Венецианская маска. Книга 1 - Лейкер Розалинда - Страница 2

Мариэтта медленно повела опиравшуюся на нее мать из мастерской через кухню вверх по каменным ступеням в спальню. Когда Каттина, наконец, опустилась на кровать, она присела рядом.

— Я хочу тебе что-то сказать, — слабым голосом заговорила Каттина, сжимая холодными пальцами ладонь дочери. — Когда Изеппо приедет завтра утром забирать коробки с масками, мы с тобой вместе с ним отправимся в Венецию.

— Мама, ну как ты поедешь, ты же ведь так слаба! Тебе надо отдыхать.

— Утром я буду чувствовать себя лучше. Ты же знаешь, по утрам я всегда чувствую себя хорошо.

— Но почему ты вдруг надумала ехать завтра? Давай подождем, пока ты по-настоящему не поправишься.

— Мы должны ехать, девочка. Помнишь, я рассказывала о тех четырех музыкальных школах в Венеции для девочек, которым нечем заплатить за обучение и не на что жить? О прославленных хорах, где дети поют, как ангелы? Об их великолепных оркестрах? Люди со всей Европы приезжают туда, чтобы послушать их. Изеппо мне не раз говорил, что знатные люди даже стоят в очередях, чтобы достать билеты на концерты этих юных талантов.

— Это правда? — страшное предчувствие мурашками поползло по спине Мариэтты, и она не хотела даже слышать то, о чем говорила мать.

— А лучшей из них — Оспедале делла Пиета — школе, что носит имя Скорбящей Божьей матери, твой отец однажды смастерил пюпитры всему оркестру. Я его тогда еще не знала. Их заказал пастор Антонио Вивальди, композитор, бывший тогда маэстро ди Коро — хормейстером, и вся музыка лежала на нем до тех пор, пока он не собрался и не уехал куда-то далеко на чужбину, где и помер вскоре. Вот туда-то я и собираюсь тебя отправить. Там тебе дадут кров и воспитание, и голосок твой, сладкий, чистый, поставят как надо.

Мариэтта вся затряслась от страха и смятения.

— Нет! — в отчаянии запротестовала она. — Не хочу бросать тебя! — Она кинулась к матери и, обвив руками ее шею, стала уговаривать: — Прошу тебя, пожалуйста, не посылай меня туда! Ведь тебе одной будет трудно работать, никого же не будет рядом, если случится приступ кашля. Я хочу всегда оставаться с тобой!

Каттина прижала девочку к себе, едва сдерживая слезы.

— Но ведь я тоже скоро должна уехать отсюда. Пойми, как только все у тебя устроится, как только я буду знать, что ты под присмотром, я тотчас же отправлюсь в монастырь в Падуе, и сестры позаботятся там обо мне.

— И я поеду туда с тобой!

— Тебе туда нельзя. Там только больных принимают.

— Ну и что? Я пойду в послушницы, и монахиням ничего не останется, как только разрешить мне за тобой ухаживать.

— Нет, Мариэтта. Слишком ты вся в отца, чтобы усидеть в монастырских стенах. В Оспедалле делла Пиета тебе будет лучше всего, поверь.

Мариэтта, усевшись на табурет возле кровати матери, расплакалась и сквозь рыдания стала говорить:

— Как я хочу, чтобы ты выздоровела, ничего больше на свете так не хочу.

— Я знаю. Но подумай хорошенько. Ведь ты увидишь Город в Лагуне. Город, о котором никогда не мог наговориться твой отец. Завтра и ты, и я впервые увидим его.

— А почему он туда тебя ни разу не свозил?

— Он не мог этого сделать. Самая Безмятежная Республика живет по очень строгим законам, а твой отец убежал от хозяина до того, как истек срок договора с мастером.

— Что, только поэтому? А почему он от него убежал?

— Хозяин был очень хитрым человеком и не хотел терять такого хорошего, талантливого ученика, поэтому шел на всякие уловки, лишь бы затянуть его ученичество. Но когда отцу исполнился двадцать один год, он не смог больше выносить эту жизнь под пятой у мастера и убежал от него, нарушив закон. Я повстречала моего дорогого Джорджио, когда он пришел в нашу деревню в поисках работы. Так что даже самый ничтожный проступок наказывается в Венеции очень строго. — Каттина заметила, как дочь ее при этих словах невольно поежилась, и поспешила успокоить ее. — Но ты ведь никогда не дашь себя втянуть в такое, за что тебя накажут.

