Сила шести - Лор Питтакус - Страница 26

— Рассказывай, — нетерпеливо говорю я. Она смотрит мне прямо в глаза.

— Это ситарис. Камень с нашей первой луны.

Она прикладывает этот маленький камень ко лбу и зажмуривается. Желтоватый оттенок камня немного темнеет. Она открывает глаза и отдает камень мне. Я хмурюсь и беру у нее камень, коснувшись кончиками пальцев ее ладони. Сэм вдруг резко втягивает в себя воздух.

— Что за… — Он выглядит испуганным и пытается нащупать меня неуверенными движениями, словно слепой.

— Что происходит? — спрашиваю я, отталкивая руки Сэма от своего лица.

— Ты стал невидимым, — спокойно говорит Шестая. Я опускаю взгляд на свои колени. Верно: я весь пропал. Я бросаю ситарис на пол, как горячую картошину, и тут же становлюсь видимым.

— Ситарис, — объясняет Шестая, — позволяет одному Гвардейцу передавать Наследие другому, но только на короткое время. Думаю, на час, может, на два. Точно не знаю. Тебе надо только зарядить его, сфокусировав на камне свою энергию. Прикладываешь его ко лбу — бац! — и готово.

— Заряжаешь его как батарейку? — спрашивает Сэм.

— Именно. И он не начнет использовать Наследие, пока его снова не коснутся.

Я смотрю на камень.

— Очень мило. Значит, кто-то другой может вместо тебя поехать в город.

— И кто-то другой, а не ты, может быть невосприимчив к огню, — весело говорит она.

— Если ты будешь мила со мной, то это можно устроить, — отвечаю я.

Сэм поднимает камень и сосредотачивается, напрягая все тело. Ничего не происходит.

— Ну, давай же, — обращается он к камню. — Обещаю использовать эту возможность только для правого дела. Никаких женских раздевалок, клянусь.

— Извини, Сэм, — говорит Шестая. — Боюсь, что эта штука срабатывает только на нас.

Он кладет ситарис, и мы дальше копаемся в Ларце, пытаясь отыскать что-нибудь еще, что реагировало бы на прикосновение. Мы целый час изучаем все семнадцать находящихся в Ларце предметов: мы согреваем их дыханием, крепко сжимаем, но ничто не оживает — только светящийся кристалл, завернутый в полотенце, большой продолговатый кристалл с клубящейся сердцевиной и солнечная система, все еще кружащая над нами. Однако заживляющий камень вылечивает порезы и кровоподтеки, которыми меня разукрасила Шестая.

— Черт, почти всю свою жизнь я ждал момента, когда я открою эту штуку. Теперь наконец открыл, но почти все кажется бесполезным, — говорю я.

— Я уверена, что их польза откроется со временем, — уверяет меня Шестая. — Такие вещи надо оставлять в покое. Нужно окончательно их выбросить из головы — и вот тогда обычно и приходят правильные ответы.

Я киваю, глядя на разложенные вокруг Ларца предметы. Шестая права: если форсированно добиваться ответов, то добиться можно только одного — они не придут.

— Да, может быть, что-то активируется только с новыми Наследиями. Кто знает, — говорю я, пожимая плечами. Я складываю все обратно, чувствуя, что надо оставить завернутый в полотенце светящийся кристалл. Я не убираю солнечную систему, которая продолжает свой круговой марш. Я закрываю и запираю Ларец и ухожу с ним по коридору.

— Не унывай, Джон, — говорит мне вдогонку Шестая. — Как говорил Генри, ты, наверное, еще не готов к тому, чтобы все увидеть.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я не могу уснуть. Отчасти из-за Ларца. Насколько я знаю, один из камней мог дать мне способность превращаться в разные существа, как это делает Берни Косар. Другой мог возвести вокруг меня железный барьер, непреодолимый для вражеского нападения. Но как в этом разобраться без Генри? Я опечален. Я потерпел фиаско.

Но в основном из-за Шестой. Я непрестанно думаю о ней, представляю ее лицо, совсем близко склонившееся к моему. Вспоминаю ее сладкое дыхание. Или вижу, как светятся ее глаза в лучах заката. В тот момент я испытывал непреодолимое желание прекратить тренировку, обнять ее и прижать к себе. Острое желание сделать это сейчас, даже спустя несколько часов, все еще бередит мне сердце, и оно-то и не дает мне уснуть. Оно, а также чувство огромной вины за то, что меня к ней влечет. Девушка, к которой я должен тянуться, — это Сара.

