Греция. Лето на острове Патмос - Стоун Том - Страница 4

На следующий день он был вознагражден за свои усилия сердечным приступом, стоившим ему жизни.

Итак, сейчас, с началом строительства нового пирса, несмотря на всю силу современной техники, скалу Кинопс решили не трогать. Надо сказать, что любой человек, приехавший на Патмос, чувствует ауру святости, к которой, однако, явно примешивается отголосок некой угрозы.

Руины Хоры

К моменту моего появления на острове там имелась дорога, по которой ездил поскрипывающий древний автобус и которая разделяла остров на три части: центральную со столицей-портом Скала, находящейся на уровне моря, и с прилегающими к ней торговыми районами, а также южную, где на вершине холмов располагался исторический центр Хора, и северную — с долинами, равнинами и бухточками с рыбацкими и крестьянскими деревеньками, в число которых входила и Ливади.

Скала была городком, куда отправлялись торговать на рынках, ходить по магазинам, к докторам и зубным врачам. Там располагались почта и телеграф. Череда скромных беленых домиков изгибалась вдоль побережья. Там имелся узкий пляж, на одном конце которого вдоль моря были посажены тамариски, на другом — стояла белая церковь с голубым куполом, а посередине нелепо торчало здание таможни, построенное итальянцами, — последнее напоминание о странном периоде оккупации, начавшейся с распадом Оттоманской империи и закончившейся после Второй мировой войны.

В городе имелось несколько крошечных бакалейных магазинчиков, пара мясных лавок и булочных, а кроме того, овощной рынок, где можно было лицезреть скудные дары природы, произраставшие на острове, — осадки на Патмосе ограничивались мелким дождичком в конце августа. Вдоль причала в той части старого порта, который еще использовался, стояло несколько рыболовецких лодок, а в тени здания таможни поджидали редких клиентов три дряхлых такси.

Я отыскал человека, который говорил по-английски. Его звали Кристос — он оказался владельцем туристического агентства и кондитерского магазина. Я спросил, можно ли снять в долине, которую я видел на севере, какой-нибудь домик или комнату. «Нет-нет, — замотал он головой, — там снимать нечего. Езжайте в Хору. Чудесное место! Вам там понравится! Всем иностранцам там нравится! Они там покупают дома! Автобус сейчас отходит. Езжайте! Обещаю, вы не пожалеете!» Я подхватил сумку и кинулся к автобусу, слыша, как Кристос кричит мне вслед: «Оттуда открывается чудесный вид!»

Вид оказался не просто чудесным, от него перехватывало дыхание. Когда я вышел из автобуса на вершине холма, вздымавшегося над морем на высоту двухсот с лишним метров, передо мной открылась величественная панорама острова, побережье которого было испещрено многочисленными заливчиками и бухточками, — на север волнами тянулись холмы и долины, кое-где, словно крошкой, обсыпанные малюсенькими беленькими домиками. С восточной стороны я приметил долину, увиденную с борта «Мимеки». Еще дальше на север, отделенный от Патмоса серебристыми водами моря, лежал остров Самос, а справа протянулся турецкий берег, от которого отчалил, отправляясь сюда в изгнание, святой Иоанн, несший слово Божье.

За моей спиной над белыми домами Хоры, напоминающими разбросанные кубики, вздымался монастырь Святого Иоанна. Я двинулся по уходившей вверх мощеной дороге, которая вела в город, не обращая внимания на указатели, показывавшие направление к монастырю, углубившись в лабиринт улочек.

Вскоре я оказался в окружении массивных каменных стен. Почти все немногочисленные окна были заперты и закрыты ставнями. Деревянные двери мастера отделывали литыми украшениями и решетками. Передо мной предстали отнюдь не заурядные дома, а настоящие особняки, большая часть в два, а то и три этажа высотой, некоторые с застекленными террасами наверху. Многие из этих домов, совершенно очевидно, стояли в запустении — стены их местами осыпались, обнажив давным-давно заброшенные сады, поросшие сорняками и колючей ежевикой.

