Затески к дому своему - Кокоулин Леонид Леонтьевич - Страница 23

– Да нет, – отнекиваюсь, – дома ждут. На две недели отлучки всего имею.

– А я, видно, отвоевался, – постучал Митрий по деревянной ноге.

Едок Митрий неважный, копнет вилкой в тарелке и в сторону ее отставит. Уж и главный повар выкатился к нам арбузом.

– Может, что не глянется? Может, другое заказывать будете?

А Митрий просит:

– Уважь меня напоследок: заказывай все, что твоей душеньке угодно, а коли не сыщется в этом ресторане, попросим из другого достать.

– Будет исполнено, доставим непременно, – хозяин ресторана пузом на изготовку.

Мне неловко людей обременять своей особой, и я попросил с ходу кулаги. Хозяин и повара врассыпную. А мы с Митрием закусываем. Музыкант на скрипке так жалостно выводит. Сидим. Уже и позабыли о своем заказе. Тут ко мне склоняется мужик, важный такой – в сером сюртуке – и говорит:

– Во всей Москве нет вашей рыбы, все рестораны подняли.

– Да брось, я ему говорю, нам и не надо никакой рыбы…

Представительный человек было от нас отошел, да вернулся и просит сказать, что это за рыба – кулага.

– Да никакая, говорю, это не рыба, а из ржаной муки заваруха…

А тут из-за спины этого господина вынырнул официант с подносом во все руки:

– Достали, наконец, вам кулагу, под белым польским соусом, – и ставит поднос на середину стола.

– Так что будешь, сын, заказывать?

– Как – что? Рыбу кулагу, – засмеялся Гриша. – Если не найдется кулага, давай сухарей…

Утром поднялись с рассветом, позавтракали оставшейся от ужина рыбой, за инструмент – и к зимовью, Гриша бегом к мху – мох уже взялся сверху ледяной корочкой, но внутри было тепло и сыро. Мох спрессовался. Гриша теребил его из кучи, носил и ровным слоем стелил на бревно, а сверху они накатывали другое бревно с пазом, придавливали мох, подбивали его конопатками и так ряд за рядом выводили под матицу. Когда укладывали последние венцы, бревна не поддавались, не шли в стенку.

– Ах ты, маленько не хватает силенок, – напрягая жилы и краснея от натуги, сетовал Анисим.

Гриша уже не мог руками дотянуться до бревна и тянул, сколько было мочи, за веревку.

– Подожди, Григорий, не тяни, порвешь последнюю добрую вещь, – опустил Анисим бревно. – Давай-ка прицепим к составу «толкач».

Анисим прикатил от костра увесистую чурку, закатил чурку на стенку и привязал ее за конец веревки, который тянул Гриша.

– Теперь вы в одной упряжке, – похлопал Анисим по чурбаку, словно по крупу лошади. – Ну, милые, – взялся он за бревно. – Р-раз, – и Гриша поднаваливается на веревку. – Еще р-разок! – командует Анисим, и бревно послушно, рывками ползет на стенку. – Оппа!.. – И бревно ложится, как надо, в стенку.

– Та-ак, – одобряет Анисим подгонку и берется за мешок. Теперь Гриша мох подает мешком. Анисим соорудил строительные леса из жердей, туда Гриша и ставит его. Пока мох не остыл, они его вынимают, разбирают и укладывают, потом снова накатывают приготовленное бревно.

– Папань, – спохватывается Гриша, – забыли окно и дверь…

– Не забыли, выпилим…

– А разве нельзя сразу, по размеру, тогда и бревна поднимать было бы легче.

– Можно было, – соглашается Анисим. – Только стенка была бы неустойчива.

– А ты замечаешь, папань, как хлестко на закат день идет, я так по солнцу вижу.

– А я по тени. У меня свои часы, – показал Анисим на елочку-подростка.

Сиреневая тень от елочки стрелкой лежала на ярко-белом снегу и доставала валежину.

– Ну и как ты, папаня, по ней видишь?

– Вижу. Третьего дня вот здесь тень была, – подошел Анисим и показал на черточку. – А теперь? Вон на сколько подросла, значит, на столько и убыл день. И градусник у меня есть, – похвастал Анисим.

– Покажи?

Анисим приподнял коринку:

– Смотри.

– Гвоздь?!

– Он и есть градусник. Видишь черточки на затеске, как гвоздь удлинится за черточку – оттепель, сожмется – на мороз.

– А ты чо мне сразу не показал?

– Показываю.

– Можешь сказать про градусы? – с лукавым прищуром спросил Гриша.

