Князь - Мазин Александр Владимирович - Страница 28

   С коня он так и не слез, возвышался над парламентёром закованной в железо башней.

   Тот запнулся, но сообразил:

   – Десятину! [11]

   Духарев не стал уличать лесовика во лжи.

   – Добро, – сказал он. – Пойдете под киевского князя, он с вас двенадцатую долю возьмет. Ахузар мы от вашей дани отучим.

   Лоб у парламентёра пошел морщинами: ловко рус поймал его за язык.

   – Все одно! – наконец родил вятич. – Хотите мимо нас по Оке идти – идите, не тронем. Ав наши леса вам дороги нет!

   – Значит не люб тебе великий князь киевский? – осведомился Духарев. – А ведь он дань с тебя меньшую просит (вятича слегка перекосило), и великое уважение роду вашему оказал – сам к вам пришел…

   – Не люб! – буркнул парламентер.

   – …А люб вам хузарский хакан, – невозмутимо продолжал Духарев, – который сидит от вас за тысячи поприщ, с племенем вашим без толмача и слова сказать не может?

   – Люб! – без промедления ответил лесовик.

   – Что ж, – сказал Сергей. – Ты свое слово сказал. Атеперь я скажу! Великий князь Киевский, хакан Тмутараканский Святослав Игоревич ежели куда идти решил – уже не свернет. Добром ли, силой, а дань ему платить вы будете…

   – Не будем! – от возмущения лесовик аж подпрыгнул.

   – …Лучше, конечно, добром, – невозмутимо продолжал Духарев. Голос у него был зычный, натренированный, как и подобает голосу воеводы, поэтому слышали его и вятичи, укрывшиеся за засекой, и киевляне. – Добром, потому как не дело это – своих собственных данников бить. Но коли будете артачиться – придется вас поучить. Иесли кто думает, что эта куча дров, – Духарев пренебрежительно махнул рукой в сторону засеки, – остановит русскую дружину, то он просто дурачок. Князь Киевский каменные крепости брал (Тут Сергей соврал – не было еще такого. Но будет). Вот его слово: освободите путь, сопроводите нас с почетом к вашему городищу, поклонитесь Киеву – и будет он вам защитой и опорой, а дань с вас меньшуювозьмет, чем хузары. Не то размечут вас вои великого князя, ворвутся в дома ваши и возьмут, что пожелают, по закону войны: богатства ваши возьмут, жен и дочерей ваших, а детей ваших, полонянников, погонят на невольничьи рынки. Ипойдет русская рать по вашим землям железной бороной, повытащит всех вас, лесовиков, из самых дремучих берлог – и уж тогда такой данью обяжет вас киевский князь, какой пожелает.

   – Врешь! – закричал переговорщик. – Не быть такому!

   Но этот визгливый вопль выглядел совсем несолидно на фоне могучего гулкого баса Сергея.

   – Почему ж не быть? Мы – не хузары-полевики. Есть под киевским князем леса и погуще ваших, есть у нас следопыты-охотники. Нынче пришел к вам князь Киевский с малойдружиной, а пожелает: кликнет и большую. Воинов у князя больше, чем белок в ваших лесах. Иль не веришь мне?

   Старейшина подавленно молчал. Но кто-то на засеке не выдержал: пустил стрелу. Духарев поймал ее рукой (невелик фокус: не на бронь стрела, на белку), погрозил кулаком невидимому стрелку, сказал строго, будто ребёнку:

   – Не балуй! – и снова к парламентёру поворотился. – Ладно, лесовик. Время тебе до полудня. Если до полудня люди ваши не начнут растаскивать этот хворост, начнем вас бить. Ауж ежели начнем – не остановимся. Вои князя моего в бою, как медведи иль туры: от крови хмелеют – не удержать.

   Развернул коня и неторопливо поехал к своим. Апарламентер вятичский так и остался – с открытым ртом и задранной бородищей. Иплемя его за справной, надо признать, засекой тоже безмолствовало. Переваривали нарисованные Духаревым перспективы.

   – Хорошо говорил! – похвалил Святослав.

   Видно было: он горд своим воеводой.

   Зато в глазах Свенельда сквозила зависть.

