Смерть в послевоенном мире (Сборник) - Коллинз Макс Аллан - Страница 39

Она оставила записку, прикрепив ее к стене:

— "Тому, кого это может касаться. О моей смерти никому не сообщайте, не пытайтесь связаться с родными или друзьями. Я хочу умереть так, как и прожила, в полном одиночестве".

Она написала подлинную правду. Меня интересовало, неужели я был единственным, кто знал, что это была настоящая правда.

Слезинка клубничного цвета

Во время утреннего обхода участка на свалке бытовых отбросов, что на Девятой Восточной улице Кливленда, 17 августа 1938 года полицейским было обнаружено тело женщины.

Я оказался на месте происшествия прежде, чем там все успели перевернуть, и вовсе не потому, что когда-то работал сыщиком в другом штате. Просто так уж получилось. Я сидел в кабинете директора Кливлендского департамента общественной безопасности и пил кофе, когда зазвонил телефон. Директор курировал полицейский и пожарный департаменты. Вы, конечно, можете спросить, с какой, дескать, стати нужно тревожить столь высокого чиновника по поводу заурядного убийства.

И были бы не правы.

Потому что речь шла о далеко не заурядном, а зверском убийстве — тринадцатом убийстве, если быть до конца точным. И вовсе не потому, что тринадцатой жертве не повезло больше, чем двенадцати предыдущим. Насколько мне известно, преступник, так называемый сумасшедший. Мясник из Кингсбери Рана, время от времени демонстрировал свое чудовищное искусство в Кливленде с осени тридцать пятого года.

Вернее, убитая женщина была не местной до того момента, пока не превратилась в множество кусков расчлененной плоти, разбросанной по каменистой площадке свалки, заваленной отбросами. Обнаженный торс обрублен, и кровь, растекшаяся и разбрызганная вокруг, превратилась в темную, почти черную массу, хотя лучи солнца выхватывали кое-где алые блики, которые резко бросались в глаза. Голова жертвы исчезла. Возможно, отыщется позже, хотя до сих пор не удалось обнаружить ни одной — все двенадцать жертв были также найдены обезглавленными. Вероятно, у кого-нибудь в Кливленде на чердаке хранилась коллекция, и запах, исходивший от нее в такую погоду, был, я думаю, не из приятных.

Мало интересного в зрелище, от которого даже медэксперта выворачивает наружу, а с полдюжины полицейских и фотограф, согнувшись, обыскивают участки с зеленой травой около ручья. Лишь моему другу, директору департамента общественной безопасности, казалось, не угрожала опасность расстаться со своим завтраком. Розовощекий, шести футов ростом, в костюме, рубашке с галстуком и плаще, несмотря на жару, с зачесанными назад и напомаженными волосами, он все еще — спустя много лет после нашего знакомства — выглядел по-юношески молодцевато. Было ему лет тридцать пять, всего на несколько лет старше меня.

Мы познакомились с ним в Чикаго, лет семь или восемь назад, когда я был еще не президентом детективного агентства А-1, а всего лишь простым полицейским. Он же работал одним из агентов по соблюдению закона о запрете распространения спиртных напитков, причем не рядовым, а выдающимся агентом. Меня он считал одним из честных чикагских полицейских. Как вам хорошо известно, вряд ли можно сказать, что честность изобилует в Чикаго.

Элиот Несс произнес:

— Несмотря на рубленые раны, в характере их нанесения проглядывается определенное мастерство.

— Да, верно, — вставил я. — Дело рук солиста основного состава балетной труппы.

— Нет, серьезно, — произнес он, склоняясь над обезглавленным трупом и указывая пальцем. Казалось, он показывает на слетевшихся мух, но нет.

— В том, как совершено расчленение, угадывается несомненная точность, может быть даже хирургическая подготовка.

— Возможно, — сказал я. — Но, по-моему, доктор лишился своего пациента.

Он выпрямился, взглянул на меня и чуть заметно улыбнулся; он отлично понимал мое состояние: видел, что мои остроты — не что иное, как уловка, при помощи которой я пытался удержать свои завтрак в желудке.

— Тебе следовало бы приезжать в Кливленд почаще, — заметил он.

