Княжий суд - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 30

— Прокаженный он. Коли пустил бы на ночлег, как раз всех нас в деревне и заразил бы.

Стражник с ужасом перекрестился.

— Свят, свят, свят!

— Ежели бы ты до него дотронулся, мне и с тобой пришлось бы поступить точно так же. При проказе так: одного пожалеешь — вся деревня вымрет.

А к сторожке, встревоженные выстрелом, уже бежали ратники.

Я с удовлетворением отметил про себя, что некоторые одеты не полностью — кто без шапки, кто без тулупа, но все — с оружием. На поясах — сабли, в руках — пищали. Верно все. Воин без оружия — хуже, чем голый.

Запыхавшийся Федька взлетел по лесенке в сторожку и с ходу крикнул:

— Кто стрелял?

— Я стрелял, Федор. Пришлось прокаженного у ворот застрелить. Жалко божьего человека, но иначе всем нам — смерть, медленная, мучительная и заразная. Оттащите его труп подальше в лес и сожгите. Руками не трогать, волочить палками с крюками. Палки опосля тоже сжечь. Сам лично проследи.

— Понял, князь, исполню, как велишь, хоть и не по душе это мне. Но коль говоришь, что нет другого способа беду отвесть… — он развел руками и пошел за баграми.

Вскоре в лесу заполыхал костер, и даже в деревне почувствовался сладковатый запах горящей человеческой плоти.

Ратники, сначала пребывавшие в оцепенении от моего поступка — как же, без вины божьего человека застрелил, прослышав о проказе, резко изменили отношение к ситуации.

— Правильно князь сделал, что заразу в деревню не допустил, — пробасил Демьян, — не по злому умыслу свершил он убойство сие.

Говорившего поддержали все. Одно дело — сирого нищего калеку пожалеть, другое — спать рядом с прокаженным. Никому не хотелось обречь себя на медленное и мучительное умирание. О проказе наслышаны были многие.

Жестоко я поступил? Да! Но вины своей я в том не видел. Да и сам несчастный мучился. Французы говорят в таком случае: «ку де грае» — «смертельный удар, кладущий конец мучениям».

Кончилась зима веселой Масленицей, с непременным катанием на санях. И взрослые и дети облюбовали крутой склон, ведущий от деревни к лугу и реке, и с удовольствием, с радостными криками и визгом, скатывались на санках вниз. Даже я, отбросив на время солидность, скатился пару раз, вызвав восторженные крики крестьян и холопов. Не всегда же быть суровым и строгим, иногда и подурачиться можно.

Снег уже потемнел, потяжелел и стал проседать. Кое-где — в солнечных местах — уж проталинки появились.

Я съездил по делам в Разрядный и Поместный приказы, а потом и Федора Кучецкого заодно посетил. Обнялись, посидели за чаркой вина, отобедали. И под конец Федор наклонился ко мне.

— Слушай, Георгий, в это лето стройку лучше не затевай.

— Почему так?

— От лазутчиков да купцов прознали мы, что татары зашевелились. Неясно все пока, зыбко. Но просто так слухи такие не возникают. Предостеречь тебя хочу.

— Может, мне и вовсе в Вологду пока перебраться?

— Зачем панику раньше времени поднимать? Думаю так: холопы, как вспашут и отсеются, не нужны тебе там будут. Уведи их, а ратники пусть остаются. И сам при них будь.

— Неуж все так серьезно?

— Тут, вишь, такое дело. Сагиб-Гирей, хан нынешний казанский, и хан крымский Магмет-Гирей — братья. И сила у них немалая. А если еще и ногайцев учесть, так и вовсе бо-ольшая орда получается! А татары сроду только грабежом и жили. Сам прикинь — куда им идти за добычей? С полуденной стороны — Оттоманская империя, чуть на восход — персы. То державы сильные, вот и остается им — братьям, правителям Крыма и Казани, на полночь идти, на Русь. Тут есть чем поживиться — хотя бы пленными. Только чур, уговор — я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал. Но на ус мотай.

— Хорошо, что известил, Федор. А то я уж летом семью из Вологды вознамерился было в Охлопково везти.

— Не торопись пока.

