Затески к дому своему - Кокоулин Леонид Леонтьевич - Страница 28

В мутной тиши стояли опухшие от снега деревья. Затаилась и речка. Гриша постоял, послушал и побежал к своему мосту. У запруды он его не увидел. Екнуло сердце: «Куда девался мост?» Посмотрел на лоток, лапник чернел под снегом. «Угу, сколько навалило!» – Гриша сгреб ногой снег, поднял ветки и сразу увидел рыбьи хвосты. Он выбирал из лотка ленков, хариусов, выкидывал их в снег и не чувствовал, как бывало раньше с удочкой, азарта. Как бы и не рыбалка вовсе. Рыба билась у его ног, коченела, изогнув хвосты Гриша подобрался к заездку, расчистил лед и припал к нему, высматривая дно, и увидел у самого входа в лоток крупного тайменя. «Ах ты!» – как током прошило волнение, и зашлось, подкатило горячее под самое горло. В азарте Гриша сорвал с головы шапку, но вспомнил, что ни крючка, ни лески при нем нет. Не шевельнув плавником, таймень словно тень сошел на глубину. Гриша еще посидел на льду, не стряхивая снега с головы, надел шапку, накрыл лапником лоток, сбросил в мешок рыбу и поволок к зимовью, слабо угадывая свой след.

– Папань, – с дороги крикнул Гриша, – крючок ковать надо! – Подошел и увидел, что отец снова что-то тесал. – Чего это строить взялся?

– Лестницу. Трубу закрывать. А тебя с уловом…

– Ты знаешь какая там рыбина?! – все еще не мог успокоиться Гриша.

– Знаю, – спокойно сказал Анисим. – А это чем не рыба, – кивнул он на мешок.

– Да-а… – обиженно протянул Гриша. – Вот там рыба.

– Ну-ка посчитай на нашем численнике, сколько мы тут ден, – стараясь отвлечь Гришу, попросил Анисим.

– Двенадцать, папань, – посчитав на стволе дерева зарубки, выкрикнул Гриша.

– Значит, две недели, а как один день… Летит время. Лыжи пора вострить.

– А лыж-то и нет. Белку не поймали.

– За белкой дело не станет. Сама в руки просится. Ты видел, что она с орехами вытворяет?

Гриша удивленно взглянул на отца.

– Не видел, так сходи, сходи погляди…

За шалашом под раскидистой пихтой был склад шишки. Гриша поднырнул под плотно нависшие до самой земли заснеженные ветки. Под пихтой было сумеречно. Не только снег, но и свет слабо проникал. Гриша присмотрелся, куча шишек была разворошена. «Видать, не один зверек трудился, – подумал Гриша. – Сколько шишек распустили».

Гриша поднял несколько недовыщелушенных шишек, сложил в полу фуфайки и принес показать отцу.

– Видал? Если не изловить, оставят без орехов.

– Свое берут, – спокойно сказал Анисим, примеряя к стенке лестницу. – Это мы у них тащим. А то, что в шишке осталось, – пустой орех.

– Да ну? – не поверил Гриша. Сковырнул чешуйку, достал орех, раскусил – пустой, другой, третий…

– Ну, а я что говорил?

– Как они знают, что пустой? – удивился Гриша.

– Знают, – взял в руку шишку Анисим. – Я сколько раз задумывался. Сквозь скорлупку, что ли, видят? Загадка, и все.

– Надо убрать в зимовье орех, который уцелел, – по-хозяйски Гриша взялся за мешок.

– Ты говоришь, белку надо? – остановил Анисим Гришу вопросом. – Так и не ходи далеко. Сделай клетку, закидную дверцу – и белка твоя.

Гриша за топорик.

– Можно в зимовье строгать?

– Строгай.

– Из лучинок?

– По мне так лучше всего делать из таловых прутьев Нарезал потолще карандаша…

– А шить чем?

– Шить? Сплести можно, но не поднимешь, тяжелый будет. Лучше всего, – вспомнил Анисим, – деревянные гвозди-кляпушки на еловой смоле – хорошо держать будут…

Гриша нарезал таловых прутьев, очистил и подвесил над каменкой сушить. Пока обобрал с ели смолу, настрогал гвоздики, и заготовка подошла – подсохла. Проколол шилом палочки и в соединении, обмакнул гвоздик в смолу и вогнал, зачистил и как отлил. Гриша настолько увлекся работой, что, не позови отец к столу, и не вспомнил бы о еде. Клетка получилась, взял Анисим в руки – выпускать жалко. Словно из дорогого дерева сшита. Повертел в руках клетку Анисим, только и выдохнул:

– Ну-у, Григорий…

Снег валил, не переставая, день, ночь, еще день, еще ночь, задавил и кустарники, и подсад, словно прибрал все то, что плохо и не на месте лежало. Высветил лиственничники. Оголил и уширил берега речки. Только ельники и кедрачи еще больше посмурнели и затаились.

