Возмездие - Колен Фабрис - Страница 12

— Что ты думаешь делать? — спросил Хедар. — Мы держим путь в Эзарет.

— Я хочу вернуться на восток, — ответил ишвен. — В страну моих предков.

— Боюсь, это не так-то легко.

В глазах акшана мелькнуло беспокойство.

— Менее чем в четырехстах километрах отсюда видели отряды сентаев. К востоку.

— Сентаи всегда были тут.

— Но они подошли ближе. Они все время подходят ближе.

— Я знаю.

— Боюсь, ты не вполне понимаешь, — мягко сказал Хедар. — Я сам никогда их не видел, хвала моим предкам, но я знаю одного торговца, который…

— А я их видел. Они убили мою семью.

Акшан медленно опустил свою пиалу.

— Что ты сказал?

— Это было давно, и я… Я был ребенком, я не очень хорошо это помню.

— Где?

Тириус горько улыбнулся; по непонятной причине, его самые ранние воспоминания прерывались на этом месте: он не помнил ни своих родителей, ни того, что произошло потом. Он видел их лишь в своих снах, а сны часто лгут.

— Я не знаю, где находится моя деревня. Она была очень далеко отсюда, далеко на восток. Я вижу речку, скалистые берега. Я вижу безоблачное небо и…

Он опустил голову. Хедар положил руку ему на плечо и осторожно его потряс.

— Ты думаешь, я все это придумал, — вздохнул ишвен, вставая. — Мой учитель в Дат-Лахане говорил мне то же самое. Но это неважно. Главное, что я никогда не отыщу мою деревню. Прошлое для меня как погребенные под песком развалины. И, наверное, так лучше.

— Но иногда, — ответил акшан, в свою очередь поднимаясь, — иногда буря сметает песок и обнажает древние развалины, которые, казалось, были погребены уже навсегда.

Тириус не слушал его. Он вышел из шатра: ему было необходимо, чтобы солнце ударило его по коже, как по коже барабана.

На следующий день караван тронулся. Он держал путь в Эзарет: несколько мулов, пара белых лошадей, а вместо повозок странные сани, оставляющие на песке неправильные борозды. Человек пятьдесят мужчин и женщин в тюрбанах и многослойной одежде из светлой ткани следовали за караваном. Их глаза спокойно вглядывались в пустыню, ноги увязали в песке, и люди медленно шли вперед, думая каждый о своем. Двигались ранним утром, а в самые жаркие часы делали привал. После этого снова пускались в путь, и следующую остановку делали лишь с наступлением темноты на краю какого-нибудь оазиса, зарослей кактуса на берегу полувысохшего озера.

Природа вокруг была потрясающей красоты. Древние скалы, помнящие сотворение мира, утесы, возвышающиеся над линией горизонта. Иногда духи подавали голос, земля вздыбливалась, и вихри из песка и пыли наугад неслись над землей цвета охры. Тогда караван останавливался. С мулов сбрасывали поклажу, как можно быстрее развязывали веревки, разворачивали длинные, свернутые в тюки полотнища ткани и, когда успевали, вырывали в земле траншеи, в которых прятались и ждали, пока пройдет буря. Пыль была повсюду: в шатрах и в поклаже, в глазах и в пище. Оставалось только свернуться на дне траншеи и ждать, пока этот кошмар закончится. Иногда ждать приходилось часами. И вдруг в какой-то момент, удовлетворив свою жажду крови, буря удалялась так же быстро, как и приходила. Пути ее были неисповедимы.

Хедар и его люди хорошо знали Белую Пустошь. Много лет они пересекали ее с севера на юг и с востока на запад. Однако, как объяснил Тириусу главный караванщик, каждое путешествие было не таким, как прежние — вечно новым. Ночью дорогу указывали звезды. На вершинах дюн громко кричали одинокие койоты. Ужинали в молчании кашей из кактусов, кукурузными лепешками, кузнечиками и чаем. Чтобы убить время, люди играли в кости, иногда также мерялись силой рук. В этом случае на земле устанавливали небольшие деревянные столики, у которых устраивались противники, а все остальные окружали их и наблюдали за ходом состязания. Проводился лишь один тур.

На третий вечер Тириус, который за два дня ни с кем не обмолвился словом, присоединился к зрителям. Только что закончилась партия в кости. Начиналось состязание в силе. Ишвен смотрел, как люди встают у столов на колени, как напрягаются их мускулы, как блестит азарт в их глазах. Крики досады и триумфа возносились к ночному небу, а костер отбрасывал на дюны странные тени.

