Последний койот - Коннелли Майкл - Страница 65

– Это Кейша Рассел? – спросил он.

Ответа не последовало. Ирвинг молча встал с места, а вслед за ним поднялись на ноги и другие офицеры. Сизмор не выпускал из рук папку с делом об убийстве Марджери Лоув. Было очевидно, что он собирается забрать ее с собой. Брокман заглянул на кухню, поднял с пола дорожную сумку Босха и пошел с ней к двери.

– Почему бы тебе, Гарри, не поехать со мной и Эрлом? – сказал Ирвинг.

– А если я подъеду потом один?

– Ты поедешь со мной!

Заявление прозвучало безапелляционно и не допускало возражений. Босх воздел к потолку руки в знак того, что противиться воле начальства не станет, и побрел к двери.

Он сидел в машине Сизмора на заднем сиденье за спиной у Ирвинга и смотрел в окно, пытаясь представить себе лицо молодой репортерши. Ее убило присущее ей нетерпение, но Босх не снимал с себя ответственности. Как-никак это он заронил в ее сознание семечко тайны, давшее столь мощный росток, что бедная девушка не смогла противостоять искушению.

– Где ее обнаружили? – спросил он.

Ответом опять послужило молчание. Босх не мог понять, с какой стати оба офицера отмалчиваются – особенно Ирвинг. Хотя заместитель начальника департамента никогда особой приязни по отношению к нему не демонстрировал, Босх считал, что между ними по крайней мере существует взаимопонимание.

– Я просил ее ничего не предпринимать, – сказал он. – Посидеть спокойно хотя бы несколько дней.

Ирвинг повернулся к нему вполоборота.

– Я, детектив, не имею ни малейшего понятия, о ком вы говорите.

– Как о ком? О Кейше Рассел...

– Не имею чести знать эту особу.

С этими словами Ирвинг отвернулся. Босх же, крайне озадаченный тем, что услышал, вновь перебрал в уме знакомые лица. Он даже внес в список возможных кандидатов на тот свет Джасмин, но по некотором размышлении вычеркнул ее оттуда. Об этом деле она, по существу, почти ничего не знала.

– Это, случайно, не Маккитрик?

– Послушайте, детектив... – Ирвинг, окончательно перейдя в общении с ним на официальное «вы», повернулся к нему и закончил фразу: – ...вы привлекаетесь к делу о расследовании убийства лейтенанта Харви Паундса. Люди, которых вы упомянули, к означенному расследованию отношения не имеют. Но если вы считаете, что они в связи с этим делом представляют определенный интерес, дайте нам знать.

Босх был слишком изумлен, чтобы сказать хоть слово. Харви Паундс? Это не укладывалось у него в голове. Лейтенант не имел с этим делом ничего общего, даже не подозревал о его существовании. Паундс, кроме того, почти не выезжал из своего офиса. Как, спрашивается, он оказался в такой опасности? Однако в следующую секунду он понял, что именно произошло, и вздрогнул, словно на него обрушился поток холодной воды. Все разом встало на свои места. В том числе и осознание собственной ответственности за эту смерть.

– И я...

Озвучить этот вопрос полностью не хватило духу.

– Да, – жестко подтвердил Ирвинг. – В настоящее время вы считаетесь подозреваемым. А теперь помолчите, пока не будут соблюдены все условия для проведения официального допроса.

Босх прислонился лбом к стеклу машины и закрыл глаза.

– О Господи...

В этот момент он подумал, что ничем не лучше Брокмана, который довел старого полицейского Коннорса до самоубийства. В потаенных глубинах сознания он понимал, что виноват и вина его велика. Что именно произошло, он, конечно, не знал, но свою причастность признал безоговорочно.

Он убил Харви Паундса. И он же носил у себя в кармане его значок.

