Золотое дерево - Лейкер Розалинда - Страница 82

— Куда вы, месье? Туда нельзя, вы не видите, там пожар!

Эмиль увидел перед собой полицейского, который, раскинув руки, пытался остановить его.

— Пропустите меня! Там моя жена! Мне надо добраться до нее, — и он указал в сторону Габриэль, которая почувствовала его взгляд и посмотрела на Эмиля. — Она ждет меня. Разве вы не видите?

С этими словами Эмиль, не обращая больше внимания на требования полицейского остановиться, устремился вперед. Он бежал к Габриэль, обуреваемый единственным желанием: ударить ее, сбить с ног на землю. Ревность душила его.

Увидев, что к ней устремился муж — по залитой водой мостовой, Габриэль сделала шаг вперед, следя за приближающейся к ней темной фигурой, время от времени освещаемой сполохами света, отбрасываемыми пламенем пожара. Эмиль с тревогой заметил, что жена, по всей вероятности, обрадовалась, увидев его. Внезапно она улыбнулась и помахала ему рукой в некотором смущении от того, что находится в необычном для себя окружении, среди суетящихся с ведрами людей, перемазанных сажей.

Ее улыбка сразу же растопила всю его злобу. От гнева Эмиля не осталось и следа. Может быть, он был введен в заблуждение? Возможно, ему нечего было опасаться? Как бы то ни было, Эмиль отлично знал, что никогда не поднимет руку на эту женщину, которая была ему дороже самой жизни. Внезапно лицо Габриэль исказилось выражением ужаса.

Она порывисто шагнула в сторону мужа, как будто хотела броситься к нему на защиту, но тут ее кучер, Гастон, схватил хозяйку и не позволил ей сделать ни шагу вперед. Эмиль с ужасом понял, что сейчас произойдет. Пожарные, охваченные паникой, бросились врассыпную. Послышались тревожные крики, предупреждавшие об опасности, но их тут же заглушил рев огня и глухой нарастающий звук рушащейся с шумом и треском раскаленной добела каменной стены мастерской, которая при падении рассыпалась на пылающие осколки, дымящиеся головешки и снопы искр.

Габриэль закричала так исступленно, как будто ей самой приходил конец. Гастон прижал ее к своей груди, стараясь уберечь от страшного зрелища — гибели в огне несчастного Эмиля.

Глава 11

Надев траур, Габриэль переживала смерть мужа с присущим ей достоинством. Его похоронили рядом с небольшим храмом в деревушке, расположенной недалеко от шелководческой фермы. Кроме Эмиля в том злополучном пожаре погибло еще два человека, и священники вознесли молитвы за упокой их душ. После похорон родные и близкие покойного отправились в усадьбу Вальмонов для того, чтобы помянуть погибшего, а затем участники похорон вернулись в Лион.

— Так ты действительно не хочешь, чтобы я побыла с тобой несколько дней? — спросила Элен Габриэль. Она не покидала дом золовки с тех пор, как они вместе привезли сюда из города гроб с погибшим для погребения.

Габриэль вместо ответа покачала головой и порывисто обняла подругу.

— Спасибо за готовность помочь мне, но в этом нет никакой необходимости. У меня накопилось так много дел на шелководческой ферме, что мы просто не сможем видеться с тобой, если ты вдруг вздумаешь остаться в усадьбе.

— Ты не обманываешь меня? — Элен все еще сомневалась в искренности Габриэль.

— Будь уверена, как только ты уедешь, я с головой уйду в дела.

Когда все разъехались, Габриэль прошла в детскую и села там у колыбели спящего сына, глядя на его освещенное тусклым светом ночника личико. Она думала об Эмиле.

Ивон приехала на похороны одна, без Анри. Габриэль до сих пор не могла понять, почему ее брат так близко принял к сердцу смерть зятя, пусть даже и такую трагическую. Она знала, что Анри никогда по-настоящему не любил Эмиля, и тем не менее, казалось, он переживал его смерть более глубоко, чем даже смерть своего отца или брата Жюля. Анри наотрез отказался сопровождать гроб в деревню и участвовать в похоронах.

— Я слишком сильно скорблю и боюсь потерять самообладание во время похорон на глазах у родных и близких, — дрогнувшим голосом признался он сестре.