Я откланялся. Ехал в Охлопково и раздумывал. Похоже — события и в самом деле назревают тревожные. Уж коли Федор по дружбе меня известил, стало быть — есть на то серьезные основания. Федор больше моего знает, что вокруг Руси творится. Наверное, по весне всех лишних людей в Вологду отправлю, а за ними — и холопов, после сева. Стройка подождет. Да и продолжи я строительство, все может пойти прахом. Придут татары и пожгут. С княжьим-то домом им ничего не сделать. Дома того — один этаж, да и тот пустой. Стенобитные орудия к поместью не потащат, а пиками, саблями и стрелами камень не разрушить. Вот деревню жалко, ежели сожгут. Столько труда и денег в нее вложено!

И, пожалуй, Василису Куракину предупрежу. Как-то потихоньку, не в лоб, но намекнуть ей о грозящей опасности надо. А то по весне имение отстраивать возьмется, а тут опять татары объявиться могут, чтоб им пусто было.

В Охлопково я обошел тын, осмотрел ворота. От небольшой банды — неплохое укрытие, пожалуй, можно продержаться. А от орды — защита несерьезная, ревна в тыне подожгут, избы стрелами с горящей клей закидают. И — амбец деревне, защитников ее том хоть голыми руками можно брать. К тому же на ой периметр защитников у меня мало — пойдут на рм с трех-четырех сторон, и отбить атаку не смоешь, рук не хватит. И чем дольше я осматривал свой острог, тем мрачнее становился.

— Ты чего смурной такой, князь? — весело спросил Макар.

— А вот ты сам обойди тын, присмотрись. Представь, что ты мурза татарский, а за тобой — тысяча воинов. Возьмешь ты острог?

— Чего его обходить, когда и так знаю — возьму. С двумя десятками, даже с сотней — это навряд. А с тысячей я даже штурмовать не буду — тын сожгу, избы тоже, а потом всех стрелами посеку.

— Вот в том и дело все, я так же думаю, Макар. Макар встревожился:

— А что, молва какая худая? Какой-то ты понурый с Москвы вернулся.

— Достоверных — нет, так, сомнения меня гложут.

— А ты утоли душу винцом хорошим, князь, глядишь — на душе легче станет.

— Кабы обо мне одном речь шла, я бы так и сделал. А холопов, ратников, скотину, коль сильный враг подступит, куда девать?

Макар задумался. Видно, было о чем — сам в пленных после Опочки побывал.

А я так и сделал, как задумал. Вот только трудно вопросы мне такие решать, когда Андрея рядом нет. И заменить-то его некем. Впрочем… Я вспомнил о братьях-близнецах, Михаиле и Василии. Вот! Надо поговорить С Василием.

— Макар! Сходи-ка на конюшню да позови Василия.

Через некоторое время передо мной предстал, как был — в рабочей одежде — помощник конюха.

— Как работа, Василий, нравится?

— Да не то чтобы очень, но кормиться-то надо, барин.

— Я вот о чем, Василий. Давно я присматриваюсь к тебе, и вижу — мужик ты справный. Мне такие нужны. Думаю, пора тебе более серьезным и важным делом заняться. Хочу я тебя управляющим в Охлопково поставить. Избу тебе выделю и жалованье положу хорошее. Согласен ли?

Василий задумался. Оно и понятно — с поместьем управляться непросто. То, что не кидается с кондачка решать, об основательности говорит. Я уже заметил — рачителен и бережлив, и это отрадно. А торопить такого — лишнее.

Наконец, Василий справился с одолевавшими его сомнениями и решительно сказал:

— За доверие такое благодарствую, барин. На первой сложно будет мне. Но если что — с Михаилом совет держать буду.

— Вот и ладно.

Прошла неделя. Василий быстро взял в руки управление хозяйством. Я даже не ожидал, что он окажется таким хватким. Ну что ж, пожалуй, уже можно с ним и о моем плане поговорить.

Сел я с Василием, рассказал ему о задумке своей часть людей в Смоляниново переправить, да прикинул, кто на пахоте да севе нужен. Получалось, если незанятых людей со всех моих деревень убрать — их почти сотня получится. Да это же обоз целый! Но деваться некуда.

— Вот чего, Василий! Живность всю: свиней, коров, птицу — в Коломну вези, на продажу. На вырученные деньги купи тягловых лошадей и подводы. По четыре человека на подводу, да скарб еще. Итого — двадцать пять лошадей и подвод надо.

— И-и-и, князь, зачем уезжать?

— Летом, а может — по осени — узнаешь.