Рассвет Анисиму казался долгим, тягучим и вязким, как еловая смола, когда ее опрастываешь из кружки.

– Сколько не лежи, а вставать придется, – поворочался Анисим на «перине». В зимовье было тепло, уютно и таинственно спокойно. – Ты не спишь, Григорий?

– Нет, папань.

– Интересно, сколько натикало на твоих серебряных?

– Однако, паря, мно-о-го-о, – подражая деду Витохе, протянул слова Гриша.

– Какие у тебя планы, Григорий?

Гриша сел на нарах, почесал голову. Мутно отсвечивало ледяное окно, маячили печка, стол.

– Я бы так поел…

– А клетку не проверял?

– Нет, – спохватился Гриша. Спрыгнул с нар. Земляной пол холодил ноги. – Где же обувка? – пошарил Гриша под нарами.

– И обувка и штаны за печкой висят.

Гриша снял с гвоздя штаны и, как только влез в них, сразу почувствовал, что нет дырок на коленках.

– Когда успел, папань? И бродень залатал.

– Ночь-то год, – отозвался Анисим.

Гриша обулся, надел фуфайку и в дверь, торкнулся, а она ни с места.

– Нас кто-то подпер. – Гриша отступил и с разбегу саданул плечом. И тогда дверь не открылась.

– Медведь, кто еще мог так подшутить? – предположил Анисим. – Придется через трубу выходить, не иначе.

– Ломать трубу, что ли? – опешил Гриша.

– А как бы ты хотел?

Гриша поглядел в окно, но ничего не увидел.

– Лучше уж прорубить окно… «Стекло» мы еще добудем. Гриша через стол пощупал, погладил «стеклину», как будто хотел убедиться, цела ли она. – Не тает. Тепло и не тает. Сверху залоснилась, и все.

– А с чего растает, когда снаружи жмет мороз – перебивает…

– Рубить? – уже с топором в руке, спросил Гриша.

– Погоди, Григорий. – Анисим не спеша спустился с нар, долго натягивал, покашливая и покрякивая, бродни. Наконец, поднялся со скамейки, подшагнул, навалился плечом, и дверь отжалась. И сразу в зимовье запуржило снегом. – Пролезешь? – уступил дорогу Анисим. – Лопата сразу за дверью под стенкой стоит.

Гриша протиснулся между дверью и косяком, дверь за ним со скрипом захлопнулась.

Грише показалось, что он окунулся в мутный поток, настолько плотно лепил снег: протяни руку и не увидишь своих пальцев. Гриша нашел лопату, отгреб от двери сугроб и побрел по пояс в снегу смотреть клетку. На месте костра – белая черновина, и шалаш черным глазком выглядывает из сугроба. Гриша изо всех сил, буравя снег, едва пробился под ель. Он сразу услышал возню в клетке, бросился к ней и увидел белку. Гриша схватил клетку, но, убедившись, что дверца плотно захлестнулась, одернул себя. «Каким должен быть охотник? Хладнокровным. То-то, Григорий». Белка дико металась по клетке.

– Ну чего, ты?.. Дурочка, – ласково сказал Гриша. – Никто тебя не съест.

Гриша ошелушил шишку и посыпал орешки через дырочку в клетку. Но белка еще больше встревожилась.

– Ладно, обвыкай. – Гриша прикрыл клетку лапником и своим следом вернулся к зимовью. Отец уже проскреб тропинку к речке.

– Вижу. Светишься… – встретил Анисим Гришу.

– Серебристая, папань! Вот такой вот хвост!.. – Гриша широко раскинул руки.

– У лисы заняла, – рассмеялся Анисим.

– Давай, папань, еще одну поймаем, веселее им будет.

– А драться не будут?

– Чего им делить, орехов хватит.

– Куда же эту отсаживать? – задумался Анисим.

– Пусть в зимовье побегает.

– Выскочит.

– Можно в валенок посадить, – догадался Гриша.

– Не прогрызет? – усомнился Анисим.

– Тогда еще делать клетку?

– Тебе виднее, – Анисим воткнул в снег лопату, и она осталась вопросительным знаком. – Бери, Григорий, мешок, сходим за рыбой да разгородим заездок – куда нам ее столько…

Снег начал редеть и вдруг просветлело, как будто заткнули небо.