По сценарию мафии - Коннелли Майкл - Страница 26

– Не вздумай!

Парковщик остановился, оценивая обстановку, а Гусси заорал. Парковщик отступил, пропуская Босха к машине.

– Хоть у кого-то здесь хватает мозгов вести себя разумно, – усмехнулся Босх и сел за руль.

В зеркальце заднего обзора он заметил, как Гусси соскользнул с багажника «корвета» и распластался на мостовой. Парковщик хлопотал рядом.

Сворачивая с Мэдисон, Босх снова бросил взгляд в зеркальце. На рубашке вышибалы алела кровь.

Босх был слишком взвинчен, чтобы возвращаться в отель и ложиться спать. Его одолевали неприятные чувства. Вид обнаженной женщины все еще волновал его. Он не знал эту женщину, но ему казалось, что он вторгся в ее внутренний мир. Еще он злился на себя за то, что дал волю ярости и набросился на Гусси. Но больше всего тревожило, что он неправильно повел расследование. Направился в стрип-клуб, надеясь обнаружить след Лейлы, но ничего не добился. В лучшем случае получил вероятное объяснение, откуда за отворотами брюк Алисо и в стоке душа взялись крупинки блесток. Этого явно недостаточно. Придется утром возвращаться в Лос-Анджелес ни с чем.

Доехав до светофора в начале Стрипа, Босх закурил, затем достал блокнот и открыл на страничке, где записал адрес, который дал ему Фелтон.

На Сэндс-авеню повернул на восток и через милю оказался рядом с жилым комплексом, в котором обитала Элеонор Уиш. Там было несколько зданий. Босху потребовалось время, чтобы найти нужное. Прежде чем выйти из машины, он докурил и понаблюдал за освещенными окнами. Он не вполне сознавал, чего именно ему хотелось и правильно ли он поступал.

Пять лет назад Элеонор Уиш сделала для него самое худшее и самое лучшее, что могла: предала, подвергла опасности и спасла жизнь. Занималась с ним любовью. Босх продолжал думать о ней и грустил об ушедшем. Сегодня вечером Элеонор держалась с ним холодно, но Босх не сомневался, что притяжение действовало в обоих направлениях. Он всегда знал, что Элеонор была его отражением.

Он вылез из машины, бросил окурок и подошел к двери. Элеонор быстро откликнулась на стук, словно ждала, что он появится. Или кто-нибудь другой.

– Как ты меня нашел? Выследил?

– Нет. Сделал звонок, и все.

– Что с твоей губой?

– Пустяки. Ты меня пригласишь?

Элеонор посторонилась, пропуская Босха в дом. Жилье оказалось небольшим, с разномастной мебелью. Складывалось впечатление, что хозяйка покупала предмет за предметом, как только появлялись деньги. Первое, что заметил Босх, – иллюстрация «Полуночников» Хоппера [8] над диваном. Живопись Хоппера всегда трогала его, раньше у него висела на стене такая же. Это был подарок Элеонор пятилетней давности. Прощальный.

Босх перевел взгляд с картины на Элеонор, их глаза встретились, и он осознал: ее поведение сегодня – лишь поза. Он подошел ближе, коснулся ее шеи, провел пальцем по щеке. На лице Элеонор отчаянная решительность.

– Не могла дождаться, – промолвила она, и Босх вспомнил, что аналогичную фразу он произнес перед первой ночью их любви. Сто лет назад.

«Что я творю? – подумал он. – Разве можно вернуть прошлое?»

Он притянул Элеонор к себе, и они поцеловались. Затем она увлекла Босха в спальню, расстегнула блузку, сбросила на пол джинсы. Снова прижалась к нему, после нового поцелуя распахнула рубашку, приникла к его голой груди. Ее волосы пахли табачным дымом казино. Но Босх уловил и иной запах – легкий аромат духов, который напомнил о ночи пять лет назад. О палисандровых деревьях за окном и о том, как они покрывали землю лиловым снегом.

Босх не подозревал, что все еще способен с такой страстью заниматься любовью. Это был грубый физический акт, который воспламеняло не чувство, а вожделение и, очевидно, память. Босх уже кончил, но Элеонор не отпускала его, и он продолжал ритмические толчки, пока она тоже не испытала оргазм и не утихла. Возвратилась ясность мысли, и они смущенно переглянулись, стесняясь своей наготы и того, как набросились друг на друга, словно звери.

– Совсем забыла спросить, ты не женат? – промолвила Элеонор.

Босх потянулся к валявшемуся на полу пиджаку и достал сигареты.

