Кровавый план египтянина - Бабкин Борис Николаевич - Страница 59

Стоявший у входа чеченец усмехнулся и неслышно отошел.

– Да перестань ты, – покосившись на вход в пещеру, тихо проговорил чеченец в джинсах, – запросто под шариатский суд попадешь. Или еще проще – шлепнут арабы, и все, нет тебя. Ты же не бессмертный.

– У арабов это просто, – заверил очищавший от смазки автомат другой.

– Вот то-то и оно, – недовольно сказал Горец. – У них все просто. И плевать им на то, что наши мальчишки и девчонки будут погибать в школе от выстрела из нашего гранатомета. А потом поймают стрелка, и весь мир узнает, что чеченец стрелял по детям, за чью свободу мы воюем. Ладно госпиталь, там были недобитые нами гяуры. Шахидки рванули в Москве – тоже понять можно. Русские собаки – враги. Но чеченские дети придут в школу, а мы, защитники их свободы, по ним из противотанкового гранатомета… – Он тяжело вздохнул.

– Перестань, Руслан, – посоветовал очищавший автомат боевик.

– Я в своей стране! – громко проговорил Горец. – И воюю за свободу Ичкерии, а не за деньги, как арабы. Я потерял своих людей не для того, чтобы оплачивать выстрелы из гранатомета по школе! – Он вышел.

– Убьют его, – вздохнул чеченец в джинсах.

– Но он прав, – негромко сказал другой. – Ведь среди школьников может быть моя племянница.

– А ты это Хабибу скажи, – тихо посоветовал первый.

– Горец вызовет у нукеров недовольство, – раздраженно проговорил Абу Бакар. – Мы делаем святое, угодное Аллаху дело. Наказываем предателей, а он…

– Но стрелять в школу, – сказал Басаев, – где будут дети…

– Тех, кто предал веру, – прервал его араб, – тех, кто голосовал за Масхадова, кто боготворил тебя и называл Шамилем не потому, что тебя так зовут, а в честь имама Шамиля, воевавшего с царской Россией… Там в школе будут учителя, которых мы изгоняли из Ичкерии, потому что их учение противоречит нашей вере. Почему родители этих детей не встали живым кольцом вокруг Грозного, когда ты защищал его, а потом прорывался через минное поле, потеряв при этом часть ноги… Почему они будут голосовать за Кадырова, который предал нашу веру и нас… Хотя есть выбранный ими же президент Масхадов, которому даже Москва разрешила участие в выборах. Кто переизбрал выбранного народом президента? Ведь голосование было, и победил Масхадов. Ты уступил ему совсем немного. Да, в школе погибнут и дети. Нам прислали деньги, и мы должны их отрабатывать. Школы неугодны Аллаху, значит, те, кто их посещает, виноваты и должны нести наказание. Почему, когда взрывали дома в России, не думали о погибших детях гяуров? Ах да, – усмехнулся он, – здесь же чеченцы. А это еще хуже. Успокой Горца… или это сделаем мы. – Он вышел.

Басаев проводил его злым взглядом.

– Горца ко мне! – зычно крикнул он.

– Я здесь, – тот сразу вошел. – Я видел, как…

– Перестань вести себя как мать всех детей Ичкерии. Не провоцируй конфликт. Мы еще воюем благодаря арабам и на деньги, которые идут нам от них. Я все сказал.

Горец, играя желваками, вышел.

– Вот отсюда будешь стрелять, – указал вперед палкой старик чеченец. – Окна посередине, в них и стреляй и сразу уходи через этот двор. На улице тебя будет ждать машина.

– Как уехал? – удивился Туркин. – Куда?

– Туда, куда ему надо, – улыбнулась Тамара, – но нам не объяснил.

– А почему мне ничего не сказал Абу Саид?

– Да кто ты такой, – рассмеялась грузинка, – чтобы Абу Саид тебе докладывал?

– Тоже верно, – пробормотал Туркин. – Но я звонил несколько раз, а сотовый Александра не отвечал. И…

– Слушай, – недовольно перебила его Тамара, – я не знаю, куда и зачем уехал Бурич…

– Ну что ж, – Туркин поднялся, – разрешите откланяться. – Он вышел.

– Думаешь, он поверил? – спросил пивший кофе Гиви.

– Не мое дело думать о нем.

– А ты легко убила Бурича, но нарушила запрет араба. Он запретил иметь при себе оружие.

