Венецианская маска. Книга 1 - Лейкер Розалинда - Страница 3

— Но откуда тебе знать, что Мариэтту возьмут, стоит тебе ее привести? — в своей обычной грубоватой манере вопрошала синьора Тьепо. — Эти Оспедале, школы то есть, и открывали-то как раз для призрения бездомных и сирот из самой Венеции, а не откуда-нибудь.

— Ничего, мне есть что им сказать. — Каттина была непреклонна.

Сеньора Тьепо, перевалив свое тело в более удобное положение, вздохнула про себя: «Она все об этих пюпитрах деревянных, господи! Да откуда ей знать, безвестной, больной женщине, — может, их уже давно повыбрасывали на помойку — это ведь когда было!» Она протянула задубелую от работы руку и погладила холодные, безжизненные пальцы Каттины.

— Если Мариэтту не примут в Оспедале, ты привезешь ее обратно, ко мне, и пусть твои денечки проходят в покое, и тебе ни в чем раскаиваться не придется.

— Ты так добра, спасибо, но, я думаю, все уладится.

— Когда ты хочешь ей сказать о том, что с тобой?

— А как ее возьмут в Оспедале, так я прямо все и объясню. Попрошу у этих учителей побыть с ней вдвоем, попрощаться и сказку. Мариэтта не из тех, кто долго будет хныкать. Ничего, как-нибудь выдержим.

Широкое крестьянское лицо синьоры Тьепо смягчилось состраданием.

— Да благословит Бог вас обеих.

На следующий день, когда Каттина впустила прибывшего Изепцо, она и Мариэтта уже собрались, приготовили лучшце шали, которые они решили надеть в дорогу. Ее болезненный вид явно вызвал замешательство у владельца баржи — в прошлый раз она выглядела получше. Ему даже подумалось, что она еле стоит на ногах, куда уж там взбираться по сходням.

— Значит, сегодня решили отправиться? — с сочувственным пониманием спросил он мать и дочь. Конечно, он бы и сам с радостью довез девочку до Венеции и сдал бы в Оспедале, но Каттина раз и навсегда решила сделать это сама.

— Да, Изеппо, — храбро ответила она, — мы готовы ехать сегодня.

— Значит, так тому и быть. — Своей непринужденной веселостью он старался приободрить Мариэтту, которую, судя по всему, не покидало грустное настроение. — Значит, в Венецию отправляемся, малышка? — широко улыбаясь, обратился он к ней. — Ты уже и так у нас, словно жаворонок, заливаешься, так что заткнешь их там всех за пояс, стоит им только хоть раз тебя услышать.

Его наигранно-бодрый тон не развеял чувство удрученности, не покидавшее Мариэтту со вчерашнего вечера: и он тоже призывал ее видеть только лучшее, хотя она и сама понимала, что ей ничего не оставалось, как только надеяться на него. Придет день, и ее мать выйдет из стен этого монастыря выздоровевшей, а она станет певицей или же учительницей пения, а то и музыки. Вот тогда она сможет обеспечить для матери и себя достойную жизнь.

— А там я не только буду петь, синьор Изеппо. Там меня и воспитают.

— Вон оно как! — воскликнул он, притворно удивляясь, его кустистые брови взметнулись вверх. — Не удивлюсь, если ты в один прекрасный день выйдешь за самого дожа Венеции!

Его шутка даже вызвала улыбку на печальном личике Мариэтты.

— А дож уже женат, да и уж больно он для меня старый!

— А ты права, и как это я только не подумал, — в шутку сожалел он, — но уж следующий — он точно будет твой, можешь в том не сомневаться, а меня тогда, может быть, пригласят забежать пропустить стаканчик винца во Дворец дожей. Ты же не забудешь меня пригласить?

— Пригласить-то приглашу, только все равно этого ничего не будет.

Каттина наградила Изеппо благодарным взглядом — ведь он помогал им пережить один из самых трудных, если не самый тяжелый момент в их жизни. Она молча повиновалась ему, когда он велел ей сесть на скамейку и ждать, покуда все будет готово к отъезду. Он быстро собрал все коробки с готовыми масками и остатками материала и фурнитуры, которые были ей теперь уже ни к чему. Мариэтте поручалась самая драгоценная ноша — шкатулка с маской, выполненной по особому заказу; она отнесла ее на баржу, уже основательно нагруженную не только товарами из самой Падуи, но и корзинами с самой разнообразной снедью: дынями, виноградом, персиками, привезенными местными крестьянами для продажи. Джованни, сортировавший их, громко приветствовал Мариэтту, стойло ей спуститься по деревянным ступенькам на берег, чтобы взойти на борт. Едва она ступила на сходни, он поспешил навстречу и принял шкатулку.