– Нет, – ответил он. – Я одинок.

– Могла бы сама догадаться. Гарри Босх – всегда одинок.

Она улыбалась ему в темноте. Босх закурил и предложил Элеонор сигарету, но она покачала головой.

– Сколько женщин у тебя было после меня? Расскажи.

– Не помню. Немного. И лишь одна целый год.

– Что с ней сейчас?

– Уехала в Италию.

– Это к лучшему?

– Не знаю.

– Ну если не знаешь, то она не вернется. По крайней мере к тебе.

– У нас с ней давно все закончилось.

Босх помолчал, и Элеонор спросила:

– А потом?

– Художница из Флориды. Мы с ней познакомились во время расследования. Но это продолжалось недолго. После нее опять появилась ты.

– А куда девалась художница?

Босх покачал головой, давая понять, что ему неприятен этот допрос. Не хотелось вспоминать о своих несчастных романтических связях.

– Расстояние, – буркнул он. – У нас ничего не получилось. Я привязан к Лос-Анджелесу, а она тоже не желала покидать насиженное место.

Элеонор придвинулась и поцеловала Босха в небритый подбородок.

– А ты? Одна?

– Да. Последний мужчина, с которым я занималась любовью, был копом. Сильным, но очень нежным. Не в физическом смысле. По жизни. Это было очень давно. Тогда мы оба нуждались в исцелении и помощи.

Они долго смотрели друг на друга в темноте. Элеонора потянулась к нему, но, прежде чем их губы слились в поцелуе, успела прошептать:

– С тех пор много воды утекло.

Ее слова заставили Босха отстраниться, и он откинулся на подушку. Элеонор оседлала его и принялась раскачиваться на бедрах. Волосы закрыли его лицо, и он оказался в полной темноте. Босх провел руками от ее талии к плечам, накрыл ладонями груди. Он чувствовал горячую влагу ее желания, но сознавал, что для него еще не настало время нового акта любви.

– В чем дело, Гарри? – промолвила Элеонор. – Хочешь немного отдохнуть?

– Не знаю.

Ему не давали покоя ее слова. «Много воды утекло». Может, даже слишком много. Элеонор продолжала раскачиваться.

– Я не знаю, чего хочу, – проговорил Босх. – А ты чего желаешь, Элеонор?

– Вот этого мгновения.

Вскоре Босх был готов, и они снова занялись любовью. Элеонор не проронила ни звука. Ее движения были нежными и неспешными. Она осталась сверху и, нависая над Босхом, делала короткие вздохи. Когда приближалась развязка и Босх всеми силами сдерживался, чтобы подождать партнершу, он почувствовал, как ему на щеку капнула слезинка. Босх увидел, что лицо Элеонор заплакано.

– Все хорошо, все хорошо.

Элеонор дотронулась до его щеки, и в темноте показалось, будто она слепая. Через секунду они соединились в порыве, которому не способно помешать ничто в мире. Ни слова, ни даже воспоминания. Они были вместе, и это мгновение принадлежало только им.

Босх то засыпал, то просыпался в ее постели. Элеонор крепко спала на его плече. А ему если и удавалось задремать, то он сразу открывал глаза и опять смотрел в темноту, ощущал запах их пота и любви и думал, куда же все это его приведет.

В шесть часов Босх освободился из сонных объятий Элеонор и оделся. Собрался, разбудил ее поцелуем и сказал, что ему пора.

– Сегодня я должен ехать в Лос-Анджелес, но я хочу вернуться, как только смогу.

– Хорошо, Гарри, – промолвила она. – Я буду ждать.

По дороге к машине он закурил первую сигарету. А когда выруливал на Сэндс-авеню, чтобы ехать по направлению к Стрип, увидел, что солнце окрашивает золотистыми лучами горы к западу от города.

Стрип все еще освещали миллионы неоновых огней, но толпа к этому часу на тротуарах рассеялась. Босха покорило зрелище света: мегаваттная воронка города двадцать четыре часа в сутки манила всеми цветами и оттенками. И он, подобно другим, не мог не поддаться его очарованию. Лас-Вегас напоминал проституток на бульваре Сансет в Голливуде – даже самые счастливые мужья оборачивались им вслед, пусть на секунду, хотя бы взглянуть, на что это похоже, и потом вспоминать. Таков Лас-Вегас с его животной притягательностью. Откровенное обещание денег и плотской любви. Но обещание, чреватое опасностью разорения, физического и духовного насилия. Вот где в этом городе начиналась истинная игра.