Довольно долго мне никто не попадался на глаза, хотя то тут, то там трепет кружевных занавесок, прикрывавших окна и двери, выдавал присутствие живых людей. Бродя по крытым переходам и улочкам, столь узким, что я перестал понимать, с какой именно стороны сейчас солнце, я стал ощущать себя господином Землемером, героем романа Кафки, силящимся попасть в недоступный по неким загадочным причинам Замок. Что же этот город, безусловно знававший времена богатства и расцвета, делал на далеком Патмосе, куда, казалось бы, приезжали разве что для молитвы и покаяния?

Несколько позже я узнал, что богатством и последующим упадком остров был обязан стяжательству как монахов, так и мирян — большую часть последних изначально привезли на остров с Крита для строительства монастыря. В XVI веке, воспользовавшись тем, что Патмос, являясь одной из святынь, был освобожден от уплаты налогов, они во славу Господа и ради собственной выгоды построили торговый флот, приносивший в Средиземном море чуть ли не больше всего прибылей. Особняки явились приметой тогдашнего расцвета, а лабиринт из узеньких кривых улочек специально предназначался для того, чтобы запутать потенциальных захватчиков. Еще одним результатом процветания стал неизменный рост богатств в монастырских сокровищницах.

Нет ничего удивительного в том, что все эти богатства привлекли внимание арабских пиратов и военных флотов европейских и балканских держав. Нападение на остров следовало за нападением, и в результате Патмос был разграблен. Разрушение довершили два страшных землетрясения, причем после последнего повторные толчки продолжались без конца на протяжении еще пары месяцев. В XIX веке в результате войны с турками за независимость Греции Патмос со своими старыми парусниками отошел к приближающейся к упадку Оттоманской империи. С этого времени много из того, что осталось, было заброшено и теперь лежало в руинах.

К тому моменту, когда я наконец выбрался из лабиринта городских улочек на крошечную площадь с кафе, я уже понял, что Хора мне не подходит. Помимо запустения, от которого веяло жутью, Хора располагалась слишком далеко от моря и земли. В этом поселении было чересчур много от города. Кроме того, тут обитали иностранцы, о которых упоминал Кристос. Они где-то здесь наслаждались роскошью в купленных и отстроенных особняках. Мне не хотелось с ними знакомиться и страдать от зависти при виде их домов. Я просто-напросто не располагал временем для общения с ними. Чтобы написать роман, у меня имелось только лето, и я собирался прожить его как монах.

Ну а кроме того, внутренний голосок продолжал нашептывать мне об увиденной с корабля долине.

Ливадиотис

Вернувшись в Скалу, я отыскал водителя такси, который согласился отвезти меня в долину. Шофера звали Еврипид, и он оказался гордым обладателем хромированного сине-зеленого «бьюика» 50-х годов. За утробное рычание мотора Еврипид любовно окрестил свой автомобиль то аэропл ано моу— мой самолет. Шофер был родом из Ливади, ливади отисом, и считал, что у меня есть небольшой шанс снять себе что-нибудь в долине. Так или иначе, я уже решил, что мне непременно надо увидеть долину. Она была самым прекрасным местом на Патмосе.

Проехав пять миль по пыльной грунтовой дороге, вившейся змеей вдоль побережья, и увидев мельком несколько других бухточек к востоку и западу от нас, мы наконец попали в деревеньку Верхняя Ливади — скопищу одноэтажных каменных домиков, маленькому бакалейному магазинчику, парочке крошечных кафе и большой церкви. Оттуда нам предстояло проехать до долины еще с полмили под уклон по дороге, столь сильно размытой зимними дождями, что Еврипиду из жалости к своему бесценному аэропланопришлось сбросить скорость до минимальной.

Долина и вправду оказалась очень красивой — она раскидывалась перед моим взором подобно амфитеатру, сбегая вниз к наносной равнине, которую пересекали каменные стены, тропинки и практические сухие русла речушек. Скалистые склоны холмов поросли кактусами. Пейзаж украшали цветущие фиговые, лимонные и оливковые деревья. Крестьянские домики и загоны для скота поднимались над землей, словно вырастая из нее, а также из склонов холмов, из укромных уголков промеж скал. Несколько групп домиков расположились ниже, на равнине, а огороженные каменными стенами дорожки, вившиеся среди полей, кое-где были отмечены белоснежными церквушками.