Принцип карате - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 38

И сказать Гришке ему было нечего. Впрочем… Все равно что-то надо менять, и сейчас он понял, — с чего следует начать. Так пусть Габаев станет первым сенсеем, который это услышит.

— Скажу я тебе то, что решил закрыть абонементные группы. Точнее, прекратить оплату за занятия.

Колпаков ждал возмущения, гнева, удивления, наконец, но реакция оказалась совершенно неожиданной.

— Тоже мне новость. Все так сделают, пока волна не пройдет.

— Какая волна?

— Не прикидывайся. Серебренников разузнал про платные тренировки, подключил оперотряд, они много всякого раскрутили. Особенно про Кулакова и Котова. Так что сейчас только и остается лечь на дно и пережидать.

Габаев криво улыбнулся.

— Чего рот раскрыл? Испугался? Я уже успел к адвокату сбегать, проконсультировался. Если частное лицо за деньги дает уроки — математики, гидроботаники, карате, — претензии могут быть только материального характера. Налоги, взыскание необоснованного обогащения и тому подобное. Так что не бойся — в тюрьму не посадят!

Гришка улыбнулся и второй половиной рта.

— Да и до размеров дохода не докопаются. Мы же бухгалтерских книг не ведем. В случае чего заплатим по сотне-другой, и дело с концом!

Габаев радостно улыбался. Шкуре ничего не угрожало, деньги тоже останутся целы. Чего волноваться? Скандал, позор, осуждение окружающих — комариные укусы для слона. Такое же животное, как его бывший любимый ученик. Неужели он и Лена…

Очевидно, на лице Колпакова что-то отразилось — Гришка стер улыбку и заметно напрягся.

Нет, не сейчас. Но если действительно…

— Тогда поберегись, Григорий.

— Обязательно. Абонементные секции распускаю на каникулы и ложусь на дно. До меня не достанут!

Недалеких людей губит самоуверенность. Через неделю состоялось заседание спорткомитета, на котором Серебренников дал развернутую информацию об извлечении нетрудовых доходов из занятий карате. Наряду с другими назывались фамилии Кулакова, Котова и Габаева. Колпаков сидел как на иголках, каждую секунду ожидая своей очереди, избегал тяжелого взгляда разгневанного Стукалова и многозначительного, как ему казалось, Серебренникова.

Обошлось. Но облегчения не наступило. Впервые в жизни он чувствовал себя воришкой, оказавшимся на грани разоблачения. Мелко, жалко, постыдно. Выходя из ДФК и глядя, как скачет диковинный противовес в прозрачном цилиндре, он вспомнил, что Стукалов привез его из заграничной командировки, истратив почти всю валюту. Игорь Петрович был увлекающимся человеком, а увлеченности свойственно бескорыстие.

Как же энтузиасты карате превратились в обычных дельцов? Правда, не все: Зимин никогда ни марал рук, Окладов…

Кто еще?

Колпаков задумался. У себя он уже объявил, что отныне занятия будут бесплатными, но вряд ли это можно считать искуплением вины.

Кому же развивать карате? Спорткомитет дисквалифицировал Габаева и Котова, о «диких» тренерах сообщено в милицию, будут приняты меры по месту их работы, ужесточен контроль за использованием ведомственных спортивных залов… Но как быть с новым видом спорта в целом?

Себя Колпаков уже не считал вправе возглавлять федерацию и собирался немедленно подать в отставку. Продолжать ли тренерскую работу, он еще не решил. Если нет, кто останется? Восторженный сторонник Системы Коля Окладов, которого не испугали даже два сотрясения мозга?

Своими мыслями он поделился с женой. Лена не советовала бросать тренерскую работу, а тем более уходить с поста председателя федерации.

— Ты слишком мнителен, Генчик. Если каждый начнет так болезненно переживать всякие нюансы, некому будет работать. Считаешь, что запустил дело, — поправляй его!

И снова ей нельзя было отказать в логике, хотя у Колпакова шевельнулась мысль, что руководствуется она другими, не высказанными вслух соображениями.

Писаревский, к мнению которого он привык за последнее время прислушиваться, тоже предостерег от резких решений.

