Я - истребитель - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 30

— А почему все разом не полетели? — спросил я у старшины, своего механика.

— У всех разные скорости, вот, чтобы не подстраиваться, майор и приказал вылетать в разное время, — пояснил Семеныч и принялся помогать мне собираться. Убрав сидор за бронеспинку, я подошел к сложенным на крыле вещам.

Надев комбинезон и шлемофон, поменяв очки на свои, я стал одевать парашют, постоянно морщась от боли. Дождавшись, когда старшина застегнет подвесную систему как положено, с его помощью залез в кабину и запустил мотор. Пока он прогревался, я пристегнулся и подключился к радиостанции «Орел», установленной в самолете. В первый свой на этой машине вылет я отправился мало того что без парашюта, так еще и без шлемофона, то есть без связи с полком.

— Малой вызывает Гнездо. Прием! — прижал я к горлу ларингофоны.

— Гнездо на связи, Малой. Прием! — Радиостанция шумела ужас как, но разговаривать, хоть и с трудом, было вполне возможно.

— Малой просит разрешение на взлет. Прием!

— Малой, можете взлетать, полоса свободна. Прием!

— Гнездо, вас понял, выхожу на полосу.

Махнув рукой, чтобы закончившие грузить имущество бойцы отошли, захлопнул фонарь и вывел ястребок из капонира на старт.

Дав газу, я стал разгоняться. ЛаГГ без проблем оторвался от полосы. Убирая шасси, я обернулся и посмотрел на колонну техники, уезжающую с аэродрома, и догоняющую ее одиночную полуторку с бойцами и моим механиком. В некоторых местах поднимались дымы, там горела техника, которую мы не могли забрать. Горел «мессер», что я принудил к посадке, горели «пешки», все горело.

Еще раз осмотревшись, нет ли немецких охотников рядом, я с набором высоты направился к новому месту базирования полка.

Наш бывший аэродром находился правее Минска, а теперь мы перебазировались за город, примерно километров на сто двадцать, если судить по карте. Короче, минут двадцать полета.

Меня слегка удивило, с какой легкостью меня отпустили. Вряд ли проверка закончилась, да и Никифорова у штаба не заметил, что было странно.

Поднявшись на три тысячи метров, чем грубо нарушил приказ майора лететь на бреющем, я осматривал окрестности, наблюдая как за воздухом, так и за землей. Крутившуюся вдалеке стайку птиц я сперва принял за воронов, но потом сообразил, что слишком слаженно они пикируют к земле. Сойдя с курса, повернул в ту сторону, уже догадываясь, что увижу, и я не ошибся. Стая птиц оказались восемнадцатью «штуками», штурмующими наши стрелковые колонны, идущих к городу. К лаптежникам я шел с набором высоты, когда до них осталось километра три, был уже на четырех тысячах.

«Ой, чую, влетит мне за это!» — но все равно, рукой прижав ларингофоны поплотнее к горлу, сказал в эфир:

— Гнездо, я Малой. Прием! — И только треск помех был мне ответом.

— Гнездо, я Малой. Прием! — «Гнездо» молчало, видимо, во время движения радист отключил радиостанцию.

— Гнездо, я Малой. Прием! В квадрате семьдесят шесть — двенадцать обнаружил восемнадцать «юнкерсов», штурмующих наши войска в движении. Атакую. Как слышите? Прием!

— Малой, я Гора. Приказываю атаковать «юнкерсы». Как поняли? Прием! — долетел до меня чей-то искаженный голос с командными интонациями.

— Гора. Я Малой, вас понял. Атакую!

Я к этому времени уже был над пикировщиками и, выбрав цель — понятное дело ведущего одной из групп, — бросил истребитель в пике и с ходу поджег «штуку».

Не глядя, как тот воткнулся в землю, вышел из пике и снова сделал «ухват» — поджег последнего в строю лаптежника. От моей трассы почти в упор он практически развалился в воздухе. После атаки я потерял скорость и тут меня подловили бортстрелки «штук».

Получив мощный удар, я вывел истребитель в пологое пикирование. На лобовое стекло стало брызгать маслом. Несколько раз стукнув, заглох двигатель. Посмотрев на замершую лопасть винта, я стал осматривать землю, выбирая, куда сесть. Прыгать не хотелось. В основном из-за того, что не хотел терять свой истребитель.

«Вот и подловили „аса“, гады!» — зло думал я.

