Премьера без репетиций - Веденеев Василий Владимирович - Страница 25

Кравец замер. Потом тихо стал поворачиваться на голос. Одна рука медленно поползла к кобуре. Главное – разрядить обойму в Филиппа. Он узнал голос.

– Кравец! – повторил Филипп. – Повернись!

Кравец поднял голову. Но не увидел глаз Филиппа. Он увидел два черных отверстия. Вот они начали расти, шириться, и из них вырвалось жгучее пламя…

28 октября 1939 год

БРЕСТ

Из болота Алексея вынесли на шинелях красноармейцы. После операции он был в беспамятстве. На четвертый день врачи вообще потеряли всякую надежду. Сильно поднялась температура. Помимо пулевого ранения, у него была еще и простуда. Еще два дня он был между жизнью и смертью. В тягучих кошмарах забытья к нему из невообразимой дали протягивала руки Василинка, потом ее вдруг загораживал неестественно бледный, перепачканный тиной пан Барковский, приказывавший мрачному небритому Чеславу и злому Кравцу пытать его раскаленными иглами. А Астахов спешил ему на помощь и никак не мог успеть.

И все же он выжил. Открыв глаза, увидел белый потолок, блики неяркого осеннего солнца на нем, показавшуюся необычно большой больничную палату. К нему никого не пускали. От слабости и потери крови он даже не мог разговаривать. Его кормили и заставляли спать.

Очнувшись в очередной раз от полусна-полузабытья, Алексей вдруг увидел Астахова. Ссутулив широкие плечи, тот сидел на белой больничной табуретке около его кровати. Поверх новой коверкотовой гимнастерки накинут больничный халат.

– Здравствуй, – почему-то очень тихо сказал Сергей Дмитриевич. – Вот едва пустили к тебе. Ослаб ты здорово, говорят. А я вижу – герой! Как есть, на самом деле…

Алексей слабо улыбнулся в ответ и тоже хотел что-то сказать. Но не получилось. Сил не хватило.

– Ты молчи, молчи… – предостерегающе положил ему руку на плечо Астахов, – а то врачи услышат, что мы тут с тобой болтаем, и выгонят меня. Сам знаешь – врачи! Так что молчок…

Потом подмигнул Алексею, пододвинул табуретку чуть ближе.

– А я, брат, прощаться пришел. Переводят меня. Поеду опять на северо-запад, в Ленинград. Большие дела там начинаются. Адрес вот оставлю, – он сунул под подушку записку, – пиши, как поправишься. Я человек одинокий, письмецо от тебя получить приятно будет… А ты молодец. Великое дело сдюжил. Нет больше Барковского. Мы его шинель всю в крови нашли. Судя по всему, его тело бандиты в трясине похоронили… И банды больше нет.

Алексей почувствовал, что Астахов что-то не договаривает:

– Тетка Килина привет тебе шлет. Приехала специально в Брест. Да…

Астахов снова замялся. Не умел он говорить обиняками, вокруг вертеться, да только ни к чему сейчас прямота, ни к чему…

– Ты прости… – глухо начал Сергей Дмитриевич, – не уберегли мы ее.

Алексей закрыл глаза. По щеке, оставляя влажный след, тихо скатилась слезинка.

В палату заглянул доктор.

– Уже все? – спросил Астахов. Врач кивнул. Сергей Дмитриевич поднялся. – Мы тебя к награде представили, скоро документы должны прийти. Выздоравливай, набирайся сил. Врагов у нас еще много, и бои предстоят жестокие… Ну, прощай! – Он наклонился и неловко поцеловал Алексея, что-то теплое вложив ему в слабую ладонь. – Тебе от меня, на память…

Алексей с трудом приподнял руку и разжал пальцы. Сквозь слезы, застилавшие глаза, он увидел старый медный ключ с замысловатой бородкой…