   – Думаешь, они послушаются? – спросил князь.

   Духарев пожал плечами.

   – Я бы на пустую похвальбу не купился! – гордо заявил Икмор. – Кто пугает, тот слаб. Сильный сразу бьет!

   – Точно! – подхватил Лют.

   Святослав потер затылок.

   – А ты что думаешь, Свенельд?

   – Так мыслят воины, – нехотя произнес князь-воевода. – А скажи такое нашим смердам, они тотчас подожмут хвосты. Но лесовики – не воины. Ине смерды. Они – что-то посередине. Может, испугаются, может, будут драться. Авоевода Серегей все правильно сказал. Ия бы не сказал лучше.

   «Вот так, так…»—Духарев с удивлением поглядел на князя уличского. Неужели Свенельд наконец смирился с тем, что Сергей теперь не под ним, а напрямую под Святославом?

   – Ждем, – решил великий князь. – Дружине – быть начеку, броней не снимать, дозорам – бдить, лучникам – готовить зажигательные стрелы. Хоть свежие стволы, зато смолистые – может, и займутся.

   – Не стоит, княже, – возразил Свенельд. – От засеки весь лес загореться может.

   – Верно, – согласился Святослав. – не надо зажигательных. Бить обычными. Но не ранее, чем они начнут.

   Время шло. Киевское войско томилось в ожидании. Тяжкое время – ожидание перед сечей. Вбитве, там думать некогда, а тут, когда сам не знаешь, доживешь ли до вечера, иль хуже того – калекой останешься… Итакое может случиться с каждым: от князя до самого юного отрока. Другое дело, что опытным гридням ожидание привычно, да и вера есть в удачу, которая хранила их во всех предыдущих битвах. Молодым – трудней.

   – Страшно? – спросил Духарев сына.

   – Не без того, – степенно ответил Артем.

   Ростом он был отцу чуть повыше плеча, но держался с большим достоинством.

   – Не бойся, – сказал Духарев. – Если в самое пекло не полезешь, целым будешь.

   Артем сразу успокоился. Он, как и многие, верил в то, что батька – ведун. Но Сергей в данном случае не видел будущего. Он видел своего сына: в добром, под стать старшему гридню, доспехе, прошедшего отменную выучку. Да это и не первая его драка. Успел парень побывать в дюжине стычек: и под Киевом, и у Ольбарда на «стажировке». Должен выжить. Тем более что вокруг него будут личные гридни Духарева: эти уж за сыном воеводы присмотрят.

   Но все равно в сердце что-то такое екало. Сергей предпочел бы сам быть рядом с сыном, но нехорошо выйдет. Он – воевода…

   Вятичи додумали в срок. Прав был Свенельд – не воины они и не смерды. Потому придумали нечто третье. То есть знай Духарев их обычаи лучше, сам бы догадался. Аобычаи у лесовиков были такие: если повздорили два рода – неча всем людям драться и попусту кровь проливать. Пусть богатыри решают, чья возьмёт.

   – Как биться будем? – оживился Икмор.

   Он, Духарев и Свенельд пришли парламентерами.

   – Пеше, конно? Вполной зброе или только на мечах?

   – Не-е-е! – вятские старейшины энергично замотали головами.

   Крови не надо. Если кровь прольется – мира не будет. Бороться надо. Голыми руками.

   – Это на кулачках? – Икмор сразу скис.

   – И еще – камень бросать. Кто дальше, – заявили старейшины. – Так у нас по обычаю. Иеще…

   – Погодите! – вмешался Свенельд. – Померимся по вашему обычаю, но и по нашему тоже!

   – На мечах нельзя! – сразу объявили старейшины.

   – А на дубинках – можно?

   Вятичи посовещались, решили: нельзя. Тоже может кровь пролиться.

   – А копье метать в цель? Можно?

   – Это можно.

   – А стрелы?

   – Можно, можно! – старейшины даже заулыбались. Полагали, что их охотнички не худо стреляют. Есть перспектива для победы.

   – Добро, – резюмировал князь-воевода. – Ваша возьмет – уйдем. Мы осилим – быть вам киевскими данниками. Все?