— Джованни, смотри, чтобы она никуда не делась. Она — позолоченная. Хочешь верь, хочешь не верь.

Он мигом нашел для нее место под тентом, сооруженным над несколькими ящиками с товарами. Мариэтта ждала, пока они вместе с отцом не закончат расставлять коробки с остальными масками, потом помогла Джованни аккуратно сложить старые одеяла и выцветшие подстилки, чтобы матери было удобнее сидеть во время поездки.

— Сеньоре Фонтане будет здесь очень удобно — тент убережет ее и от солнца и от ветра, — успокоил ее юноша.

Довольная Мариэтта, бойко сбежав с баржи на берег, устремилась вслед за Изеппо, который отправился за Каттиной.

Синьору они застали в окружении ее подрой и дюжины других женщин деревни, пришедших попрощаться, здесь же бегали и их детишки. Девочке показалось, что проводить ее собралась чуть ли не вся деревня. Все взрослые понимали, что для обеих означал этот отъезд, и не было такой женщины, которая бы украдкой не смахнула слезу, Изеппо подал Каттине руку, но она снова зашлась кашлем и когда все же поднялась, он, поняв, каких усилий ей это стоило, без разговоров взял женщину на руки и понес. Полуобернувшись, позвал Мариэтту, которой в это время односельчане совали в руки сласти и съестное на дорожку.

— Давай, жавороночек, пора отправляться!

Мариэтта, высвободившись из объятий всплакнувшей синьоры Тьепо, побежала вдогонку, узёлок с; ее пожитками молотил по ногам. Печаль, охватившая провожавших их женщин, разбудила в девочке самые мрачные предчувствия: ей показалось — все они думали, что провожают их навсегда.

Каттину устроили на импровизированном ложе из свернутых пледов и накрыли шалью, как одеялом. Оставшийся на берегу Джованни ловко вскочил на лошадь, запряженную в баржу. Следуя окрику отца, он стеганул лошадь, и та медленно, тяжелой поступью потащилась вперед, увлекая за собой баржу. Мариэтта обратила внимание, как туго натянулся канат. Собравшиеся на берегу дети махали ей на прощание, она с грустью отвечала им, пока те не скрылись из виду.

Каттина сидела с закрытыми глазами, никогда она еще не чувствовала себя так плохо. Боль в груди была по-прежнему очень сильной, как всегда, когда проходил очередной приступ. Голоса переговаривающихся Изеппо и Мариэтты доходили до нее как бы издалека, это придавало окружающей обстановке сходство с каким-то странным сном. Она не знала, сколько времени прошло: когда ей предложили подкрепиться, она отказалась, лишь выпила немного вина, предложенного Изеппо.

— Здесь так много интересного, мама, — щебетала Мариэтта.

— Мне лучше отдохнуть, — едва слышно прошептала Каттина. — Разбудишь меня, когда мы прибудем в Венецию. — И вскоре снова задремала.

Мариэтта утешала себя мыслью, что мать почувствует себя бодрее, когда они с Изеппо будут возвращаться домой. Он наверняка не даст ей скучать, — ведь по части разных историек и шуток ему нет равных — он знает все вокруг, мимо чего они проплывали. Мариэтта не задумывалась о том, что в его рассказах правда, а что нет, ей было смешно, и это веселье хоть ненадолго заставляло забыть то, что камнем лежало у нее на сердце. Они проплывали мимо крестьянских подворий и виноградников, а однажды — даже развалин какой-то римской крепости. На протяжении всего пути по берегам, близко к воде, для удобства сообщения с внешним миром, располагались красивые виллы, многие из которых украшали статуи Афины Паллады, — загородные имения богатых венецианцев. Поражали их стены: то розовые, то цвета топленого молока или белые, как только что выпавший снег, а иногда — нежно-персиковые. Ставни, выкрашенные в темные тона, контрастировали со стенами, некоторые из них украшались резьбой по дереву, окна же других зданий, наоборот, блестели на солнце гладкими отполированными поверхностями. Сейчас в них жили, и иногда Мариэтта замечала то группу оживленно играющих, хорошо одетых детей, то женщин под зонтами, то одного-двух скачущих верхом синьоров. Возле одной из самых роскошных вилл, с ярко размалеванной баржи на берег высыпала шумная ватага молодежи — развевались фалды сюртуков молодых людей и трепетали веера синьорин. Из распахнутых настежь дверей виллы выходил какой-то человек, видимо, хозяин дома, чтобы встретить гостей.