Мигрант, или Brevi Finietur - Дяченко Марина и Сергей - Страница 22

— Окончательный зачет, принято. Следующий… Опередив кого-то, решительно встал Тимор-Алк и подошел к Аире, протягивая полосатую от шрамов руку.

— Время, — Аира, почти не глядя, взмахнул тесаком, и на светлую кожу Тимор-Алка брызнула розовая кровь. — Раз, два…

Крокодил задержал дыхание. Тимор-Алк, прикрыв глаза, стоял у костра, и редкие капли поблескивали, падая с его локтя на истоптанную траву.

— Семь, восемь, девять… одиннадцать, двенадцать…

Тимор-Алк поднял руку. Среди множества белых шрамов четко выделялся свежий, бордовый.

— Окончательный зачет, — бесстрастно констатировал Аира. Жестом остановил мальчика, решившегося было подойти следующим, и сквозь костер посмотрел на сидящего в полутьме Крокодила:

— Остальные сдадут регенерацию позже, поскольку, по моим сведениям, не все готовы. Сейчас — ужинаем и отдыхаем, потому что завтра опять сложный день: будем сдавать ночное видение и эхолокацию.

Он так устал, что едва доплелся в темноте от сортира до гамака. Тут его поджидал сюрприз: стоило повалиться на веревочное ложе, как холодные крепкие руки схватили с двух сторон за локти и щиколотки. Крокодил задергался что было сил, но в одиночку против десятка парней устоять не смог. Его руки и ноги мигом оказались связанными, и Крокодил почувствовал себя плененным Гулливером. Кому-кому, а этому персонажу он никогда не сопереживал.

— Не все готовы сдавать регенерацию, — прошелестел в темноте молодой и злобный голос. — А Камор-Бал был готов!

— Поможем товарищу, — издевательски пропищал другой голос.

— Поможем товарищу сдать Пробу! — прохрипел кто-то, надорвавший связки либо сильно простуженный.

Сквозь дырявую кровлю проглядывали звезды. Крокодил заморгал, когда внесли фонарь — большую свечку в стеклянном колпаке. Свет отразился на лезвиях многих тесаков, извлеченных из ножен.

— Идиоты, — выдавил Крокодил. — Домой захотели? С ножом на человека?!

— Тимор-Алк говорит, у тебя с регенерацией плохо, — сказал парень с расцарапанной щекой, которого звали, кажется, Бинор-Дан. — Ты ведь просил научить?

Крокодил быстро огляделся — насколько это было возможно для человека, лежащего в гамаке. Парни стояли кольцом, а чуть в стороне подпирал дверной косяк Тимор-Алк — зеленоволосый, бледный, с видом отсутствующим и равнодушным.

— По правилам не запрещается помогать товарищу между зачетами, — просипел простуженный. — Ты — хозяин себе или не хозяин?

— Если хозяин — давай, прикажи волокнам срастаться! — И Бинор-Дан поднес острие своего тесака к голому животу Крокодила. Мышцы подобрались сами собой.

— Жирный какой, — сказал Бинор-Дан. — Жир труднее восстанавливать, но кто обещал, что будет легко?

И провел тесаком по животу Крокодила, который вовсе не был жирным, а за последние дни так и вовсе подтянулся.

Крокодил задергался, но вырваться не сумел. Еще несколько тесаков рассекли ему кожу на плечах и груди. Десяток лезвий плясал перед глазами. Крокодил взвыл; мальчишки хладнокровно расписывали его, оставляя неглубокие, длинные порезы:

— Затягивай!

— Тренируйся!

— Камор-Бал не получил гражданства — зато ты справишься!

Вид крови привел их в эйфорию. Кто-то резал по нескольку раз, кто-то лишь угрожал, размахиваясь ножом. Сейчас Крокодил сумел бы многое узнать о них — но ему сделалось не до наблюдений.

— А если вынуть глаз — отрастишь обратно?

— А если отрезать ухо?

Крокодил потерял самообладание и забился, как животное, пытаясь вытряхнуть себя из дурного сна. Тимор-Алк неподвижно стоял в дверном проеме — чье-то потное плечо то скрывало его от Крокодила, то открывало снова. Прошло, кажется, несколько минут — а на самом деле несколько секунд — и снаружи крикнула птица. В тот же момент светильник метнулся в сторону и погас. В темноте зашелестели гамаки, и сделалось тихо. В тишине грязные ругательства Крокодила звучали особенно беспомощно.

