Княжий суд - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 29

Подошли мы осторожно к зверям. Демьян с Федором добили тех, кто ранен был. С богатой добычей возвращались ратники в деревню — несли на жердях шестерых волков. Демьян шкуры выделать обещал, а уж холопки сошьют из шкур шубы. Одну я решил сделать побольше, да с подолом подлиннее — до пят, и караульному на вышку давать: больно уж зябко там, а укрыться от ветра негде. Оставалось меха еще на другую шубу, да небольшая шкура молодого волка. Шубу эту я разыграть решил, чтобы без обиды было. На кого жребий выпадет, тот и носить ее будет. А из шкуры молодого волка жилет меховой для Тита сшить можно — заслужил парень.

Когда женщины сшили две шубы и безрукавку, я распределил, как и планировал. Длинную шубу, в которой ходить несподручно, а на вышке стоять — в самый раз, в караул отдали. Жилет получился длинным — жаль, что на рукава меха не хватило. Тит аж просиял, когда подарок получил.

А розыгрыш призовой шубы интересный получился. Ратники выстроились все, я отвернулся. Макару глаза завязали, и он ткнул пальцем в счастливчика. Шубу получил один из ратников федоровской десятки. Макаровским хоть и обидно было, но — на то он и жребий, чтобы все по справедливости было, как и уговаривались. И я отворачивался, чтобы не сказали потом, что подсказал.

Глава 5

Зима шла своим чередом. Ратники под руководством Федора и Макара занимались учебными боями. Новобранцы уже вполне сносно рубились на саблях и стреляли из пищалей, быстро догоняя в умении опытных воинов Федора. Но! Бывалые ратники проверены в боях. С ними я ходил на татар, литвинов, и в каждом из них я был уверен. Полноценным воином можно назваться, лишь только пройдя через горнило первого боя, получив «боевое крещение». Только сеча покажет — умелый ли ты, не трус ли? Битва — мерило ценности и зрелости воина, его мастерства и стойкости духа. Одно дело — в учебном бою палкой размахивать, зная, что не получишь смертельный удар. А когда стоишь пешим в строю, да еще в первом ряду, а на тебя конная лава несется, всякого охватывает естественный страх, и возникает желание укрыться, убежать. Только тот человек устоит, кто смел и решителен, кто страх свой далеко в себя загонит, а слабый духом дрогнет, хотя физически, может быть, и подготовлен. Потому ветераны поглядывали на новобранцев снисходительно.

Стройка в усадьбе стояла, и я решил: пока мало дел, съездить в Вологду. По семье соскучился да по дому — ведь уже месяца три, а то и четыре дома не был, и известий оттуда не получал.

Взяв верного Федора и пару ратников да поручив охрану имения Макару, я отправился в путь. На рысях мы уже через неделю приехали в Вологду. Верно говорят — дома и стены помогают. Хорошо в родных пенатах: все знакомо до последнего гвоздя, и даже запах родной, «и дым отечества нам сладок и приятен». После бытовой неустроенности в Охлопково я здесь душой отмяк, отошел. Елена с Василием радовались моему приезду, стараясь во всем упредить мои желания. И только одну печальную мысль угадывал я в ее тревожном взгляде: «Надолго ли в этот раз?» Однако же расспрашивать об этом, по заведенным правилам, не смела.

На земли свои съездил, в Смоляниново, постоялый двор посетил. Подати собрал — а как же без этого? И в Вологде семью содержать надо, и стройка деньги поглощает, как омут щепку.

Отдохнув несколько дней, я решил съездить к настоятелю Савве — давно не видел. К тому же не терпелось услышать перевод фразы в заклинании, лежавшем в рукояти стилета. Запала эта фраза мне в память, покоя не давала.

Савва встретил тепло — отложив четки, усадил напротив.

— Как князем стал, заезжаешь редко. Никак, возгордился? — попенял настоятель больше для вида — проницательные глаза его продолжали излучать тепло и радушие.

— Что ты, отче! Как можно? Дачу государь под Москвою дал, необустроенную. Вот тем и занимаюсь — избы для холопов ставил, конюшни, баню. Ратников новых набрал, обучаю. И даже набег татарский отбивать пришлось.

— То молодец, что о земле русской радеешь, — нисколько не удивившись, изрек Савва. Впрочем, мне давно пора привыкнуть к тому, что порою он знает обо мне и моих делах больше, чем я сам предполагаю.

