Гибель «Демократии» - Руга Владимир - Страница 13

Петр обратил внимание, что комиссии так и не удалось выяснить личности посторонних людей, побывавших на борту «Марии» накануне взрыва. Ежедневно на линкоре производились разного рода доделочные работы, для чего с берега прибывало более сотни рабочих. Поименную проверку, равно как и тщательный осмотр их вещей, никто не проводил. В деле оказалось свидетельство одного из матросов, как глубокой ночью он встретил двух мастеровых, бродивших по кораблю с фонарями. Кто они, что делали, а главное – куда подевались, осталось загадкой.

Не меньшее удивление вызвало у поручика и то обстоятельство, что по результатам работы комиссии дело было спущено на тормозах. Скорее всего, это было связано с нежеланием верховной власти ставить под удар Колчака. К моменту гибели «Императрицы Марии» Александр Васильевич командовал флотом лишь четвертый месяц. Однако за столь короткий срок ему удалось полностью запереть турок в Босфоре, а также наладить эффективную поддержку кораблями флота действий сухопутных войск. Под его руководством началась подготовка стратегической десантной операции на турецкую территорию. Произойди катастрофа при его предшественнике – адмирале Эбергарде – наверняка последствия были бы иными.

Чрезмерно осторожному и нерешительному флотоводцу обязательно припомнили бы дерзкие обстрелы приморских городов вражескими кораблями. Прямым намеком на странную безнаказанность немцев служило прозвище адмирала – «Гебенгард». Подразумевалось, что вторая часть фамилии переводилась на русский язык как «хранитель». Лыком в строку стали бы и слухи о непатриотической привычке старика отправлять белье для стирки аж в Голландию – в «России, мол, даже рубашку не могут выстирать как следует. Но Эбергард слетел со своей должности еще раньше и по другой причине.

Случилось так, что некая особа обратилась к нему с записочкой от Распутина. В ней царский фаворит просил пристроить «хорошую женщину» на какую-нибудь службу. Вместо того, чтобы немедленно исполнить просьбу «возжигателя царских лампад», адмирал велел навести справки о просительнице. Из контрразведки ему донесли о подозрительных знакомствах распутинской протеже, поэтому он счел возможным выкинуть из головы эту историю. Когда же дама проявила настойчивость, попутно стращая гневом пресловутого старца, Эбергард приказал выслать ее из Севастополя. Вскоре ему пришлось оставить должность командующего флотом.

Последним документом, подшитым к делу, оказалось донесение от агента по кличке Гафель. В июне 1917 года он сообщал, что еще во время работы комиссии Колчак якобы сказал: «Как командующему, мне выгоднее предпочесть версию о самовозгорании пороха. Как честный человек, я убежден – здесь диверсия. Хотя мы и не располагаем конкретными доказательствами».

«Почему же адмирал не использовал всю полноту своей власти, чтобы довести это дело до конца? – размышлял Петр над прочитанным. – Помешала революция? Да, как раз, летом семнадцатого произошла нашумевшая история с его кортиком. Потом он оставил флот и уехал в Америку морским агентом. А сейчас бывший командующий еще больше отдалился от проблем Черноморского флота. После прихода к власти Корнилова Александр Васильевич предпочел вернуться к полярным исследованиям. Говорят, когда президенту передали слова Колчака, что он мог бы не хуже управлять Россией, правительство получило указание беспрепятственно финансировать все экспедиции адмирала, посвященные освоению Северного морского пути».

Гибель двух линкоров настолько совпадала в деталях, что невольно напрашивался вывод: если докопаться до причин взрыва на одном из них, то можно будет раскрыть тайну гибели другого. Шувалов пришел к твердому убеждению, что на этот раз надо сделать все возможное и невозможное, но выяснить причины взрыва, произошедшего на «Демократии».