Босх оставался безучастным к тому, что вокруг него происходило. В Паркеровском центре его отконвоировали на шестой этаж и усадили на стул в примыкавшем к офису Ирвинга небольшом конференц-зале. Там он просидел полчаса в полном одиночестве, пока не вошли Брокман и Толивер. Брокман сел напротив Босха, а Толивер – справа от него. Поскольку дознание должно было проходить в конференц-зале, а не в комнате для допросов ОВР, не оставалось сомнений, что Ирвинг решил держать это дело под своим непосредственным контролем. Если бы выяснилось, что речь идет об убийстве одного копа другим, он приложил бы максимум усилий, чтобы это дело во всей своей неприглядности не стало достоянием общественности или по крайней мере как можно меньше отразилось на имидже ПУЛА. Ему хотелось избежать общественного скандала, который мог стать причиной массовых уличных беспорядков.

Хотя Босха продолжал мучить ужасный образ мертвого лейтенанта Паундса, он понимал, что ему самому угрожает большая опасность. Тогда он сказал себе, что нельзя прятаться в раковину и следует не отключаться от действительности, а держаться настороже. Человек, сидевший напротив, готовился повесить на него убийство Паундса, и Босх чувствовал, что, добиваясь своей цели, он не остановится ни перед чем. И в данном случае было мало проку в уверенности, что он, Босх, по крайней мере физически не убивал Паундса. Он должен был защитить себя от такого рода обвинений. И демонстрировать Брокману свои слабости и переживания было сейчас смерти подобно. И Босх решил держаться до последнего, все отрицать и доказать, что он ничуть не слабее духом и умом любого из находившихся в этой комнате мужчин. Откашлявшись, чтобы прочистить горло, он заговорил прежде, чем Брокман успел его о чем-либо спросить.

– Когда это случилось?

– Здесь я задаю вопросы.

– Я могу вам сэкономить время, Брокман. Скажите мне, когда это случилось, и я скажу, где был в это время. Я понимаю, почему меня записали в подозреваемые, и за это зла на вас не держу. Просто не хочу, чтобы этот фарс длился слишком долго.

– Вы что, Босх, совсем ничего не чувствуете? Ведь умер человек, с которым вы работали бок о бок!

Прежде чем ответить, Босх некоторое время смотрел на Брокмана.

– То, что я чувствую, роли не играет. Когда человека убивают, это уже само по себе плохо. Но горевать о Паундсе я не буду, и уж тем более не буду страдать по поводу того, что работать с ним мне больше не придется.

– А вы жестокосердный, – покачал головой Брокман. – У Паундса, между прочим, остались жена и ребенок, который учится в колледже.

– Возможно, они тоже не будут о нем горевать. Кто знает? Работать с Паундсом было сплошное наказание. Нет никаких причин считать, что в семейной жизни он был другим. Вот вы, Брокман, уверены, что ваша жена всегда думает о вас хорошо?

– Избавьте меня от ваших подковырок. Я на эти уловки поддаваться не собираюсь...

– Скажите, Брикмен, вы в Бога веруете?

Босх использовал прозвище «Брикмен», то есть «каменщик», которым Брокмана наградили в департаменте за свойственную ему методичность и скрупулезность в выстраивании обвинений против провинившихся полицейских.

– Это дело, Босх, не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к тому, во что или в кого я верю. Сейчас мы говорим о вас.

– Это правда, сейчас разговор обо мне. Поэтому позвольте мне сказать, что я обо всем этом думаю. Ну так вот, я не знаю, во что мне верить. Хотя прожил уже половину жизни, но так и не смог ответить себе на этот вопрос. Однако теоретически я склоняюсь к мысли, что каждый человек в этом мире обладает особой, только ему присущей энергетикой, которая и делает его конкретной неповторимой личностью. Так что все дело в энергетике. Когда же человек умирает, она переходит в какой-то другой мир, другое измерение. У Паундса была плохая энергетика, но она с его смертью куда-то ушла. Так что мне по поводу его кончины горевать не приходится. Я это к тому, чтобы вы понимали мои ощущения. Но мне лично любопытно, куда подевалась его плохая энергетика. Надеюсь, впрочем, что не перешла к вам, Брикмен. У вас и без того ее много.

Он подмигнул Брокману и испытал немалое удовольствие, подметив на лице этого непробиваемого человека из ОВР признаки овладевшего им смущения. Брокман пытался понять, что его подопечный хочет всем этим сказать, но, похоже, безрезультатно. Наконец он взял себя в руки и попытался вновь перехватить инициативу.