— Да, умеешь ты устроить приятелю приятное времяпрепровождение, надо отдать тебе должное, Элиот.

Он прошел несколько шагов вперед и склонился над отрубленной по локоть рукой, которая как будто пыталась дотянуться до пустой коробки из-под мыла, пальцы, казалось, вот-вот дотронутся до обертки «Золотой пыльцы близнецов». Чтобы получше разглядеть руку, он опустился на корточки.

Я приехал сюда отнюдь не на отдых. Кливленд меня никогда не прельщал как место отдыха. Я приехал сюда по делу: искал пропавшую дочь одного клиента из Иванстона, владельца дюжины небольших закусочных, разбросанных вокруг Чикаго. Он был из тех парней, которые сами встали на ноги. Начав пятнадцать лет назад с мойщика посуды в засаленной кухне, теперь он имел кирпичный дом в Иванстоне и кучу денег по нынешним временам. Его жена умерла четыре или пять лет назад от туберкулеза легких, а дочь, которую он считал хорошей девочкой, хотя, по мнению других, она была вздорной девицей, — несколько месяцев назад ушла из дома с танцором по имени Тони из Вест-Сайда, который подрабатывал в дансинге платным партнером.

Тони я отыскал в «Толедо». Там он выступал с темноволосой девушкой по имени Фифи; отпустил усы ниточкой и исполнял ритуальные танцы апачей. Теперь он именовал себя Антуаном. Тони-Антуан сообщил, что Джинджер (так прозвали дочь владельца сети закусочных из Иванстона) ушла от него к парню по имени Рэй, который владел (прошу обратить внимание) ресторанчиком в Кливленде.

В Кливленд я приехал вчера и поговорил с Рэем, не намекая, что ищу ее; просто поинтересовался, где симпатичная официантка, которую зовут, кажется, Джинджер. Рэй, худощавый, лысеющий тип лет тридцати, с металлическими передними зубами, хитро ухмыльнулся, давая понять, что Джинджер не только официантка, но и сама неплохое блюдо. Дальше он выложил, что сегодня у нее выходной, и она с подругами отправилась в кино, и что завтра часам к пяти будет на месте.

Я не стал расспрашивать его подробнее, намереваясь встретиться с Джинджер на следующий день, решив потерять день в Кливленде и потревожить моего давнего приятеля Элиота. И вот теперь вместе с ним торчал на городской свалке, наблюдая, как он изучает отсеченную руку женщины.

— Ну-ка, взгляни, — позвал Элиот, указывая на вытянутые пальцы руки.

Я неторопливо приблизился к нему.

— В чем дело, Элиот? Будешь испытывать мои дедуктивные способности или хочешь, чтобы меня вывернуло?

— Просто удача, — не обращая внимания на мои слова, продолжал он. — Большинство жертв так и остались неопознанными. Их рассекли на слишком мелкие части. Но в данном случае нам, похоже, повезло. Взгляни, теперь у нас, пожалуй, есть две приметы.

Он указал на мизинец лежавшей руки, на котором поблескивало изящное золотое колечко с зеленым камнем.

— Отличная вещица, редкое украшение, по нему можно отыскать след владельца, — произнес он, скупо улыбаясь. — А это вот еще получше... — И он показал на родимое пятно клубничного цвета в форме слезинки, видневшееся чуть ниже запястья.

Я взглянул, затем, выпрямившись и прижав руки к животу, отошел в сторону и исторг из себя весь завтрак.

Спустя некоторое время почувствовал, как рука Элиота дружески похлопала меня по спине.

— Нат! В чем дело? Тебе же и раньше приходилось видеть трупы... держись, приятель...

Он помог мне подняться.

Во рту горело и было противно.

— Ну что ты, в чем дело?

— Кажется, я только что нашел дочь моего клиента, — с трудом выдавил я из себя.

Именно родимое пятно клубничного оттенка и филигранное кольцо с зеленым камнем составляли основные «особые приметы» девушки. С имевшихся фотографий на меня смотрела симпатичная, но ничем не выделяющаяся юная женщина, стройная брюнетка, похожая на каждую третью девушку на улице. Поэтому я очень надеялся на эти две приметы. Однако никак не ожидал, что встреча произойдет подобным образом.