Габриэль не сомневалась в его искренности, видя, как осунулся и постарел ее брат за это время. Когда она вернулась домой после похорон, Анри был совершенно пьян, и в душе Габриэль шевельнулось чувство жалости к нему. Она и не подозревала, что внезапная смерть ее мужа доведет брата до такого состояния. Тем не менее он очень скоро пришел в себя и вновь начал действовать в присущей ему манере. Похоже, Анри ликовал по поводу того, что мастерская Дево превратилась в груду развалин — уцелевшие стены из-за опасений их обвала городские власти распорядились немедленно снести. Анри был вне себя от радости от того, что его мечта, наконец, претворилась в жизнь. В Лионе не осталось ни одного станка, который работал бы на семью Дево. Мало того, от самой этой семьи, которую Анри так ненавидел, не осталось и следа. Габриэль, хорошо понимавшая чувства брата, думала, что он явится на место своего торжества, чтобы насладиться победой, однако этого не произошло. Анри так и не пришел на пепелище и даже старался не приближаться к нему.

Однако Габриэль не подозревала о том, что Анри при этом двигало чувство осторожности. Он испытывал облегчение от того, что Брушье, выполнив свое задание, не стремился попадаться ему на глаза, а, напротив, поспешил покинуть Лион на то время, пока городские власти будут проводить расследование. Когда потрясение, вызванное известием о трагической гибели Эмиля, миновало, Анри снял с себя всякую ответственность за смерть зятя. Эмиль, по его мнению, сам был виноват во всем, поскольку безрассудно бросился туда, где его подстерегала смертельная опасность. Конечно, то, что именно он явился жертвой трагических обстоятельств, было достойно сожаления, но такова жизнь. Судьба распорядилась так, что за день до пожара несколько торговых кораблей, груженых тканями дома Дево стоимостью в тысячи франков, были отправлены в Париж, в «Мобилье Империаль», в также в Германию. Новость об этом обрадовала, пожалуй, всех, кроме Анри. Шелкопромышленники Лиона решили, что, кроме выплаченной страховки, банк должен погасить все ссуды и кредиты Дево, но даже после этого никто не сомневался, что Николя не сможет возобновить производство в Лионе на пепелище родного дома. Слишком долго он был оторван от дел и интересов шелкоткацкого производства. Если даже Николя Дево и вернулся бы вскоре в родной город, он столкнулся бы с неразрешимыми проблемами и не смог бы вновь открыть свое дело.

Отношение между Мишелем и Элен тем временем застыли на мертвой точке. Трагические события на пожаре сыграли свою роковую роль, затмив в сознании Элен те слова, которые она услышала в тот вечер из уст Мишеля, стоя на террасе. С другой стороны, сам Мишель, лишившись всего, не мог вновь сделать своей избраннице предложение, хотя Элен и была вдовой, самостоятельно распоряжавшейся своей судьбой. Он хотел иметь возможность обеспечить ее, создать семью и купить свой собственный дом, чтобы уже ничто не напоминало Элен о прошлом. Она понимала его состояние и молча страдала, видя невозможность исполнения его мечты.

Мишель, пожалуй, был единственным человеком, который не сомневался в том, что кто-то умышленно поджег ткацкую мастерскую Дево. В течение всей роковой ночи работали пожарные и добровольцы, разбирая рухнувшую стену и извлекая трупы из-под обломков. Кроме Эмиля, под ними было погребены еще два человека. Ранним утром Мишель явился на пепелище и опросил людей, живущих поблизости. Они охотно, с полной откровенностью отвечали на его вопросы, стараясь припомнить мельчайшие подробности, как это обычно делают люди, явившиеся свидетелями трагических событий. Очевидцы рассказывали, что, хотя огонь, похоже, достиг в конце концов второго этажа, очаг пожара находился все же где-то в цехе. Правда, на соседней улице была замечена горящая петарда от фейерверка, случайно упавшая туда. Это свидетельство власти занесли в официальные протоколы расследования, но Мишель остался при своем мнении: поджог был умышленным. Как это часто бывает, неопровержимых доказательств умышленного поджога собрать не удалось.