Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 79

И нашелся тайничок заветный, в который Карасева доллары спрятала… «Тайничок» тот был — смех один, Милка к шторе у стены сверху карман пришила, там денежки и лежали… Надо отдать Анжеле с Кристиной должное, убивать они Милку не стали, хотя и была такая идея — очень уж девушки разволновались, когда «бакинские» пересчитали… Был соблазн — взять все, открыть газовый вентиль на кухне и уйти по-тихому, закрыв за собой дверь… Кто потом что докажет? Про эту «нычку» долларовую остальные участницы прощального банкета не знали — а Анжела с Кристиной, кроме денег, из Милкиных вещей ничего брать и не собирались, так что ограбление бы никто и не заподозрил… Но, подумав, напарницы все-таки «застремались» — не звери же они, в конце-то концов, да и Милка им не чужая… Кабы не жизнь такая сучья, так и «обносить» подружку Анжелка с Кристиной не стали, но в том-то и дело, что жизнь у них была — самая что ни на есть сучья…

Кристина и Анжела вообще проявили благородство — из пятидесяти шести тысяч долларов они взяли только пятьдесят, а «шестерик» оставили Медалистке на «разживу» — последнее забирать грех, это все знают…

А потом напарницы ушли по-тихому, аккуратно захлопнув за собой дверь.

Не дай Бог никому такого пробуждения, какое у Людмилы Карасевой на следующий день выдалось — и так-то она себя чувствовала отвратительно, а уж когда в дорогу начала собираться и исчезновение пятидесяти тысяч долларов обнаружила — тут, вообще, на нее словно стена упала…

Мила всю квартиру перерыла, она то плакала, то истерично смеялась… Хотела было подружкам звонить, да не стала — какой смысл? Помнила ведь хорошо, как сама всех проводила, как дверь закрывала… Если и «обнесли» ее ночью — так кто же в этом сознается…

И Андрею Обнорскому Люда не позвонила — не смогла себя заставить, очень уж ей стыдно было… Он ей «новую жизнь» на тарелочке принес, а она… С горя и обиды напилась Милка, а потом на улицу ее понесло, а там — словно затмение какое-то нашло, решила она точку в дурацкой своей жизни поставить.

В каком-то дворе сняла Медалистка бельевую веревку, что меж двух столбов натянута была, и отправилась в ближайший парк вешаться… Она никого вокруг не замечала, поэтому и самоубийство не удалось — люди помешали, заметили, успели из петли вынуть…

Потом Карасеву в больницу отвезли — а там выяснилось, что у Милки что-то с головой случилось… Короче, передали ее спустя некоторое время на Пряжку, а проще говоря, в сумасшедший дом — туда, кстати, и положено «самоубийц-неудачников» доставлять для лечения и реабилитации. Считается ведь, что если человек надумал счеты с жизнью свести, значит, у него точно «крыша поехала». И аргументы насчет того, что «крыша» на месте, а вот жизнь «поехала» действительно и уехала совсем — такие аргументы в расчет не принимаются… Жить не хочешь — значит сумасшедший. И точка.

Вот в психушке на Пряжке и нашел Череп Людмилу Карасеву — он умел искать людей, он был настоящим профессионалом…

Забрать Милку из больницы особого труда не составило — начальник личной «контрразведки» Антибиотика обладал достаточными связями и материальными ресурсами для решения такого пустякового вопроса… У Карасевой неожиданно появился двоюродный брат с правами опекунства — он просто жаждал позаботиться о «сестричке» в домашних условиях… А Мила вела себя тихо, не буянила, опасности для окружающих не представляла — в общем, выпустили ее из больницы.

Ну, а дальше… Дальше ею занялись опять-таки врачи — настоящие врачи, с дипломами, с большим опытом, даже с учеными степенями. Двое их было, и оба работали на Черепа уже много лет — за страх и за хорошие деньги… Эти два «Гиппократа» вывернули надломленное сознание Милки буквально наизнанку. Измученная полусумасшедшая девушка рассказала все о том, что больше всего интересовало Черепа — а интересовало его в первую очередь, конечно, то, откуда к ней попали бумаги «водочного контракта»…

