Дело о прокурорше в постели - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 14

Я абсолютно точно знал, что горностаевской чашки не касался с того момента, когда впервые был уличен в невольной экспроприации этого сосуда. Однако сейчас, под испытующим взглядом Валентины, стал лихорадочно соображать… Наконец, разозлившись на собственную слабость и горностаевскую напористость, выдавил:

— Здравствуйте, Валентина. Ваша чашка в последний раз была мною замечена в кабинете у шефа. Из нее пил завхоз…

Валентина презрительно фыркнула и отправилась на поиски завхоза, а я, бывший виолончелист, с ужасом понял, что сдал Скрипку — заведующего нашей хозчастью — с потрохами…

— Приветствую, Михаил Самуилович, — начальник нашего отдела, неутомимый Спозаранник, бодро прошагал к рабочему столу. — Хочу вам напомнить о том, что срок сдачи материала истекает через день и три часа. (Мой непосредственный руководитель всегда был предельно точен в формулировках.)

— «Старая газета» уже запланировала под вашу «эпохалку» полосу, — продолжил он. — А вы еще должны дать прочитать материал юристу.

Из коридора потянуло дымком — наши дамы устроили перекур. День в агентстве начался.

«Нетрудно догадаться, кому именно известный в мире видеобизнеса предприниматель Андрей Сухарев выдал первую лицензию от своей Гильдии авторов и видеопроизводителей (ГАВ), — конечно, себе» Телефонный звонок прервал процесс написания материала.

Я снял очки и услышал:

— Господин Модестов, вас беспокоит Гильдия авторов и видеопроизводителей. Мы имеем честь пригласить вас на нашу пресс-конференцию…

Я попытался сосредоточиться. Это мистика какая-то — я тут разоблачаю главное действующее лицо в Гильдии, а они имеют честь пригласить…

Итак, завтра в восемнадцать ноль-ноль, в студии. Будет присутствовать ограниченный круг приглашенных, что само по себе, насколько мне известно из не слишком богатой журналистской практики, должно восприниматься ими как причисление к лику святых.

В ушах зазвучал марш Мендельсона. Верный признак того, что случится что-то интересное. Дурацкий симптом, преследующий меня на протяжении последних лет семнадцати. Десять лет назад, услышав звуки марша по школьному радио, я пытался пригласить в библиотеку соседку по парте с загадочным именем Ариадна. Первая красавица класса назвала меня идиотом. Одноклассники давились хохотом и принесенными из дома бутербродами, а у меня впервые помутилось в глазах. С тех пор я ношу очки, и ненавистная музыка заменяет мне интуицию, начиная звучать в ушах при малейшем дуновении ветра перемен.

— Глеб Егорович, есть возможность получить эксклюзив по интересующей нас проблеме. Могу-я сдать материал через два дня? — без всякой надежды поинтересовался я у начальника.

— Вы можете сдать статью когда угодно, вас это все равно не спасет, — Спозаранник был, как всегда, безукоризнен в проявлении добрых чувств к подчиненным.

Странное дело, мы оба носим очки, но в его стеклах всегда отсвечивает фанатизм трудоголика, а в моих — отражается лишь непонимание сложившейся внутриполитической ситуации.

«Надо предупредить Ковальчука о завтрашней встрече», — вспомнил я своего ангела-информатора из Управления по экономическим преступлениям. Глава Гильдии авторов Сухарев живо интересовал Ковальчука, который с недавних пор стал упражняться в стендовой стрельбе не по безликим мишеням-"бандитам", а по рамочному портрету защитника авторских прав.

Именно Ковальчук, глумливо улыбаясь, подарил мне в День свободной прессы красивую коробочку видеокассеты с загадочной надписью «Любовь по-питерски».

— Сказка на ночь, Самуилыч. Рекомендую просмотр в одиночестве или в кругу ну очень близких друзей.

Ковальчук старше меня на каких-то три месяца, но всегда снисходителен к моему житейскому опыту. «Пока я тут постигал тяготы жизни, ты вел три месяца безоблачной внутриутробной жизни», — любит повторять Ковальчук.