— Спросить давно хотел.

Настоятель вскинул бороду и приготовился внимать.

И я рассказал Савве о стилете и записке-заклинании, лежавшей в его рукояти. Даже нацарапал знаки по памяти на бумаге, поскольку зрительная память у меня отличная.

Савва прочитал и посмурнел.

— «Воина убьешь, чтобы не возродился». Странный текст, однако расскажи подробнее.

Я напомнил об истории с подземельем, о том, что стилет был в спине убиенного князя Лосевского. Стилет мне понравился, а в рукояти записка сия была. Вот я и прочел, а перевести знаний не хватило. О призраке-вещуне, появлявшемся после прочтения магических строк манускрипта и который, собственно, и надоумил меня взять стилет себе, я благоразумно умолчал.

Я поведал Савве и о том, как стилет спас меня от верной смерти, когда на развалинах дома встретился мне потомок Лосевского. Как он морок и порчу на нас с Федором пытался навести, и сабля его не брала. Лишь стилет убил.

Заинтересовался Савва необыкновенным происшествием, аж с кресла привстал:

— И куда вы труп княжеского отпрыска дели?

— Сожгли.

— То правильно. С дьяволом обручен он был, не иначе. Анафема ему, коль не сознался в своем окаянстве! — пристукнул он посохом.

Савва снова уселся в кресле.

— Что-то я про избы да конюшни в усадьбе твоей слышал, а про церковь — нет. Так что, в имении твоем есть уж Божий храм?

— Нет пока, настоятель. Сил и денег недостает все сразу поставить. И так к зиме торопился жилье срубить — не спать же людям на снегу.

— О людях заботишься, то похвально, — закивал одобрительно Савва. — Но и о душе забывать не след.

— Летом поставлю. Имение себе каменное строить почал, и храм возвести хочу. И не деревянный, а из камня, чтобы на века.

— Разумно и рачительно. Я благочинному в Коломну отпишу, пусть поможет со священником. Да про колокол не забудь.

— Об этом особо позабочусь, отче!

Настоятель внимательно посмотрел на меня, огладил бороду, помолчал, думая о чем-то своем, и неожиданно произнес:

— Со стряпчим виделся днями.

— Это с Кучецким?

— А что, у государя Василия Иоанновича есть разве другой стряпчий? — Савва посмотрел на меня недоуменно. — Рассказывал он вкратце о поместье твоем. Говорит — не ошибся государь наш в тебе. Острог-де ты целый возвел за столь короткое время, поместье накрепко заплотил.

— Жизнь заставляет, настоятель.

— Ну, с Богом, Георгий! Пусть он не оставляет тебя своей милостью, — перекрестил он меня на прощанье.

Я откланялся и вышел. Интересно, к чему бы это настоятель про Кучецкого вспомнил? Хитер настоятель и опытен, ничего просто так говорить не станет. Заехать, что ли, на обратном пути к стряпчему? Так вроде не так давно и виделись. Потому — мимо проехал, через Москву, и — в имение. Как оказалось, вовремя.

На следующий день после приезда прибежал ко мне стражник.

— Князь, там калика перехожий обогреться просится. Впущать? Невмочь ему на холоде, сказывает.

Я было рот открыл, чтобы разрешить, да тревожная мысль одна пронеслась в голове. Я пошел со стражником к воротам, поднялся по лесенке в сторожку и выглянул, У ворот в ветхом тряпье трясся от холода нищий. Мне сразу бросилось в глаза: на обеих кистях не было пальцев.

— Эй, прохожий! Ты где пальцы-то потерял?

— Так наморозился. Пальцы на руках и ногах ни тепла ни холода не чуют.

Твою мать! Такое бывает при проказе, или, по-научному — лепре.

Я повернулся к стражнику.

— Ты до него дотрагивался?

— Нет, я же в сторожке, а он — за воротами.

— Твое счастье!

Я вытащил пистолет и навел на голову несчастного… Эхо выстрела прокатилось над деревней. С веток поднялись встревоженные вороны.

Нищий упал. Стражник от удивления вытаращил глаза.

— К-к-князь, ты за что его порешил? — Стражник смотрел на меня с нескрываемым страхом. — Ну не хотел пускать — просто прогнал бы. За что человека сирого да убогого обидел?