Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Страница 17

Насуада не выдержала его взгляда и потупилась; слиш­ком сильно он напоминал ей о собственной вине, о тех соображениях, которые столь часто мучили и ее, когда она тщетно пыталась уснуть. Она отвернулась и стала смо­треть на струйку дыма, поднимавшуюся над какой-то баш­ней на окраине города. Затем очень медленно промолвила:

— Я защищаю этот союз, ибо надеюсь, что благода­ря ему будет спасено гораздо больше жизней, чем было уплачено за его заключение. Если мы победим Гальбаторикса… — Оррин прервал ее возгласом полнейшего недо­верия, но она продолжала: — Ты прав, в этом, разумеет­ся, нельзя быть уверенными до конца, но в своих планах мы должны исходить прежде всего из этой возможности. Итак, если мы победим Гальбаторикса, то на нашу долю выпадет нелегкое бремя; мы будем вынуждены помочь нашему народу оправиться от этих бесконечных войн, а затем построить на обломках Империи новое, сильное государство. И самое главное — после сотен лет войны мы наконец будем действовать в условиях мира. И я никогда не согласилась бы с тем, что сперва нам нужно уничто­жить Гальбаторикса, а потом вступить в новую войну, уже с ургалами, которые непременно нападут на нас, ибо тог­да мы будем особенно слабы и уязвимы.

— И все-таки они вполне могут на нас напасть. Во вся­ком случае, раньше они всегда именно так и поступали.

— Ну и что? — раздраженно воскликнула Насуа­да. — Тем более тогда единственный способ избежать конфликта — это попытаться их приручить. Чем теснее они будут связаны с нами и нашим общим делом, тем менее вероятно, что они все-таки решат пойти против нас.

— А я предложу тебе иной план! — сердито воскликнул Оррин. — Прогони их. Нарушь свой договор с Нар Гарцвогом, отошли его прочь вместе с его «баранами»! А уж если мы дей­ствительно победим в этой войне, то сможем и возобновить переговоры с ними, и даже заключить новое соглашение, ведь тогда мы будем в более выигрышном положении, мы будем иметь полное право диктовать им те условия, которые вы­годны нам. А вот и другой выход, еще лучше: пошли в Спайн Эрагона и Сапфиру с полком своих людей, и пусть они раз и навсегда сотрут этих рогатых уродов с лица земли, как это следовало бы сделать Всадникам много столетий назад!

Насуада смотрела на него, не веря собственным ушам.

— Если я сейчас нарушу наш договор с ургалами, то они неизбежно придут в такую ярость, что незамедлительно нападут на нас, а сражаться одновременно и с ними, и с Им­перией мы не в состоянии. Провоцировать их нападение было бы верхом безрассудства, сущим безумием. Если уж такие мудрые существа, как эльфы, драконы и Всадники, дружно решили терпеть существование ургалов — несмо­тря на то что довольно легко могли бы их уничтожить, — то и мы должны последовать их примеру. Они понимали, что уничтожать ургалов неправильно и несправедливо; и тебе тоже следовало бы это понять, Оррин.

— Мудрые существа! Ха! Много же добра принесла им их мудрость! Хорошо, оставь какое-то количество ургалов в живых, но убей большую их часть, чтобы они еще лет сто не осмеливались ни на кого нападать.

Явственно звучавшие в его голосе боль и напряжение озадачили Насуаду. Она внимательней посмотрела на Оррина, пытаясь понять причину подобной мстительности, и вскоре, как ей показалось, отыскала наиболее очевидное объяснение этому.

— Кого из твоих близких убили ургалы? — напрямик спросила она.

Оррин поднял сжатую в кулак руку и медленно опустил ее на подоконник — казалось, он хотел с силой ударить по нему, но отчего-то передумал. Несколько раз постучав ку­лаком по подоконнику, словно выпуская злобу, он сказал:

— Моего близкого друга. Мы с ним вместе выросли в замке Борромео. Вряд ли ты с ним когда-либо встречалась. А потом он стал одним из лейтенантов в моей кавалерии.

— И как он погиб?

