Профессорская дочка - Колина Елена - Страница 12

Папа был известный ученый, у него была собственная школа, ученики по всей стране... Мама была красавица. Я не ученая и не красавица... У них была любовь, любовь навею жизнь. Когда я родилась, маме было за сорок, а папе за пятьдесят. Но я не была обожаемым поздним ребенком, слишком они любили друг друга и уж очень интересная была их жизнь.

Они – самое яркое, что было в моей жизни. Они были, как дубы, а я произрастала рядом, как чахлый кустик. Они мне дали всё. Я иногда думаю: а может быть, мне не стоило брать это всё, потому что это всё было их, а лучше бы я взяла от жизни хоть что-нибудь свое. Я была их предметом, а предмет без хозяев – что? Пылится в углу... Но это, конечно, глупости.

Мама говорила, я не выйду замуж. Папа говорил, я не сделаю карьеру. Я не вышла, не сделала и пылюсь на Фонтанке. Я так любила маму и папу. Особенно папу. Особенно папу.

Когда мама умерла, я осталась при папе, а папа при работе. Год назад папа пришел домой и сказал: «Все, сегодня защитился мой последний аспирант». Потом лег спать, заснул и умер. Во дворе института стоит скамейка, на ней сзади написано «Ученикам от профессора» – это его аспиранты придумали. Чтобы сидеть на скамейке и вспоминать его. Я тоже хожу посидеть на скамейке. До площади Репина идти недалеко.

Итак. Вадим – детектив, умный и ловкий. Он случайно узнал, что Рафаэль, Рембрандт и Веласкес в опасности. Еще Эль Греко. Опасность для Рафаэля и др. – мум-зик Игорь, злодей, похожий на отличника. Игорь – мум-зик без чести и совести... нет, пусть немного чести у него все-таки будет – задумывает ограбление. Он хочет влюбить Мари в себя. Это самый простой путь – одинокая Мари влюбится, оставит его ночевать, и тут-то он и... ага!

Вот такой план произведения. По-моему, для начала неплохо.

Нехорошо делать Игоря злодеем только за то, что он не прочитал мое «Варенье»? Или хорошо?

Но ведь так поступали все! Данте всех своих врагов разместил в аду, а художники часто изображали Иуду с лицом своего личного врага – нам, творцам, свойственна детская наивность. Конечно, в жизни Игорь не злодей, а деловой человек, но я вообще не встречала чистых злодеев в масках и с кинжалами... Творцу приходится многим жертвовать – сном, едой... Я пожертвую Игорем.

Кстати, писатели особенно хороши в этом смысле. Тургенев говорил, что не мог бы создать литературный образ, если бы не отталкивался всякий раз от живого человека.

К тому же Игорь никогда не узнает, что он – мумзик. Наоборот, он сможет гордо сказать в каком-нибудь интервью: «Это я навел знаменитую писательницу детективов Суворову-Гинзбург на мысль об этом бессовестном персонаже».

Примечание. Обдумать, что такое красавица по-мум-зиковски. К примеру, у нее нос с изящной горбинкой, облако кудряшек... очки – это само собой...

Следующий день... или через один, или через два, не важно

...Пять долларов лист. В пересчете на шоколадно-ва-фельный торт – три целых четыре десятых шоколадно-вафельных тортов лист. Сколько можно продержаться без пяти долларов лист? А без шоколадных тортов?

Ох, Вадим – на одну чашку кофе и две сигареты. В черном свитере и черных джинсах. Забыл у меня голубой шарф.

Если честно, не за это. Она просто влюбилась с первого взгляда.

Приходится признать: умная одинокая Мари влюбляется в Вадима, которого считает человеком от мышей, с первого взгляда, как дура, как дикая старая дева, как блондинка. Она всегда влюбляется с первого взгляда – раз, как будто в ней что-то щелкнуло и замкнуло.

Злодей Игорь заказывает себе кольцо с заостренным бриллиантом – планирует вырезать холст из рамы как будто между прочим, одним мановением руки.

Ада (не Ада, амумзик Ада, они же все мумзики) – верная, преданная экономка красавицы Мари – одобряет визиты Вадима. На нее, пожилого, умудренного жизнью мумзика, тоже действуют его мягкая улыбка, его сексуальное обаяние...

«Положись на меня, девочка, – говорит Ада, – я помогу тебе покорить сердце при помощи жюльена и про-фитролей!» Ада пользуется кухонными рукавицами, когда ставит и вынимает блюда из духовки, внимательно следит за процессом приготовления фуа-гра с лесными ягодами...

«Люби, дитя, – растроганно говорит Ада, пробуя фуа-гра. – Люби, пока не завяли розы на твоих щечках».

Примечание. Обдумать, что такое сексуальное обаяние по-мумзиковски. Не забыть, что читатели – дети. Может ли быть, что сексуально обаятельные мумзики носят черные джинсы? И черные свитера. Казалось бы, это пустяк, детектив Вадим мог быть одет в камзол и жабо, но нет: внимание к мелочам – одна из черт, присущих настоящим писателям.

Мари влюблена, а я нет, НЕ влюблена...

Я всегда влюбляюсь одинаково – мгновенно, как будто во мне что-то щелкнуло и замкнуло. Вот посмотрю на человека, и мне сразу же понятно – это мой человек. Правда, потом оказывается, что нет, не мой. Не говоря уж о том, что я тоже не его человек. Но все равно всегда щелкает. Атут – ничего, хоть и бывший секс-символ.

Кстати, мне вообще глупо влюбляться в секс-символ. Символы должны влюбляться друг в друга, а я же не являюсь символом красоты, или Олимпийских игр, или еще чего-нибудь.

Почему после визитов Вадима я всегда как сумасшедшая бросаюсь к «Варенью»?

Четверг, 19.20

Вадим отказался от кофе, сказал, хочет еще раз взглянуть на картины.

– А наследники у Вас есть? – поинтересовался Вадим, рассматривая маленькую картинку над диваном, мою любимую – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба. – Какие-нибудь родственники? Или Вы совсем одна?

– У меня есть родственники в Русском музее, – сказала я. – Там два портрета моих предков, из рода Суворовых.

– И это все? – удовлетворенно засмеялся Вадим.

Думаю, это все. Хотя... Я никогда не спрашиваю на звонок в дверь: «Кто там?»... А вдруг там кто-то неожиданный? Наверное, я подсознательно надеюсь на вдруг-брата, или на вдруг-сестру, или на вдруг-наследство из Австралии...

– А это у Вас кто? Тоже кто-нибудь из Русского музея? – спросил Вадим про маленькую картинку, мою любимую, – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба.

– Нет, что Вы. Это папина работа. Папа говорит, что живопись и наука – это формы познания мира, он увлекся живописью не так давно, после семидесяти, и у него даже были выставки в Доме ученых.

– А это тоже Ваш папа рисовал? – Вадим кивнул на портрет над роялем.

– Ну-у... не совсем. Не обижайтесь, но это как раз «из Русского музея». Это Кустодиев.

– Не продаете? – быстро спросил Вадим. – Кустодиева не продаете? Пока не продавайте...

– Как это продаю? – удивилась я. – Кустодиева продаю? Это же мой прадедушка... Может быть, все-таки кофе?

– Кустодиев – Ваш прадедушка? – заинтересованно переспросил Вадим. Посмотрел на меня с уважением.