Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова - Барков Иван Семенович - Страница 71

В наиболее изученном уже в XIX в. казанском сборнике «Разные стиходействия», куда вошел и полемический цикл о бороде (но тут имя Баркова не упоминается), поэту приписан один текст: «Баркова Сатира на Самохвала», представляющий собой пародическое осмеяние Треди-аковского. В развернутой характеристике сборника, данной А. Н. Афанасьевым, это произведение лишь упомянуто [102], а напечатано оно было уже в нашем веке Е. А. Бобровым, который писал в сопроводительной заметке:

«Имя Ивана Семеновича Баркова невольно вызывает в историке русской литературы грустное чувство. Один из даровитейших современников Ломоносова, Барков и свое дарование, и отличное знание русского языка <…> разменял на писание стихотворных мерзостей, циничных до последнего предела, которые самую фамилию Баркова сделали именем нарицательным и неудобно упоминаемым.

Разумеется, „Девичья игрушка“ (так в некоторых списках именуется собрание мерзостей Баркова) никогда не будет напечатана. <…> А между тем Барков писал не одну барковщину.Из одной рукописи XVIII века мы извлекаем любопытную сатиру Баркова на Самохвала, по-видимому, какого-то ученого педанта, служившего вместе с Барковым при Академии Наук. Из сохранившихся анекдотов о Баркове известно, что он отличался даром большого остроумия, доходившего до дерзости. Эти качества Баркова и его способности к беспощадному персифляжу вполне сказываются и в приводимой нами его сатире, как кажется, писанной с натуры. Избранный мишенью остроумия геллерт с педантическими ухватками обрисовывается как живой и в очень забавном виде» [103].

Е. А. Боброву (специально не занимавшемуся литературой середины XVIII в.) конкретный адресат сатиры остался неизвестен; научный анализ этого стихотворения Баркова и его участия в перепалке вокруг «Гимна бороде» был сделан П. Н. Берковым [104]. С тех пор заметный вклад в разработку данной темы внесла Г. Н. Моисеева, первоначально занимавшаяся Барковым в связи с его участием в научных трудах Ломоносова. В одном из сборников, составленных историком Г. Ф. Миллером, ею были обнаружены четыре стихотворения, атрибутируемые Баркову: «Сатира на Самохвала», «Сатира на употребляющих французские слова в русских разговорах» и две «Эпиграммы» [105]. Тексты эпиграмм практически впервые вводились в научный оборот, сатира же «на употребляющих французские слова» была известна исследователям и ранее, так как она включена в казанский сборник «Разные стиходействия», правда, без подписи, и окончательных аргументов в пользу авторства Баркова по отношению к ней сейчас нет.

Хотя все эти публикации носили в основном научный, историко-литературный характер, но порой в них проскальзывал подтекст обращения к скандально известному имени, как это видно в заметке Е. А. Боброва.

Еще большую роль играла непристойная слава Баркова при массовых изданиях его «казенных» произведений [106]. Замысел такого издания возник в конце 1850-х гг. у неизвестного почитателя творчества поэта. По не совсем ясным причинам он не был осуществлен, хотя подготовительная работа в значительной степени была проделана. В ЦГАЛИ сохранилась тетрадь большого формата в пестром красном переплете из картона; она открывается материалами к готовившемуся изданию книги Баркова [107]. На первом листе наклеен портрет поэта с гравюры Афанасьева, второй лист содержит титульное заглавие и оглавление:

Внизу — дата: «<Нрзб.>18.1858».

Но работа над материалами продолжалась и после 1858 г.

Далее в тетради следует очерк «Иван Семенович Барков» (л. 3-11, снабженный рядом примечаний, л. 12–16), после чего на л. 16-16об. помещен «Список напечатанных сочинений и переводов Баркова» (с указанием на отраженность изданий в каталогах Сопикова и Смирдина, со ссылкой на заметку С. Яковлева о «Мире героев» и с перечнем шести источников (словари и «Пантеон российских авторов» Карамзина), где упоминается Барков). После этого (на л. 17–45) находятся переписанные и даже частично отцензурованные [108]тексты произведений. Тут помещены «Ода» 1762 г., «Мир героев», две басни («Лисица и виноградная кисть», «Волк и ягненок», последняя вместе с латинским текстом), жизнеописание Федра, жизнеописание Горация и сатира «Тантал» с примечаниями.

Таким образом, книга по намеченному плану была составлена, но почему-то (из-за нехватки средств, из-за возникших цензурных препятствий?) не вышла. Между тем вступительный очерк представляет определенный интерес. В нем давались наиболее полные для своего времени биографические сведения о Баркове и характеристика его «вакханалических» произведений, были даже процитированы краткие выдержки из них (л. 5об.-6); автор также щедро высказывал свои соображения как о личности сочинителя, так и о его творчестве. Считаем нелишним подробно привести здесь эти материалы.

Главным источником сведений о Баркове для неизвестного составителя послужили не словари Новикова, Евгения Болховитинова и заметка Карамзина, которые были тоже использованы, а некая рукопись, о которой он в сноске рассказал следующее: «Года 4 тому назад, будучи в Москве, я купил случайно на Смоленском рынке рукописную тетрадь в 4-у; на заглавном листе ея был выставлен 1775-й год; писана же она была, как мне теперь помнится, почерком екатерининского времени. Почти половину ея занимали стихотворения весьма неприличного содержания и принадлежащие, большею частию, как то было видно из подписей под ними, Баркову; за стихотворениями следовало что-то вроде записок; озаглавлены оне, как помню, были так: „Жизни моея путешествие, или Знакомства и дружества с некоими из великих мужей“. Затем следовало оглавление лиц, вошедших в эти записки. Самые записки, как помню, начинались Ададуровым (оне были разделены на главы; каждая глава заключала в себе одно какое-нибудь лицо, об котором автор и говорил сообразно тому, сколько знал; так что одна глава заключала в себе 1/2 стр., а другая — до 10). Не придавая тогда, по молодости, никакого значения этой рукописи, я выписал стихотворения Баркова из нее и все, что об нем было сказано в „записках“, заинтересовавшее более или менее меня, конечно переиначив слог записок на свой лад, и уехал из Москвы, оставив рукопись валяться вместе с другими тетрадями и книгами в моем сундуке, стоявшем незапертым на чердаке. Возвратившись опять чрез два года в Москву, я, к сожалению моему, уже этой рукописи в сундуке не нашел; несмотря на все мои усиленные поиски, она исчезла. Куда она девалась, не знаю; очень легко, что человек или горничная употребили ее для своих нужд. Это сведение о знакомстве Баркова с Ломоносовым [109]выписано мной, в числе других интересных подробностей о его жизни, оттуда».

Несмотря на точное (вплоть до «сундука») воспроизведение классического условного приема «найденной рукописи», особых оснований сомневаться в правдивости этого рассказа нет, тем более что восходящие к этому источнику сведения, используемые в тексте очерка, являются верными. Утраченная тетрадь, вероятно, была заполнена человеком, близким к Академии наук, о чем свидетельствует круг знакомств и осведомленность ее старого хозяина, отраженные в приложенном к стихам словаре «великих мужей». Эти материалы были использованы составителем невышедшей книги в биографической части вступительного очерка. Как и все, писавшие о Баркове, он не мог игнорировать «много устных анекдотов», однако наряду с ними чуть ли не впервые ссылался на документы времен учебы и службы поэта, привел текст постановления о его увольнении из Академии в 1766 г. (л. 9об.).