Потом чья-то тень на мгновение заслонила огоньки в лесу. Неслышно ступая, вошел человек: его глаза мутновато светились в темноте. От этого зрелища у Крокодила мурашки побежали по окровавленной коже.

— Суки, сволочи! — выкрикнул он, срываясь на визг.

Вошедший огляделся. Поймал чью-то руку, свесившуюся с гамака.

— Как мы умело выравниваем пульс, — тихонько сказал голос Аиры. — Зачет, несомненный зачет…

Он остановился над Крокодилом, разглядывая его, но не спеша освобождать. Крокодил перестал вырываться; трудно сохранять достоинство, когда сам себе кажешься букашкой на предметном стекле.

— Отвяжите его, — негромко сказал Аира и вышел.

«Это умение быть больше, чем ты есть. Делать невозможное. Человек — свой хозяин, это первый шаг. Человек — хозяин мира, это второй шаг. Кто не хозяин себе — не хозяин ничему».

«Подготовка к Пробе задает систему мотиваций. Человек знает, что преодолевать страх и лень — почетно. Что быть воином — необходимо».

«Если я хозяин мира, — думал Крокодил, — то почему женился на Светке? С самого начала, с пьянки на свадьбе — да ладно, еще когда она сказала, что ждет ребенка… Нет, еще раньше: с того самого момента, как мы в первый раз проснулись вместе… С того пыльного утра, где лежала на пыльном паркете полоска света и горбился пыльный кактус на подоконнике, — было ясно, ясно, что все это временно. Мы временные, наша связь — дань сиюминутной прихоти; никто не собирался жить долго и счастливо и умирать в один день. Человек на земле — понятие непостоянное, и сама Земля, похоже, закончилась раньше, чем мы ожидали. Где сейчас Светка? Где мой сын?

Нигде, — поправил он себя. — Земля принадлежит ящерам. Впереди кайнозой. Давайте жить сегодняшним днем…»

Он сидел на мягчайшей траве, на берегу чистейшей речки, среди ночных огоньков, светивших тепло и ярко, под небом, полным крупных подвижных звезд. Он жевал листья травянистого растения, похожего на полумесяц, и получившейся кашицей заклеивал порезы. Высыхая, кашица стягивала кожу, будто медицинский клей; у нее было слабое анестетическое действие. Два самых крупных пореза, на животе и плече, никак не желали закрываться; Крокодил шевелил онемевшими челюстями, выплевывал лекарство на ладонь и слой за слоем выкладывал на пострадавшие части: будто цементируя растрескавшуюся кладку. Будто заклеивая прохудившуюся покрышку.

«Допустим, я сейчас проснусь, и все останется как раньше: работа, компьютер, коллекция DVD на пыльном стеллаже. День за днем, и неплохо, и временами почти счастье. И нет необходимости преодолевать страх и лень. Порочен мир, где обыватель должен быть воином. Хочу спокойно исчезнуть вместе с моей планетой… если ей суждено пропасть.

Но за те дни, что я здесь живу, я успел уже привыкнуть к мысли, что просыпаться мне некуда. Вот он, Раа, мой мир. Далекое побережье усыпано черным жемчугом, надо бы съездить и посмотреть.

А полукровка-то каков. Зелененький Тимор-Алк. Вот плата за хорошее отношение. Заслужил, наверное, похвалу от своих, хотя издеваться над ним все равно не перестанут…

Мальчишки отплатили за Камор-Бала. Рискуя, между прочим, и самим по ходу дела вылететь с испытания. Издеваться над связанным — это как, достойно полноправного гражданина Раа? Ах нет, пардон, речь идет о бескорыстной помощи отстающему товарищу…

Наивные. Был ли у Аиры формальный повод выгнать особо ретивых, того же Бинор-Дана? Нашел бы, если бы захотел. Но теперь, после Камор-Бала, он осторожничает. А ведь еще и властная старуха в пальмовой юбочке грозит ему служебным разбирательством. И назойливый мигрант путается под ногами. Нелегко быть инструктором в этом лагере, поневоле станешь осторожным…

Интересно, а смертные случаи бывают во время Пробы? И если да, то каков процент? И кто несет за них ответственность: никто? Сам погибший? Или все-таки инструктор?»

Крокодил лег на спину. Ночь была свежей, даже прохладной, но от воды исходило тепло. «Хочу домой, — исступленно подумал Крокодил. — В пыльную душную квартиру».