— А что будет со мной, если я убегу из этой школы?

Вопрос девочки вызвал у Каттины новый приступ кашля. Как только она оправилась от него, схватила дочь за запястье.

— Обещай, что никогда на это не пойдешь! Я хочу, чтобы ты дала слово, что никогда не убежишь из этой чудесной школы, останешься там до тех пор, пока не станешь взрослой девушкой с прекрасно поставленным голосом.

— Обещаю, мамочка! — Мариэтта была так напугана приступом, что готова была пообещать что угодно.

— Ты будешь стараться изо всех сил и прилежно учиться?

— Буду!

Каттина, закрыв глаза, благодарно кивнула. Девочка останется верной клятве, она это твердо знала.

Она одарила дочь любящим взглядом и ласково погладила по щеке.

— В Оспедале ты будешь счастлива, я знаю. У этой школы так много богатых и знатных покровителей и такие большие сборы от концертов, что девочки живут там в довольстве — они сыты, обуты, хорошо одеты. Твой отец рассказывал, что, когда их хор и оркестр дают концерты, все девочки всегда выступают в новых шелковых платьях, с цветками граната в волосах.

Мариэтта подумала, что ее волосы и без этого будут хорошо выглядеть, но не решалась возражать матери, опасаясь, что расстроит ее очередным невольным афронтом и та снова закашляется.

— А ты приедешь в Оспедале повидаться со мной, когда тебя в этом монастыре вылечат, правда?

В ответ Каттина лишь крепче прижала дочь к себе и погладила по волосам. Мариэтта уже больше не плакала, лишь уткнулась в грудь матери, и это было кстати — она очень боялась, что боль на ее лице напугает девочку. Незачем сейчас объяснять Мариэтте, что все четыре музыкальные и певческие школы Венеции предназначались лишь для девочек-сирот или подкидышей. Это было бы слишком жестоко. Мариэтта — не подкидыш и не сирота, но это пока. Она могла скоро потерять мать — Каттина не обманывалась.

— Смогу ли я к тебе приехать или нет, моя любовь всегда будет с тобой.

Снизу послышался шум открываемой двери и возгласы. Мариэтта, освободившись от объятий матери, подошла к лестнице приветствовать гостью — по голосу она узнала, кто это.

— Мы здесь, наверху! — крикнула она.

Сеньора Тьепо — грузная, добродушная женщина, одна из немногих в их деревне, готовая отдать все, лишь бы хоть как-то помочь больной подруге, — поднялась наверх, и, увидев Каттину в постели, очень расстроилась. Мариэтта тут же поспешила вниз заканчивать укладку масок в коробки и не слышала, как Каттина рассказывала подруге о заботах дня грядущего.

— Я тебе всегда говорила и сейчас говорю, — убеждала ее синьора Тьепо, усевшись на край постели, — у тебя ведь никого нет, ты на этом свете одна, как перст, а я уж о Мариэтте сумею позаботиться, она мне как родная дочь.

— Я знаю, — хрипло произнесла Каттина в ответ, — и я благодарна тебе за твое добро, но когда Бог за мной явится, ведь мне нечего оставить Мариэтте, и эта возможность отвезти ее туда, где из нее сделают настоящую певицу, единственное, что я могу ей дать.

— Я не говорю, что у нее нет голоса, он есть, но эта Венеция… — женщина, не закончив фразу, сокрушенно покачала головой. Этот город славился тем, что красота в нем соседствовала с порочностью, утонченный гедонизм со столь же изощренным пороком. Кишмя кишевшие куртизанки всех мастей по праву дали ему название всеевропейского лупанария [1].

О карнавале и говорить нечего: он, казалось, не кончался, начинаясь с октября и продолжаясь до самого Великого Поста, ненадолго прерываясь лишь в канун Рождества Христова. Маски и переодевания в костюмы, в которых люди менялись до неузнаваемости, напрочь отметали все социальные барьеры, как и рамки пристойности.

— Мариэтта будет в Оспедале под доброй опекой, — увещевала свою подругу Каттина, понимая, о чем та сейчас думала. — Ведь девочки без сопровождения и шагу ступить не могут. Когда они выступают, от публики их отделяют специальными ширмами или красивыми решетками, а иногда ставят высоко на хоры.