– Я ничего не нарушила. Я здесь не в гостях, а живой сдаваться не собираюсь.

– Он паникует, – сказал Абу Саид. – И похоже, может наделать глупостей.

– Убирать его надо, – проговорил Валерий. – Двое из аэроклуба – уже много.

– Ты прав, – помолчав, кивнул Абу Саид. – Я об этом не подумал. Но что-то надо делать.

– Дать денег, – улыбнулся Валерий, – и отправить на курорт. А там всякое может случиться. Но сделать это надо сегодня же. И показать счет на его имя в несуществующем банке. Пусть его там встретят. – Он засмеялся.

– Великолепная идея, – снова подумав, согласился Абу Саид.

– Сашка уехал, – задумчиво пробормотал Туркин, – или его убили? Хотя если бы убили, соседи не говорили бы, что видели, как он садился в машину к своему водителю. И этих в квартире не было бы. Но почему он молчит? Надо убираться отсюда. Или заболеть и лечь в больницу? – задумчиво спросил он себя. Достав сигарету, прикурил. – Надо уезжать.

– Нельзя выпускать, – сказал Абу Саид. – Если его возьмут, он все испортит. Я не могу допускать ошибок. У меня чувство, что за аэроклубом наблюдают. Поэтому я не поехал на встречу с тремя воздушными шахидами. Правда, доверие из них вызывает только один. Нельзя упускать Туркина. Но Соколов прав, и убивать его нельзя. Что делать? – Поднявшись с кровати, прошелся по комнате. – Скоро и меня могут хватиться в ФСБ. Но, буду надеяться, не успеют, а потом им будет не до исчезнувшего саудовского нефтепромышленника. Хотя, может быть, и наоборот. Я правильно выбрал Саудовскую Аравию. На запрос ФСБ оттуда ответят, что я выехал в Россию по заданию нефтяной компании. Конечно, если нужно, запросят фотографию Усмана, у ФСБ появится ниточка. Правда, опознать меня по тем фотографиям, которые имеются у них сейчас, невозможно. А очень хотелось бы быть здесь в день удара, видеть их лица, слышать разговоры. Хотя это все будет показывать телевидение, но, разумеется, здесь я испытал бы другое чувство. Сейчас надо думать о Туркине…

– Уберут Туркина, – усмехнулся Валерий, – точно уберут. Сейчас Абу Саид наверняка размышляет об этом. Он чего-то боится. Мне кажется, где-то засветилось. И скорее всего на учебном аэродроме, где учатся, точнее, оттачивают мастерство полетов его камикадзе. Он сразу, как приехал, говорил, что свозит нас туда. Потом больше об этом не было ни слова. И что-то там, видимо, не так.

– А самолет скорее всего будет из Воронежа, – сказал Иван. – Я уже несколько раз слышал, как в разговоре назывался этот город.

– Как я понял, ударов будет несколько. По крайней мере два или три. Камикадзе в Ярославле, кто-то в Воронеже и мы.

– А почему ты не думаешь, что камикадзе и мы будем вместе брать самолет из Воронежа?

– Туда меня не повезут, там живет моя мать. Это раз. В Воронеже у него уже есть люди. Это два. И даже летчик воронежской авиакомпании. Хотя он не подозревает, что на него есть виды, но его как-то заставят. Наверное, через детей. К тому же зачем камикадзе захватывать самолеты, когда они уже летают? От Ярославля до Москвы около трехсот километров. На самолете самое большее минут пятьдесят. Если идти низко, то долетят запросто. Скорее всего внимание обратят, когда самолет нарушит установленный для воздушных судов эшелон. Подумают, что это санитарный самолет, а если камикадзе будет с головой, он так и ответит на запрос, что доставляет умирающую мать или маленького ребенка. Это раз. Воронеж – два. Но тут два варианта. Либо самолет будут захватывать перед Москвой, или сразу после взлета. В Воронеже имеется атомная станция, а это похуже, чем удар по столице. И остаемся мы. Цель атаки здесь – Кремль.

– Не допустят самолет до Кремля, – возразил Иван. – Сшибут.

– Может, да, а может, и нет. Путин – человек жесткий и в то же время мягкий по отношению к простым людям. Если ему доложат, что на Кремль идет самолет и находится уже над городом, он может просто эвакуировать людей из Кремля. Хотя черт его знает…