Профессорская дочка - Колина Елена - Страница 7

Подумала и пририсовала человечку растрепанные волосы и круглые глаза. Это я.

Еще немного помедлила и нарисовала в правом углу солнце. Это я смотрю на солнце.

– А еще кто-нибудь там будет, на рисунке? – ласково спросила психолог.

– Нет, кто же еще? – удивилась я.

– Анна-Ванна! – раздался голос в коридоре.

– Попозже, я занята, – выглянула в коридор психолог и опять уселась напротив, толстая, уютная, золотые косы вокруг головы.

Я вдруг вспомнила детский стишок – вслух, потому что... потому что я все еще была яйцом в мешочек, нежным и расслабленным.

– сказала я.

– радостно улыбаясь, подхватила Анна-Ванна.

Анна-Ванна попросила меня нарисовать точку. Точка – это я. А вокруг точки нарисовать кружочки, кружочки – это самые близкие мне люди, животных тоже можно.

Я нарисовала точку, вокруг кружочек – папа – и протянула Анне-Ванне, как довольная детсадовка.

Я думала, она меня похвалит, а она сказала:

– На сегодня все.

Да?... Уже все? Я даже как-то расстроилась. А я могла бы еще нарисовать ей елочку...

Рядом со странным зданием было несколько чахлых кустов, горка и качели.

Вот оно что – склад оказался не совсем складом, а детским садом. Вот оно что – я была в детском саду в тихий час... Ну и что, что психолог из детского сада, это нисколько не меняет дела.

Анна-Ванна не взяла с меня денег – видимо, посчитала, что рисование и чтение стихов не оказало мне существенной психологической помощи. На самом деле она мне помогла. Я провела время в приятной беседе, рисовании и чтении стихов, а могла бы вместо этого нервно курить по дворам. На месте Анны-Ванны я вообще не тратила бы на клиентов слова, а брала с них деньги только за золотые косы.

Так что из двора дома номер тридцать два я вышла на коне, то есть с победой, – это была не совсем я, а новая, измененная личность.

Новая, измененная личность совершила Поступки:

– Вдруг, совершенно непроизвольно, сказала вслух «Ну что?!», при этом зверски нахмурила брови, немного оскалилась и прищелкнула зубами. Получилось неплохо – встречный прохожий отшатнулся от нее, то есть от меня, покрутив пальцем у виска. Это раз.

– Приняла максимально независимый вид и понеслась по Фонтанке, повторяя про себя: «Он ведет себя со мной неприлично, унизительно, р-р-р!» Это два.

Вообще-то я со своим максимально независимым видом неслась в противоположную сторону, то есть в сторону дома. Но ведь каждому понятно: визит в детский сад – это уже все, это Дело Дня.

Маша Суворова-Гинзбург. Завтра твоя новая, измененная личность сделает Очень Решительное Дело.

А завтра – суббота-воскресенье, ха-ха-ха.

Понедельник

Тайна, любовь, деньги, а больше ничего особенного – вот оно, мое Очень Решительное Дело.

Любовное томление, восхищение, робость – все это я испытывала в приемной. Сидела на диване, смотрела в окно на тополь и испытывала любовное томление, восхищение и робость, и еще у меня болел живот, от страха.

– Игорь Юрьевич просил подождать, – сказала секретарь. – Кофе?

– Кофе? Спасибо, нет, а впрочем, спасибо, да.

Если бы Игорь Юрьевич знал, что у меня проблемы с его эрекцией или эякуляцией, он бы удивился.

То есть, возможно, у него и есть проблемы, но откуда мне о них знать? Он – не мой любовник. Он – мой издатель.

Зачем я наврала психологу? Это другой вопрос. Наверное, какие-нибудь мои комплексы, а что же еще?

Я сидела в приемной и смотрела в окно. За окном были дождь и тополь. Любовное томление, восхищение, робость – все это я испытывала на этом диване уже минут двадцать.

Игорь Юрьевич не знает, что у него проблемы с эрекцией или эякуляцией. Игорь Юрьевич не знает даже, что он мой издатель.