— Пост хотя и общественный, все равно — почет и уважение обеспечивает. Кому-то нужен, всем интересен. Это не шутка. Капитал нажить трудно, а потерять легко. Тем паче самому бросать — настоящая глупость. Можешь мне поверить…

Теперь о диссертации. Публикаций мы сделали достаточно, с апробацией помогут, я звонил приятелю в Москву, он главный инженер крупного завода — что угодно внедрит. Во всяком случае, официально все проведет и справку выдаст — комар носа не подточит… — Толстяк благодушно рассмеялся. — Так что не тяни. Через пару месяцев скатай в Москву, оформи практическое внедрение и остепеняйся!

Колпаков мрачно промолчал. С диссертацией у него шло не так гладко, как представлял Писаревский.

Дронов считал ее сырой, требующей доработки. Гончаров придерживался такого же мнения. В глубине души Колпаков был с ними согласен, но, с другой стороны, защищают и более слабые. Почему же он должен лезть из кожи, делая «конфетку»? И так вечная нехватка времени, постоянная спешка, когда проводить дополнительные измерения?

Была и еще одна причина, в которой Колпаков не признавался даже себе: он утратил интерес к работе, потерял перспективу. Так бывает, когда отрываешься от проводимых исследований, перестаешь следить за литературой, постоянно обдумывать проблему.

Так или иначе, но сто шестьдесят листов машинописного текста, представленные им в срок на кафедру, заведующий и научный руководитель считали только заготовкой, «болванкой» диссертации.

Не привыкший отступать, Колпаков ринулся в атаку.

— Послушай, Веня, что тебе стоит поддержать меня перед Ильей Михайловичем? Пусть, мол, кафедра рассмотрит… кафедру проведешь как положено: рекомендовать к защите. Старик упорствовать не будет, ведущую организацию и оппонентов мне подберут доброжелательных, совету придираться не к чему, ВАК пройдет по инерции… И все! Сейчас моя научная судьба уперлась в тебя!.. Я не люблю одолжений и никогда не просил, но мы столько лет дружим… Неужели ты не поможешь мне в такой важный момент?

Гончаров слушал, опустив голову, когда он закончил, поднял колючий взгляд.

— У людей же глаза не завязаны! Каждый видит — курица перед ним или кошка. Что ты мне предлагаешь? Загипнотизировать Дронова, погрузить в транс рецензентов? Я этого не умею. И, честно говоря, не хочу.

Гончаров говорил спокойно, но чувствовалось, что спокойствие дается ему с трудом.

— А вот ты стал мастером на всевозможные фокусы. Без рекомендации кафедры публикуешь заведомое сырье не только в наших сборниках, но и в отраслевых журналах. — Он запнулся, но с видимым усилием продолжал:

— Выигрываешь крупные суммы в спортлото и тотализатор, ухитрился выплатить почти весь долг за кооператив, купил автомобиль, отгрохал шикарную свадьбу…

— При чем здесь это!

— Решаешь совершенно чуждые скромному аспиранту вопросы, весь город звонит, просит, благодарит…

— При чем здесь…

— Выступаешь с разоблачениями на собраниях под аплодисменты записных интриганов и снискал у них немалую славу…

— При чем…

— Но скажи, какое отношение эти фокусы имеют к науке? И можешь ли ты с их помощью протолкнуть незрелую диссертацию? Или хочешь и меня записать в иллюзионисты?

Колпаков вскочил.

— Ударить собираешься? — хмыкнул Гончаров. — И здесь ты преуспел: институт кишит слухами про кулачные подвиги «сенсея». Но за все это степени не присуждают.

Колпаков снова опустился на жесткий неудобный стул.

— А нужна моя товарищеская помощь — пожалуйста. Включай установку, остаемся после работы, едем ко мне считать, обсудим любой вопрос — все что угодно. Но, — Гончаров излюбленным жестом уставил в собеседника палец, — но без дураков, шутов и фокусников. У меня не столь известное имя, но я им дорожу.

— Ясно, — холодно сказал Колпаков. — Спасибо за отзывчивость.

Когда он пересказал разговор Писаревскому, тот опять благодушно посмеялся.

— Поработай немного над устранением замечаний, чтобы не упрекнули, будто не прислушиваешься, выжди пару месяцев, обзаведись справкой об использовании результатов исследования на крупном производстве. Что получается? С одной стороны, трудолюбие, послушание, внедрение в практику, с другой — придирки, академические амбиции, излишнее теоретизирование, отрыв от реальности.