— Уходи, чужеземец.

Тириус обернулся. Это был Салим, брат Хедара — тот, кто хотел выдать его азенатам. По непонятной ишвену причине, торговец с длинной черной бородой так и не смог привыкнуть к его присутствию. От него вечно несло пряным вином. Салим много пил, еще больше, чем его брат, и ничего хорошего это не сулило. Это знали все. В другое время они предусмотрительно держались от него подальше, что не мешало им говорить о нем при любой возможности. Его брат обещал в будущем году передать ему руководство караваном. Но при таком положении дел это было весьма проблематично. Тириус отошел, не вступая в перепалку.

— Эй, эй, — снова начал акшан, — отойдите все. Ставлю пять тысяч экю против любого из вас. Вы хорошо меня слышали?

Изумленный шепот пробежал по толпе. Пять тысяч экю — это же больше, чем большинство торговцев зарабатывает за год. Но Салим был богат, это знали все.

— Не валяй дурака, — произнес кто-то из зрителей. — Нам не нужны твои деньги.

— Он прав, Салим. Иди-ка лучше поспи. У нас впереди еще целый день пути.

— Что? — резко обернулся зачинщик. — Кто это сказал? Кто посмел бросить вызов Салиму Великому?

— Салиму Пьянице, — сказал какой-то человек высокого роста, выходя в центр круга. — Все, что я говорю, — для твоего же блага.

— Разрази меня гром! — взревел Салим, ударяя себя кулаком в грудь. — Джадир Хасем, мой двоюродный брат. Значит, это ты хочешь бросить мне вызов?

— Нет, — ответил тот, протестующе замахав руками, — нет, послушай…

— Ты сам напросился! — вскричал разъяренный Салим. — Иди сюда, я преподам тебе урок, который ты заслужил.

— Салим…

Но тот уже сидел за маленьким столиком из кедра в ожидании своего противника.

— Пять тысяч экю, жалкая мокрая курица.

— Салим, послушай…

— Боишься? Джадир Хасем — да будут мне свидетелями духи моих предков — ты всегда был беспринципным ублюдком. Ты не способен даже на…

— Отлично! — взорвался акшан, в свою очередь вставая на колени у столика. — Хорошо, начнем.

В мертвой тишине мужчины сцепили руки. Толпа сделала шаг назад.

— Дайте знак, — приказал Салим. — Пять тысяч экю.

К столу подошел человек, в котором Тириус узнал молодого кочевника, который давал ему пить, когда он очнулся. Акшан торжественно поднял руку и резко опустил ее.

Салим глухо зарычал. На шее у него вздулись вены, он стиснул зубы, изо всех сил напрягая мускулы. Через мгновение победа была у него в кармане, или, по крайней мере, всем так показалось. На самом же деле его соперник играл с ним. Зрители затаили дыхание. Губы Джадира Хасема искривились в чуть заметной улыбке. Он медленно, очень медленно поднял руку своего соперника. Потом так же медленно, но неумолимо стал ее опускать. У Салима побагровело лицо. Он ничего не мог сделать. Его рука с сухим стуком коснулась деревянной поверхности стола. С нервной усмешкой он рухнул на спину. Его соперник поднялся, стряхнул пыль с рукавов туники и обвел взглядом замершую толпу.

— Пять тысяч экю, — сказал он громко. — Когда ты отдашь мне мой выигрыш, Салим?

Последний попытался встать, но тут же упал. Кто-то из участливых зрителей помог ему сесть.

— Поглоти тебя буря.

— Постойте!

Пробравшись через толпу кочевников, к столу вышел Тириус Бархан. На его матовой коже играли медные отблески костра. Все взгляды устремились на него. Акшаны успели привыкнуть к нему; его крепкое телосложение вызывало восхищение, а таинственное прошлое было предметом пересудов. И он всегда предпочитал держаться в стороне. До настоящего момента.

— Постойте, — повторил ишвен, вставая на колени перед столиком. — Джадир Хасем, теперь я бросаю тебе вызов. Пять тысяч экю.

Акшан с минуту был в замешательстве. Он посмотрел на остальных, затем на Тириуса. Все в караване знали о его мощи. На вид чужеземец был так силен, что мог с легкостью победить любого из них. Но Джадир был одним из самых сильных мужчин племени. А отказаться от вызова значило покрыть себя позором.