Когда Петр закончил изучение документов, была уже глубокая ночь. На Большой Морской удалось найти извозчика, который за тройную цену согласился отвезти поручика на Корабельную сторону. По дороге Шувалову пришла в голову мысль, что следовало бы проверить телеграммы, отправленные из Севастополя после гибели линкора. Если это диверсия, исполнители просто обязаны были сообщить о выполнении задания. Он определил себе на сон четыре часа, после чего опять предстояло заняться каторжным трудом, именуемым контрразведывательным розыском.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ресторан при гостинице «Гранд-Отель» идеально подходил для конспиративных встреч. Обилие густых тропических растений, расставленных в кадках по всему залу, упрятанные в глубокие ниши столики, огромные витринные стекла – все это позволяло без помех наблюдать за окружающей обстановкой, самому оставаясь невидимым. Кроме того, здесь, на берегу южной бухты, не было людской толчеи, которая затрудняла выявление слежки.

Назначая своим информаторам свидание в ресторане, Яков-Блюмкин ко всему перечисленному добавлял еще соображение психологического свойства. Как правило, люди становились негласными агентами Комитета общественной безопасности из-за денег, поэтому даже недорогой завтрак (обед или ужин) за казенный счет был им в удовольствие. Опять же богатство ресторанного меню позволяло Якову демонстрировать недовольство усердием подчиненных, не прибегая к словесным разносам.

Принцип простой: доставил ценные сведения – получи обед подороже: не расстарался – довольствуйся тем, что поплоше, а то и просто чашкой кофе. В тихой Рязани физиолог Павлов увлеченно возился с подопытными собаками, приучая их выделять слюну по сигналу; оперативник КОБа, сам того не ведая, сделал учение об условном рефлексе хорошим подспорьем в политическом сыске.

Вообще-то Блюмкин предпочитал работать в одиночку. В самом начале службы в Комитете он понял одну простую истину: каким бы ты ни был талантливым и усердным, всегда найдутся ловкачи, которые припишут себе твои заслуги. При таких условиях, чтобы подняться по служебной лестнице и непосредственно наслаждаться благоволением начальства, придется долгое время работать «на дядю». Яков ждать не хотел.

Он считал, что революция дала ему право не карабкаться, а взбежать на вершину власти. Сделать это можно было, лишь единолично представляя результаты успешно выполненных заданий. Но порыв молодого человека так и остался бы невостребованным, служи Блюмкин в любом другом ведомстве, кроме Комитета общественной безопасности.

Несмотря на демократические преобразования в России, чиновничество в ней оставалось сплоченной кастой. Велениями Государственной Думы министры приходили и уходили, а легионы бюрократов оставались на своих местах, ловко манипулируя входящими и исходящими бумагами. Вчерашнему изгою нечего было и мечтать пробиться сквозь монолитное единство традиционных носителей государственного вероисповедания. Только Комитет общественной безопасности да еще милиция широко распахнули двери всем желающим служить новому политическому режиму, гарантируя полное отсутствие конкуренции со стороны старых служащих. Именно в этих обстоятельствах способности молодого человека были оценены сполна, а его индивидуализм поставлен на службу делу – Блюмкин стал агентом по особым поручениям. К лету 1919 года он заслуженно считался в Комитете одним из лучших специалистов по выполнению самых деликатных заданий, которые требовали пренебрежения моральными нормами.

Среди сослуживцев Яков выделялся еще и непревзойденным артистизмом в оперативной работе. Поступи он на сцену, может быть, в России стало бы одним хорошим актером больше. Но природный авантюризм толкал его в число тех, кто стремился повелевать людьми не среди картонных декораций, а в реальной жизни. Другой стороной заложенного в нем таланта к лицедейству являлась способность чувствовать партнера. При всем своем индивидуализме, он умел легко сходиться с людьми. Зачастую ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять сущность человека, с ходу определить его слабые и сильные стороны. Единственное, чего он боялся, это встреч с женщинами, у которых природная интуиция была подкреплена умом. Соединение двух таких качеств позволяло их обладательницам видеть истинное лицо Якова под любой маской.