Анисим шумно потянул носом воздух:

– Около двадцати… а то и все двадцать пять…

– Аршин больше, аршин меньше… – засек Гриша.

– Не велика косина, – рассмеялся и Анисим. – В окопах так я по котелку узнавал: крышка туго закрывается – к теплу, проваливается – на мороз… Небольшая грамота, но все ж…

И дверь, и окно прорубили, и зимовье сразу ожило. А сделали окосячку – и вовсе радостно прозрело. Гриша отбежал к реке.

– Смотрится, папань! Иди погляди отсюда.

– Придется, – выбрался Анисим из зимовья и сошел на берег. – Смотрится! Но чего-то не хватает. Прически нет. Крыша ведь, как дорогой гребень. Хоть на один скат, да надо ставить.

– Ну какой же терем с плоской крышей, – заспорил Гриша. – Смотреться не будет…

– Ну что ж, глаза боятся, а руки делают, – сдался Анисим. – До крыши дело еще дойдет, главная забота, как тепло в зимовье загнать. Где на печку камень взять – вот вопрос.

– В скалы сходим, – подсказывает Гриша.

– А много ли принесешь на горбу?.. Опять же лыжи надо. Прорва этого камня пойдет…

– Можно заездок разобрать, который начали из камня, – рассуждает Гриша. – Он же без надобности.

– Есть там подходящий камень, – хватается Анисим за мысль Гриши, – а на трубу донесем плитняка… Хорошая мысля приходит не опосля, – срифмовал Анисим. – Однако заговорились, паря, побежали-ка матицу поднимать.

На матицу выбрали бревно под силу, острогали, огладили с особым уважением и вниманием, как не говори, а событие в строительном деле не рядовое. Испокон века – праздник. Считай, дом возведен. Матицу уложили, настелили потолок из колотых строганых плах, укрыли потолок мхом.

– Теплее, папань, стало в зимовье, – определил Гриша, потоптавшись внутри.

– Жить можно, – поддержал Анисим. – Вот чем стеклить? Не присоветуешь, Григорий? – подгоняя тесовую дверь, спросил Анисим.

– А раньше чем стеклили? – поинтересовался Гриша.

– Кто чем. Кто бычьим пузырем, кто натягивал холстину…

– Ну, а мы речкой застеклим…

– Льдиной? Однако дело говоришь, Григорий.

Гриша сказал первое, что подвернулось на язык, а отец принял всерьез.

– А не растает? – засомневался Гриша. – Раз печь ставить собираемся.

– Не должно бы. Зимой не растает. Летом стеклину принесем.

Льдину на окно вырубали на плесе: светлую, хрустальную. Принесли, обрезали по размеру пилой.

– Как алмазом! – сказал Гриша. – И такая же, как алмаз, янтарная.

– А ты видел алмаз? А янтарь?

Гриша отрицательно помотал головой.

– А говоришь…

– Хоть кого спроси, как алмаз чистой воды.

– Понятно-о, читал, – протянул Анисим, вставляя «стеклину» в проем окна. – Как тут и была!..

Они вошли в зимовье. Гриша закрыл дверь.

– Ну, Григорий, хорошее электричество ты зажег.

Свет от окна струился мягкий, с зайчиком внутри и невесомо ложился на строганые медовые стены.

– Жаль коптить, – повздыхал Анисим. – Надо искать глину на печку.

– Давай, папань, сегодня тут ночевать.

– Посмотрим, – неопределенно ответил Анисим.

Через минуту Гриша уже топтался у порога.

– Пошли к костру…

– У костра время проводят. А у нас два способа греться. Таскать камень с реки и колоть чурбаки на доски, строгать стол, нары. Выбирай, Григорий, какой способ тебе подходит.

– Запруду разбирать, – сразу выбрал Гриша.

Анисим вышел из зимовья и, хотя было видно, сумерки топили речку, посмотрел на свои часы.

– О, мил чиловек, приспела пора варить суп из топора…

– По мне так рыбу с крупой тушить, а перед тем сухарика погрызть, – высказал свое желание Гриша.

– Чему быть, того не миновать, – взялся за котелок Анисим.

Отужинали. Гриша загреб котелок, прокипятил его, сполоснул, засыпал толченый орех, помешал, собрал ложкой скорлупу.

– Папань, тебе подогреть молока?

– А чего греть, – отозвался Анисим, – давай парное… – Гриша налил полную кружку и подал отцу. Анисим прихлебнул один, другой глоточек из кружки… – Сладкое. На хорошем выгоне корова паслась…