Дети Гитлера - Кнопп Гвидо - Страница 25

Однако у многих бывших девушек позитивные воспоминания остались от работы в сельском хозяйстве. Работа у крестьян для девушек из больших городов часто становилась первым общением с настоящей природой. О том, какие масштабы приняла трудовая повинность на селе, свидетельствуют данные нацистской пропаганды на тему «битвы за урожай» осенью 1942 года. В «битве» приняли участие более 2 миллионов юношей из Гитлерюгенда и девушек из СГД. Гизелла Машман охотно делится воспоминаниями о том, как сельский труд сказался на изменении её сознания: «В эти недели я пережила нечто удивительное: огромную физическую усталость. Она превратилась в чувство ненасытной радости от процесса самой работы. Когда мы валились с ног от усталости, у нас было отличное средство продолжать работу — посмотреть на развевающийся лагерный стяг».

Сознание того, что они своим трудом помогают выстоять «борющемуся народному сообществу», пробуждала у молодых людей невиданный трудовой энтузиазм. Сама молодежь считала своим долгом, ухаживать за земельными угодьями в целях «окончательной победы». Дорис-Шмид Гевинер вспоминает: «Во время „домашних вечеров“ мы действительно делали все возможное для наших солдат. Ведь это было так естественно: Они борются за нас, а мы должны сделать все для них». Ирмгард Рогге рассказывает о том, как сильно идея героической смерти как высшей жертвы во имя отечества завладела умами девочек из СГД: «Тогда я была девочкой. Иногда я вставала перед зеркалом в героической позе и представляла, как бы я отдала свою жизнь за фюрера, народ, отечество. И тогда все другие могли бы жить мирно. Такие странные душевные приступы случались у меня порой».

По мере приближения линии фронта к границам рейха в 1944 году, подобные «душевные приступы» становились трагической реальностью. До сего момента Гитлер лично противился всем попыткам своего окружения ввести практику призыва женщин на армейскую службу. Объяснением такой позиции могло служить консервативные шовинистические представления Гитлера о четком разделении ролей мужчины и женщины в обществе. Перед началом войны он заявил: «Мне было бы стыдно быть немецким мужчиной, если бы в случае войны на фронт пришлось бы отправиться хотя бы одной женщине. Мы скажем „нет“ мужчинам, которые стали настолько трусливыми и жалостливыми, что свое поведение они оправдывают рассуждениями о женском равноправии. Это не женское равноправие. Природа женщины не создана для этого. Она создана для того, чтобы излечивать раны мужчин. Вот женское предназначение». Однако потребность в людских резервах для давно проигранной войны заставила диктатора забыть о собственных убеждениях. С 1943 года женщины и девушки направлялись для прохождения штабной службы в военно-воздушные силы и войска связи. С 1944 года они стали «исключительно на добровольной основе» служить в боевых частях — в батареях противовоздушной обороны. Ингеборг Зельдте вспоминает: «Я добровольно записалась в армию, чтобы выиграть войну. Я просто считала, что я обязана помочь». Более 50 тысяч женщин до конца войны отправились на армейскую службу, и часть из них погибла во время боевых действий. Мы не располагаем данными, какое количество женщин в частях противовоздушной обороны стало жертвами в ходе ночных бомбардировок Германии дальней авиацией союзников. Эвелис Хайнцерлинг, которая командовала батареей зенитных орудий и которой подчинялись более 100 девушек вспоминает о страхе среди ее подчиненных, вызванном боевыми действиями: «После одного налета бомбардировщиков в одном взводе было трое убитых и семнадцать раненых. Потрясенные девушки заявили, что они не хотят больше воевать. Они просто сказали, что не покинут укрытие и не встанут к орудиям». Элизабет Циммерер, служившая на зенитной батарее, рассказывает о том, как у девушек-прожектористок не выдержали нервы и к чему привело: «Во время одного сидьного авианалета рядом с нами находиась прожекторная установка. Девушки, которые её обслуживали испугались столь многочисленных разрывов авиабомб и удрали в убежище. Их потом расстреляли из-за трусости перед врагом».

Однако не только страх быть убитой терзал молодых девушек, но и опасения, что им самим придется кого-то убивать. Элизабет Циммерер рассказывает о своих переживаниях: «Это было ужасно. Я помню момент, когда я взяла противника на прицел. Мне оставалось только нажать на спуск. Но я не сделала этого. Я просто не смогла».