— Именно так, как ты и подумала! Мы с ним были на конюшенном дворе, ставили охрану у западных ворот, ког­да из конюшни вдруг выбежал какой-то конюх и насквозь проткнул моего друга вилами. А когда мы загнали этого ко­нюха в угол, он все вопил какую-то чепуху насчет ургалов и того, что он никогда им не сдастся… Это, впрочем, все равно не спасло дурня. Я сам его заколол.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказала Насуада, и самоцветы на короне Оррина вспыхнули, когда он кивнул ей в знак признательности, — но все же нельзя, как бы тебе ни было больно, позволять своему горю диктовать тебе подобные решения. Нелегко терять друзей и близких, я это хорошо знаю, но ты должен пересилить себя — во имя своего народа.

— Пересилить себя? — насмешливо переспросил Оррин.

— Да, пересилить. Мы должны лучше других владеть собой. С нас и спрашивается больше, чем с других, и мы обязаны быть лучше своих подданных, если хотим дока­зать им, что достойны такой ответственности… Ургалы убили моего отца — помнишь? — но это не помешало мне за­ключить с ними союз, ибо это может помочь варденам. И я не позволю, чтобы хоть что-то помешало нам достигнуть поставленной цели, как бы больно при этом ни было мне самой. — И Насуада снова показала Оррину свои шрамы.

— Значит, таков твой ответ? Ты отказываешься разры­вать союз с ургалами?

— Да, отказываюсь.

Странно, но Оррин выслушал ее ответ с таким хладно­кровием, что она даже встревожилась. А он, еще крепче стиснув пальцами край подоконника, вернулся к прежне­му занятию: стал смотреть на раскинувшийся перед ним город. Его изящные длинные пальцы украшали четыре крупных перстня, и на одном из них, с большим аметистом, была выгравирована королевская печать Сурды: украшен­ный ветвистыми рогами олень и побеги омелы, обвива­ющей его ноги, которыми он попирает лютню; напротив оленя виделся силуэт высокой крепостной башни.

— По крайней мере, — сказала Насуада, — мы пока не сталкивались с такими воинами Гальбаторикса, которые благодаря магическим чарам не чувствуют боли.

— А, ты имеешь в виду этих «смеющихся мертвецов»? — кивнул Оррин. Насуада знала, что это прозвище широко распространено среди варденов. — Да, пожалуй. Впрочем, мы и Муртага с Торном пока не видели, и это меня весьма беспокоит.

Некоторое время оба молчали. Потом Насуада сказала:

— Как прошел твой вчерашний опыт? Удачно?

— Я слишком устал, чтобы ставить опыты. Вместо это­го я просто лег спать.

— Ясно…

Они еще немного помолчали, потом, словно по взаим­ному безмолвному согласию, подошли к столу, придвинуто­му к стене и заваленному листами бумаги, керамическими табличками и свитками. Насуада, взглянув на этот кош­марный натюрморт, только вздохнула. Всего полчаса назад этот стол был пуст и тщательно вытерт ее служанкой.

Она сосредоточилась на лежавшем сверху последнем донесении — общем количестве пленных, которых вардены взяли в течение осады Белатоны; имена наиболее важных особ были выделены красными чернилами. Они с Оррином принялись обсуждать это донесение, и Насуада призналась:

— Я просто не знаю, как изо всего этого теперь выпутаться!

— Можно попробовать привлечь на нашу сторону здеш­них стражников. Тогда нам не пришлось бы оставлять в Белатоне так много наших воинов.

Насуада снова взяла в руки донесение.

— Возможно. Но таких, кто не только пообещает нам верность, но и сохранит ее, не так-то легко найти, а наши заклинатели и без того уже перегружены работой сверх меры… Кто этих людей проверит?

— А эти, из Дю Врангр Гата, не умеют устранять по­следствия клятвы, сделанной на древнем языке? — спросил Оррин и, поскольку Насуада ответила отрицательно, раз­драженно прибавил: — Значит, их работа пока что никаких результатов не дала?

— С практической точки зрения — никаких. Я даже эль­фов спрашивала, но уничтожить действие клятвы верно­сти, данной Гальбаториксу, не могут и они, хоть и трудятся над этим уже много десятков лет.

— Если мы не решим этой проблемы, причем достаточ­но скоро, здесь, у нас в тылу, неизбежно вспыхнет новая война, — сказал Оррин.

Насуада потерла виски и поморщилась.

— Да знаю я! — Еще до того, как вардены покинули свое надежное убежище в Фартхен Дуре и Тронжхайме, она пыталась предусмотреть всевозможные осложнения, с ко­торыми их армия впоследствии может столкнуться, но то, с чем они столкнулись сейчас, оказалось для нее полной неожиданностью.