Мой ум слишком перегружен, чтобы я мог уснуть. Слишком много эмоций: боль, вожделение, смущение, вина. Я лежу еще двадцать минут, прежде чем бросить попытки уснуть. Я скидываю одеяло, надеваю штаны и серую футболку. Берни Косар выходит за мной из комнаты в коридор. Я сую голову в гостиную, чтобы посмотреть, спит ли Сэм. Спит, завернувшись на полу в одеяло, как гусеница в коконе. Я разворачиваюсь и иду назад. Комната Шестой прямо напротив моей через коридор, и ее дверь приоткрыта. Я смотрю на нее и слышу, как Шестая ворочается на полу.

— Джон? — шепчет она.

Я вздрагиваю, и мое сердце тут же начинает колотиться.

— Да? — отвечаю я, все еще оставаясь в коридоре.

— Что ты делаешь?

— Ничего, — шепчу я. — Не спится.

— Входи, — говорит она. Я толкаю дверь. В комнате кромешная тьма, и я ничего не вижу. — С тобой все в порядке?

— Да, все нормально, — говорю я. Я слегка зажигаю свой Люмен, и он слабо светит как ночник. Я избегаю смотреть на нее, уставившись в палас. — Понимаешь, голова забита. Я думал, может, надо пройтись, или пробежаться, или еще что.

— Но это небезопасно, тебе не кажется? Не забывай, что ты в фэбээровском списке десяти самых опасных разыскиваемых преступников и за твою голову обещана изрядная награда, — говорит она.

— Я знаю, но… Сейчас еще темно, и ты к тому же можешь нас сделать невидимыми, верно? Конечно, если захочешь присоединиться.

Я прибавляю свет на руках и вижу, что Шестая сидит на полу с парой одеял, накинутых на ноги, и с закинутыми назад волосами. Несколько прядей падают на лицо. Она пожимает плечами, сбрасывает одеяла и встает. На ней обтягивающее черное трико и белый топ. Я не в силах оторвать взгляд от ее голых плеч. Я отвожу глаза, только когда меня охватывает абсурдное подозрение, что она может почувствовать мой взгляд.

— Конечно, — говорит она, стягивает с головы ленту и завязывает волосы в хвост. — Мне всегда плохо спится. Особенно на полу.

— Понимаю, — отвечаю я.

— Разбудить Сэма, как ты думаешь?

Я качаю головой. Она пожимает плечами и подает мне руку. Я тут же ее беру. Шестая исчезает, но моя рука все еще светится, и я вижу, как под ее шагами приминается палас. Я гашу руку, и мы на цыпочках выходим из комнаты и идем по коридору. Берни Косар следует за нами. Когда мы проходим гостиную, Сэм поднимает с пола голову и смотрит прямо на нас. Мы с Шестой останавливаемся, и я задерживаю дыхание, чтобы не выдать себя. Я думаю о том, что Сэм явно запал на Шестую и что для него это был бы жестокий удар — увидеть, как мы держимся за руки.

— Привет, Берни, — говорит он в полусне. Его голова падает, и он переворачивается на бок спиной к нам. Мы молча стоим еще несколько секунд, а потом Шестая ведет нас через гостиную и через кухню к заднему выходу.

Ночь теплая, она наполнена стрекотом цикад и шелестом пальмовых листьев. Я глубоко дышу, идя рука об руку с Шестой. Я с удивлением ощущаю, какая у нее маленькая и изящная рука — это при всей ее поразительной физической силе. Мне нравится держать ее за руку. Берни Косар рыскает по густым кустам на обочинах гравиевой дорожки, а мы с Шестой молча идем посередине. Мы упираемся в узкую дорогу и поворачиваем налево.

— Я все время думаю о том, что тебе пришлось пережить, — в конце концов нарушаю я молчание. На самом деле мне бы хотелось сказать, что я все время думаю о ней. — Провести полгода в заточении, видеть, как Катарину… Ну, ты знаешь.

— Иногда я об этом забываю. А иногда по несколько дней только об этом и думаю, — отвечает она.

— Да, — говорю я, растягивая слово. — Не знаю. Понятно, что я тоскую по Генри и страшно переживаю, что он погиб. Но после твоего рассказа я осознал, как мне повезло. Ведь я смог с ним проститься, и все такое. К тому же он был рядом, когда появлялись мои первые Наследия. Не могу представить, что мог бы через все это пройти сам — так, как ты.