Вечером я посмотрел подаренную кассету. Выяснилось, что это была наша отечественная порнуха. По уверениям Ковальчука, порнофильмы производил или, вернее, продюсировал их все тот же Андрей Викторович Сухарев.

Впрочем, Ковальчуку доказать причастность Сухарева к порноиндустрии пока не удалось. Более того, даже если бы Ковальчук и уличил в чем-то главу ГАВа, потом пришлось бы долго доказывать, что Сухарев снимал именно порнографию, а не низкопробную эротику (которая у нас не запрещена).

Поэтому опера Ковальчука мучила изжога, а журналиста Модестова — альтруистское желание избавить друга-оперативника от этих неприятных физиологических проявлений.

Известный в мире видеобизнеса предприниматель Андрей Сухарев пребывал в дурном расположении духа.

Сорока в милицейских погонах принесла на хвосте известие, что уэповец Ковальчук пытается разыграть очередную оперативную комбинацию. До сих пор Сухарев морщился при воспоминании о визите сотрудников УЭПа и службы безопасности московского концерна, купившего права на один из американских фильмов, распространением которого «по собственной инициативе» занималась и его Гильдия.

Тогда, правда, в Сухаревской студии поживиться было особо нечем — в руки оперативников попала лишь одна мастер-кассета с «Подледным миром» и одна-единственная «полиграфийка» — коробка от видеокассеты — с реквизитами Гильдии.

«Все— таки хорошо, -подумал Сухарев, засовывая в рот „Чупа-чупс“, к которому имел непреодолимую страсть, — хорошо, что менты наши работать еще не научились». В тот визит коллеги Ковальчука пренебрегли уголовно-процессуальными формальностями, в результате в дело вступила прокуратура. И Сухарев из подозреваемого стал потерпевшим.

С тех пор, стоило правоохранительным органам проявить интерес к деятельности «Сухаря», он гордо поднимал знамя этой истории. И враг бежал…

Но вот опять активизировался Ковальчук. Да еще журналист этот, Паганель местного разлива, который у Ковальчука на побегушках. На прошлой пресс-конференции вон как очками поблескивал. Самые противные вопросы из его угла и звучали.

А факты ему наверняка дружок-оперок сливает.

А что, если журналиста того к себе пригласить, кино устроить?… «Занятное кино может получиться», — оживился Сухарев, ослабляя ремень на туго сидящих брюках.

— Вероника! — позвал он секретаршу. — Пригласи на завтрашнее мероприятие этого господина. — Сухарев протянул девушке визитку с координатами Модестова. — Вот мы этим щелкоперам перышки пообломаем, — бизнесмен был доволен получившимся каламбуром.

— Самуилыч, ты мне все рассказал? — Ковальчук проявил свойственную ему подозрительность, стоило мне сообщить о приглашении Сухарева. — Можешь считать меня параноиком, но мне эта история не нравится.

— Чего ты, все складывается очень даже любопытно, — ответил я Ковальчуку.

Я совершенно искренне недоумевал, что именно так беспокоит приятеля. У милицейского начальства, между прочим, тоже бывают приступы откровенности с прессой, и тоже — с ограниченным контингентом, так сказать, с проверенными людьми. Им очень грамотно сливается ну просто сенсационная информация. Очевидно, у Сухарева тоже накопилось нечто такое, что неплохо было бы «честно и откровенно» предать гласности. И в знак особенного расположения к некоторым журналистам — в том числе из лагеря явных оппонентов — именно им и подбросить матерьяльчик. Дескать, нет у меня от честных людей секретов, как бы вы плохо ко мне ни относились.

— Ладно, только обозначь мне свое присутствие на местности, — сказал Ковальчук.

«Если не раскручу Сухарева, век славы не видать», — решил я, возвращаясь домой вдоль Фонтанки.

Вообще говоря, кроме двух голодных животных — кошки Ксюши и кота Миши, — дома меня никто не ждал.