В отличии от первых лет войны, когда женщины и девушки узнавали о положении на фронтах из военных сводок, списков погибших и продовольственного рациона, теперь они сами очутились лицом к лицу с жестокой действительностью. Тяжелые впечатления оставила о себе служба в госпиталях. Мария Айзенэкер, которая работала медсестрой в лазарете рассказывает: «Было мучительно смотреть на молодых мужчин без рук и ног, с пулевыми ранениями, которые находились между жизнью и смертью. Многие из-за сильной боли не могли уснуть по ночам и им приходилось давать морфий». Мрачной издевкой звучали пропагандистские передовицы из главной газеты Гитлерюгенда «Юнге Вельт»: «Девушки невероятно счастливы работать в лазаретах Красного креста. Здесь они выполняют свои высокие задачи. И они на самом деле становятся заботливыми матерями своей родины».

Ночные бомбардировки больших городов окончательно рассеяли последние иллюзии некогда восторженных девушек из СГД. При виде мертвых тел, сложенных в ряды, и разрушенных жилых кварталов мало кто еще продолжал верить в сказки о «новом времени». Вместо этого многих охватывала бессильная ярость. Дорис Шмид-Гевинер, которая будучи четырнадцатилетним подростком, участвовала в опознании погибших в ходе авианалета, а в 1945 году обучалась обращению с фаустпатроном, рассказывает о своих чувствах: «Не думаю, что в то время я жила с мыслю умереть за Гитлера. Нет. Мы хотели сражаться против тех, кто причинил нам столько горя. Вы не представляете, как я тогда ненавидела тех, кто сбрасывал бомбы. А тогда они собирались прийти в Штутгарт. Я бы выстрелила бы в них из любого фаустпатрона».

Фанатизм как следствие недостатка информации относится во времена диктатуры к числу наиболее прочных опор, на которых зиждется власть режима. Редко разница между действительностью и «сказками», которыми пропаганда кормила немцев, была больше, чем она была в последние месяцы 1944 —1945 годов. Готовность еще немалого числа немцев умереть за «фюрера, народ и отечество» в условиях явной бесперспективности дальнейшего ведения войны кажется страшной загадкой. Ирмгард Роге объясняет «свое желание держаться» до горького конца:»Сомнений в правильности всех этих вещей у нас не было. Мы действительно думали так. Так же думали наши солдаты, наши летчики. Мы должны были мстить».

Всё, чем занимались в СГД в предвоенные годы, теперь во время последних лет войны казалось далекими воспоминаниями. В сознании наших собеседниц военные годы ассоциируются со словами «мрачный», «темный», «скудный», а предвоенное время вспоминается как «солнечное и радостное». Никаких вдохновенных воспоминаний о путешествиях — вместо этого жестокие военные будни. Строгость нравов в ранние годы существования СГД исчезла без следа. Новый курс, провозглашенный шефом СС Генрихом Гиммлером и заместителем Гитлера по партии Мартином Борманом гласил: любой ценой получить как можно больше детей для того, чтобы они заменили миллионы погибших и попавших в плен. Женатые офицеры СС получали премию за каждого рожденного от них ребенка. Так называемые «браки в интересах народа» должны были соединить незамужних женщин и солдатских вдов с «безупречно здоровыми» мужчинами, обладавшими «бойцовскими качествами». В целях снижения количества абортов в организованных под руководством СС «лебенсборнах» незамужние матери могли анонимно родить ребенка.

Почти полная закрытость родильных домов «лебенсборн»привела к тому, что после нескольких послевоенных публикаций в прессе эти учреждения получили известность как особый вид «арийских публичных домов», хотя в действительности они таковыми не являлись. В «лебенсборнах» рожали, а не занимались любовью. Медицинский персонал СС выхаживал новорожденных детей, а затем передавал их приемным родителям, которые были «верны линии партии». Настоящая преступная сущность «лебенсборнов» состояла в том, что в них свозили детей из оккупированных стран. Десятки тысяч светловолосых детей из Норвегии, Польши и Франции были оторваны от своих матерей и направлены в рейх на воспитание в эти учреждения. Мало кто из этих детей вернулся после войны к своим истинным родителям. Требование режима «рожать больше детей» отразилось и на нравах в Гитлерюгенде и СГД. Ильзе Бурх-Леннарц вспоминает: «Моя сестра поехала в загородный лагерь СГД. Рядом был лагерь Гитлерюгенда. Вожатые обоих лагерей по ночам открывали окна и двери в бараках, чтобы юноши могли без проблем навещать места ночлега девушек. Они накидывались на девушек. Моя сестра сбежала оттуда».