— Гора, я Малой. Во время атаки сбил два «юнкерса». Штурмовка наших колонн сорвана. «Штуки» уходят к себе. Во время боя получил тяжелые повреждения самолета, вынужден выйти из боя. Прием!

— Малой, я Гора. Где вы находитесь? Прием!

— Гора, я Малой. Нахожусь над колоннами наших войск. Прием! — Говорить свой квадрат не хотелось, кто его знает, что это за «Гора».

— Малой, я Гора. С вами все в порядке? Прием!

Припомнив свой любимый фильм «В бой идут одни старики», я ответил в тему:

— Гора, я Малой. Все в порядке… падаю!

Дальше говорить было уже невозможно, высоты почти не осталось, пора заняться посадкой.

Для вынужденной я выбрал часть дороги, свободной от дымящейся техники и бойцов. Люди в основном все еще находились в укрытиях, в кюветах, в лесу, где прятались от штурмовиков. Я не знал, сколько их тут, но точно больше дивизии. Наверняка корпус.

Выпустив шасси, под свист рассекаемого крыльями воздуха ЛаГГа мягко коснулся колесами дорожного покрытия, и если бы оно было ровным, то совсем бы было хорошо. Однако в России две беды: первая — это я, другая — это то, на что я сел.

Когда ястребок перестал катиться, я отпустил тормоза и откинул фонарь. Того, что меня могут принять за немца, не опасался, звезды на истребителе были отчетливо видны, да и слепых тут не должно быть.

Едва успел я расстегнуть ремни, как подбежавшие бойцы и командиры вытащили меня из кабины и стали кидать в воздух, радостно выражая свои чувства, при этом не обращая внимания на крики боли.

— Да отпустите!!! У меня вся спина изранена!!! — орал я.

По-видимому, какой-то командир все же услышал мои вопли и приказал отпустить меня.

— Капитан Волына, командир батальона восьмой стрелковой дивизии, — представился он.

Дождавшись, когда земля и небо перестанут крутиться перед глазами, я отдал честь и ответил:

— Старший сержант Суворов, летчик-истребитель семнадцатого бомбардировочного полка.

— Бомбардировочного? — Капитан недоуменно округлил глаза.

— Введен в штат для сопровождения и охраны бомбардировщиков, — пояснил я, проверяя, как спина.

— Серьезно ранен? — спросил меня с трудом прорвавшийся сквозь строй обступивших нас бойцов военфельдшер.

— Осколком гранаты всю спину избороздило, врач несколько швов наложила. — И пояснил, заметив их недоумение: — Это меня еще в начале войны, когда по немецким тылам шел, в рукопашной. Я в санчасти лечусь, а тут перебазирование. Летчиков не хватает, вот и приказали АККУРАТНО перегнать самолет на новое место дислокации, но… Приказ не выполнил. Просто не смог пролететь мимо.

— Молодец, летчик, — тихо сказал один из обступивших нас бойцов.

— Так, чего столпились? Ротные, стройте батальон! — немедленно заорал капитан, предоставив фельдшеру осмотреть меня.

— Все нормально, несмотря на выкрутасы в воздухе и на земле, швы не разошлись, что странно, — комментировал медик, заново бинтуя мою спину.

На него заметно произвел впечатление мой новенький орден, который он разглядел, когда я стянул верх комбинезона и снимал гимнастерку.

В это время послышался приближающиеся шум моторов, и около нас остановились несколько «эмок», из первой выскочил невысокий плотный генерал-майор.

— Так вот он, наш герой! Видел, как ты бой вел. Молодец!

Я вскочил при приближении генерала, сверкая свежей белоснежной повязкой. Моя форма лежала на крыле, я просто не мог успеть ее одеть.

— Что, ранен? — встревоженно спросил он у меня.

— Старые раны, товарищ генерал-майор.

Я быстро объяснил, откуда и зачем вылетел, не сообщая новое место дислокации полка. Так, на всякий случай.

— Молодец, помощь нужна?

— Да, товарищ генерал-майор. Справка, подтверждающая о сбитых, и транспорт, чтобы эвакуировать самолет в полк.

— Будет. Все будет. Ай, молодец. Как ты их, раз, и один в землю воткнулся. Два, и другой падает.

— Да, товарищ генерал, если бы меня бортстрелки на уходе не подловили, я бы еще сбил. Теперь я ученый, больше такого не повторится. Нужно было уходить ниже.