже. И потом, оно того стоило — приятно было увидеть его реакцию. Ух, и разозлился же он!

Охотница-За-Тенями издала негромкое предупреждаю­щее рычание и снова впилась когтями Эрагону в ногу. Он поморщился и сказал:

— Может, лучше сменим тему?

— Хм…

Но прежде чем он успел задать Анжеле новый вопрос, откуда-то из центральной части лагеря донесся пронзи­тельный вопль. Он тройным эхом прокатился по рядам палаток и затих вдали.

Эрагон посмотрел на Анжелу, а она на него, и оба друж­но расхохотались.

15. Слухи и дневник

«Уже поздно», сказала Сапфира, когда Эрагон добрел наконец до своей палатки. Дракониха лежала возле нее, и чешуя ее поблескивала в свете горящих факе­лов, точно гора лазурных углей.

Сапфира посмотрела на него одним глазом, чуть при­подняв тяжелое веко, а он присел возле нее на корточки и ненадолго прижался лбом к ее морде, поглаживая колю­чую челюсть.

«Да, уже поздно, — согласился он, — и тебе нужно отдо­хнуть, ведь ты целый день на ветру летала. Спи, увидимся утром».

Она лишь прикрыла глаза в знак согласия.

Войдя в палатку, Эрагон для уюта зажег единственную свечу, стащил с себя сапоги и сел на лежанку, скрестив ноги. Замедлив дыхание, он раскрыл душу и мысли, стара­ясь установить мысленную связь со всеми живыми суще­ствами в ближайшем окружении — от червей и насекомых в земле до Сапфиры и варденов. Эрагон старался мыслен­но «охватить» даже те немногочисленные растения, что еще остались возле лагеря, хотя их энергия и была слаба и почти незаметна по сравнению с ярким энергетическим фоном даже самых мелких животных.

Он сидел так довольно долго, ни о чем не думая, но ощу­щая тысячи самых различных чужих чувств, острых и сла­бых, но ни на чем конкретно внимание не сосредотачивал и слушал лишь собственное ровное дыхание.

Где-то вдали слышался разговор людей, стоявших во­круг сторожевого костра. В ночной тиши их голоса звучали громче, чем им хотелось, и поэтому Эрагон своим острым слухом различал даже отдельные слова. Он мог бы попро­сту прочесть их мысли, если бы захотел, но решил уважить их внутреннюю свободу и просто немного послушать.

Какой-то человек басом говорил:

— А как они дерут нос, как смотрят на тебя, точно ты ниже травы! По большей-то части они и ответом тебя не удостоят, если к ним просто по-дружески с каким-нибудь вопросом обратиться. Сделают вид, что тебя не слышат, отвернутся да прочь пойдут!

— Да уж, — сказал другой человек. — А уж женщины у них! Красивые, правда, как статуи, но, на мой взгляд, лю­бой каменный истукан в два раза привлекательней.

— А все потому, что и сам ты изрядный уродина, Сверн! Только поэтому!

— Ну, так я ж не виноват, что мой папаша чуть ли не каждой молочнице под юбку лазил. И потом, не тебе в меня пальцем-то тыкать. Твою рожу даже детям показывать нельзя, не то им ночью кошмары сниться будут.

Басовитый парень что-то проворчал; потом кто-то за­кашлялся и сплюнул — Эрагону было слышно, как зашипел плевок, угодив на горящее полено.

В разговор вступил третий участник.

— Мне эльфы тоже не нравятся, да только без них нам эту войну не выиграть.

— А если они потом против нас пойдут? — спросил басовитый.

— Ой, а послушайте-ка что в Кевноне и Гилиде было! — снова заговорил Сверн. — При всем своем могуществе Галь­баторикс все-таки не сумел остановить их, когда они через стены лезли.