Не то чтобы я рассчитываю прославиться на всю страну текстом про посудомоечную машину – у меня есть кое-что другое...

Мы с Игорем Юрьевичем – друзья юности, вместе учились у моего папы, и у нас был роман.

На первом курсе я хотела поехать в Болгарию. Это были еще советские времена, и нужно было прийти на комиссию и ответить на вопросы о компартиях и съездах.

Игорь – он был комсомольский секретарь нашего курса – подошел ко мне и сказал, что поможет мне подготовиться и правильно ответить на вопросы. Пригласил меня к себе в гости. Сказал: «Приходи ко мне домой, Мымрик, обсудим компартии». Мымрик – так меня звали на первом курсе, и на втором, и... Это просто такое прозвище.

Я была Игорю очень благодарна – у меня всегда были проблемы с компартиями. Не идеологические, а просто я все путала.

Ну, что там было, у него дома, понятно. Теперь в это невозможно поверить, но, когда он начал ко мне приставать, я так растерялась, что подумала: наверное, это тоже входит в подготовку к заграничной поездке. Я была не просто невинная девушка, а невинная дура, чемпионка среди всех невинных дур.

Я перестала считать, что у нас роман, только через полгода – за эти полгода Игорь ни разу ко мне не подошел. Да, в Болгарию я не поехала – пыталась убедить комиссию, что секретаря компартии Болгарии зовут Чижик Пыжков. Не знаю, что я имела в виду.

В конце пятого курса у нас с Игорем опять начался роман, и он пришел к папе просить моей руки. Папа сказал мне, что не отдал бы Игорю даже мою ногу, потому что Игорь – комсомолец. «Но у нас все комсомольцы», – возразила я. «Но не все секретари. Мы с секретарями в интимную связь не вступаем», – брезгливо сказал папа. «Но я...» – сказалая. «Решайсама», – сухосказал папаиушел в кабинет. Нет ничего хуже, чем когда человеку сухо, со специальным выражением лица говорят «решай сама» и сразу же – раз, и в кабинет...

Маме Игорь тоже не нравился. Она сказала, что он «беспородный». Мама была из дворянского рода, и это обычное дворянское дело – внимательно рассматривать, кто какой породы. Вот только почему мой папа, еврейский мальчик из белорусского местечка, был в ее глазах самой лучшей породы – это самая настоящая загадка любви...

В общем, они оба решили, что Игорь не той породы, и что мне было делать?... Я представила, что у меня будут дети с комсомольским выражением лица и папе они не понравятся... Так закончился наш роман.

Я понимаю, Игорь, конечно же, был, как теперь говорят, user – человек, использующий все, что попадается на пути. Он хотел папу, то есть диссертацию и карьеру, гораздо больше, чем меня. Ну и что, что?! Человеческой природе свойственно примешивать к любви тщеславие и разные другие посторонние желания. Так почему бы не уступить этой человеческой природе, если уж в ней заложено стремление к диссертации?...

К тому же, если человек спит с женщиной только из карьерных соображений, у него начинаются проблемы, о которых я на днях беседовала с психологом, – с эрекцией и эякуляцией, а у Игоря никаких проблем с эрекций и эякуляцией не было.

После того как папа отказал ему в моей руке, Игорь сказал мне:

– Ты чего, Мымрик, ты что, думала, я всерьез?

– Да, – ответила я.

Игорь сказал, что и не думал всерьез о руке такого нелепого пуделя, такого мымрика, как я. Я не обиделась – просто некоторые люди могут ударить другого по лицу наотмашь, когда им больно. Думают, им так будет легче, если они ударят. А пуделем и мымриком меня все называли, не только он.

Нельзя сказать, что после Игоря у меня никого не было. По папиному мнению, у меня последовательно были: один неврастеник, два дебила и четверо не вполне достойных меня. А вот последние годы я так тихо жила... у меня совсем никого не было, кроме папы, потому что у папы уже никого не было, кроме меня.