Вот так и всплыло имя Андрея Обнорского… Череп так удивился, что даже не сразу поверил Милке, но врачи утверждали — девушка не врет, выдаваемой ею информации можно верить… Позже Карасева рассказала и о том, что Обнорский пытался помочь ей уехать, выбил даже специальную «дотацию» из шведского благотворительного фонда… Черепу нетрудно было увязать в одну логическую цепочку эту «дотацию» и передачу через Милку Плейшнеру документов о партии «Абсолюта». Бывший «комитетчик» понял, что Обнорский действовал осознанно и расчетливо: журналист сначала использовал проститутку «втемную», а потом хотел «обрубить конец» — и прокололся… И тут вставали новые вопросы. Механику действий Обнорского Череп уяснил, но вот мотивы, двигавшие Серегиным — с ними еще предстояло разобраться… Нет, в самом деле, ситуация-то вырисовывалась несколько необычная: известный в городе журналист совершает ряд действий, никак не укладывающихся в рамки его профессии… При этом журналист оперирует довольно крупными денежными суммами. Это давало основания предположить, что журналист действовал не в одиночку… Череп даже заподозрил поначалу, что за Серегиным могла обнаружиться и тень некогда родной «конторы» — но чуть позже все объяснилось гораздо проще…

Череп, естественно, доложил о полученной от Карасевой любопытной информации своему непосредственному шефу — то есть Антибиотику. Виктор Палыч сначала тоже очень удивился и также, как и Череп, подумал о каких-то непонятных играх неких спецслужб — ведь в Обнорском еще по прошлым делам подозревали бывшего «комитетчика», тот же Гена Ващанов, покойник, подозревал… Собственно говоря, благодаря этим смутным подозрениям Серегин и остался жив после истории с Бароном и «Эгиной» — то есть не только из-за них, но и из-за них в том числе… Связываться тогда с журналистом не стали — смысла особого не было, да и других забот хватало… Думалось, что парень затихнет навсегда, а он, вишь, злобу затаил, ничему его жизнь не научила…

Да, так вот — когда Череп рассказал о странной роли Обнорского в истории с передачей информации о «водочном контракте» Плейшнеру, Антибиотик долго думал, прикидывал что-то в уме (а умом старика Бог не обидел — это все признавали), и в конце концов его осенило: вспомнил Виктор Палыч, как вскоре после новогодних праздников рассказывал ему один пацанчик, некий Дима-Караул, о том, что видел в Стокгольме бабу, очень похожую на незабвенную Катюшу Званцеву — летом-то девяносто третьего эта тварь неблагодарная из-под карающей десницы выскочила… Впрочем, Дима не ручался стопроцентно за то, что видел он именно Званцеву — но, по его словам, баба в Стокгольме была, по крайней мере, ее полной копией… Дима-Караул, конечно, знал, что в свое время Виктор Палыч очень хотел добраться до Катерины (старик любил все дела до конца доводить), пацанчик объяснил, что хотел было проследить за случайно встреченной женщиной, но потерял ее в толпе… (На самом-то деле Дима просто «застремался» тогда, в Стокгольме. Про Екатерину Дмитриевну ведь говорили, что она была бабой крутой и с очень непростыми завязками… Вот и не рискнул Дима «светиться» — тем более, что дело в Швеции происходило, где полиция совсем «отмороженная» — с ней «добазариваться» сложно.)

Рядом со Званцевой (или с похожей на нее женщиной) в шведской столице крутился какой-то парень, которого Дима не видел раньше, но которого хорошо запомнил на всякий случай — запомнил и описал его Антибиотику… Старик рассказ выслушал, посетовал на Димину нерасторопность, но похвалил за рвение — похвалил и забыл об этой «теме» до поры… Ну, в самом-то деле — не начинать же по такой мутной наколке поисковые операции в Стокгольме? Тем более, что Дима, и впрямь, мог обознаться…

Но после доклада Черепа о результатах «работы» с Карасевой, рассказ Димы всплыл в памяти Антибиотика — старик, наверное, и сам не смог бы объяснить, почему… Наверное, по ассоциации — «Абсолют»-то из Швеции шел, и бабу ту Дима в Стокгольме видел, а не на Мадагаскаре… Вспомнил Антибиотик и приметы парня, который рядом с той бабой был. Приметы эти очень к личности Обнорского подходили — Виктор Палыч его фотографии смотрел несколько раз, а то, на чем приходилось «заостряться», старик никогда не забывал… Вот тут Антибиотик и утер нос Черепу, который, между прочим, тоже был в курсе Диминого рассказа — но не вспомнил его вовремя, не «проинтуичил»… Виктор же Палыч немедленно приказал Караула в кабачок «У Степаныча» выдернуть, где парню предъявили фотографию Обнорского. Дима сразу же опознал в журналисте парня, сопровождавшего бабу, похожую на Званцеву. Круг замкнулся…