Малыш и Буйвол - Кликин Михаил Геннадьевич - Страница 75

– Лыжи мои не видел?

– На улице, возле крыльца. Целых пять пар.

– А топор где?

– Кажется, там в снегу валяется. Ты потерял?

– Они меня оглушили, – Буйвол потрогал опухшую макушку, ощупал онемевшую челюсть. – Стерегли на крыльце. Я вышел – они и ударили.

– Раньше тебя врасплох было не застать.

– Тогда я был бойцом. А теперь? – Он хмыкнул. – Обычный лесоруб.

– Который может кулаком свалить быка.

– Ну да.

– Так может нам податься на бойню?..

Они вышли на улицу. Солнце стояло высоко, и Буйвол, глянув на него, спросил:

– Сколько же я пролежал?

– Не очень много. Пока ты отдыхал, я успел втащить тебя в дом, положить на кровать, обыскать тех троих бандюг и вернуться. Тут-то ты и встретил меня поленом.

– Совсем немного.

– Ну, это как сказать. Я долго волочил тебя по сугробам. А потом еще дольше пытался поднять тебя на кровать…

Пять пар лыж лежали на снегу возле крыльца. Буйвол, не раздумывая, взял себе трофейные – подбитые мехом. Малыш надел обычные – широкие доски с чуть загнутыми мысками, широкие, тяжелые, неудобные. Ответил на немой вопрос Буйвола:

– Чужие. В деревне взял. Обещался вернуть в целости.

Топор утонул в сугробе рядом со ступенями – одно топорище торчало. Буйвол поднял его, постучал обухом о брёвна сруба, сбивая снег, сунул за пояс. Притворил дверь, подпер ее своими старыми лыжами. Спросил:

– Мы ведь еще вернемся?

– Решай сам, – сказал Малыш.

И Буйвол подумал, что, быть может, теперь он действительно способен всё решать сам…

Они ненадолго остановились возле тел грабителей. Буйвол разглядывал оскаленные лица окоченевших трупов, смотрел на взрытый просевший снег, на разбросанные обрывки пут, на веревку, висящую на суку. Он пытался представить, что тут происходило. Сейчас он видел себя со стороны, связанного, оглушенного, полузадушенного… Он заново переживал случившееся.

«…ни перед кем не вставал на колени…»

– Вон оттуда я стрелял, – поднял руку Малыш. – От того куста.

Буйвол посмотрел, куда показывал товарищ, и вдруг отчетливо вспомнил свой недавний сон – возле этого самого рябинового куста стояла Айхия и чужим голосом звала его к себе.

– Ладно, пошли, – сказал Буйвол, и сердито потер переносицу.

В лесу было тихо. Под лыжами похрустывал снег. Со вздрагивающих веток, тихо шурша, сыпалась на головы проходящим людям невесомая искрящаяся пыль.

– Я ведь еле тебя нашел, – говорил Малыш. – Торопился, всю округу обежал, деревень десять, наверное. Никто толком ничего не сказал. А я, дурак, все выспрашивал про мечника, про бойца. А надо было спрашивать о дровосеке…

Они шли по старому следу, по лыжне Малыша.

– Только-только… – пробормотал задумавшийся о чем-то Буйвол.

– Что?

– Ты успел в самый последний момент.

– Это точно.

– Еще несколько мгновений, и было бы поздно.

– Висел бы на суку, холодный, как сосулька, – хмыкнул Малыш.

– Но я не умер. Не успел. Ты перебил веревку.

– Отличный выстрел! Жаль, ты не видел.

– Слишком много совпадений.

Малыш наконец-то догадался, чем так озабочен Буйвол. Замолчал, нахмурился. Потом не выдержал, сказал сердито:

– Ты все о том же! А я-то надеялся, что в этой глуши ты обо всем забудешь.

Буйвол не слышал товарища, размышлял:

– Я нужен Локайоху. Моя жизнь важна для него. Неужели и сейчас… Неужели ничего не изменилось?..

– Прекрати! – Малыш толкнул напарника. – Бормочешь, словно ведьмак.

– Что? – встрепенулся Буйвол.

– Хватит тебе бубнить под нос… Одичал ты совсем.

– А… Да… Бывает… Привык разговаривать сам с собой. Не обращай внимания.

Малыш покачал головой.

– Надо тебе уходить отсюда. Перебираться ближе к людям. А то ведь совсем разучишься говорить. Сам не заметишь – покроешься шерстью, когти отрастишь. Поселишься в берлоге с какой-нибудь медведицей. Будешь охотников пугать… – Малыш пытался хохмить. Ему казалось, что друг внимательно его слушает. И даже улыбается. – А я время от времени буду тебя навещать, стричь шерсть и заново учить разговаривать…

– Это бог поставил меня на колени, – вдруг громко сказал Буйвол, и Малыш осекся.

Лес редел.

Друзья вышли на укатанную дорогу – блестели обледеневшие санные колеи, такие гладкие, что хотелось остановиться, присесть и провести по ним ладонью. А то и лизнуть, словно леденец. На обочинах рыжели соломенные скальпы. Крикливые галки и сороки расклевывали комья смерзшегося лошадиного навоза.

Вскоре за деревьями показались жидкие струйки дымов. Выглянули заснеженные крыши – будто нахлобученные меховые шапки на темных срубах изб.

Вымахнула из-за поворота лошадь, фыркнула, заметив людей, выпустила струи пара из заиндевевших ноздрей. Возница, прячущий лицо в воротнике, приветливо махнул кнутом Буйволу. А может пригрозил? Сани, скрипя, промчались мимо. Пахнуло животным потом, навозом и овчиной.

– Знаешь его? – обернувшись, зачем-то спросил Малыш.

– Наверное, – отозвался Буйвол. – Не разглядел.

Из высоких сугробов торчали неровные гребни похороненных под снегом изгородей. Острыми куполами высились крутые стога, кое-где уже изрядно распотрошенные диким зверьём – оленями, кабанами да лосями. В деревне кого-то облаивала собака, беззлобно и весело, слышались детские голоса, визг и задорные крики.

– Здесь ты родился? – спросил Малыш.

– Да… Но не совсем.

– Как это? Не совсем родился?

– Не совсем здесь. Будто бы… Всё очень сильно изменилось. Даже люди, которых я еще помню, стали другими.

– А может дело в тебе? Может это ты изменился, а не они?

– Может быть… Не все ли равно?

В деревню они вошли, неся лыжи на плече. Под ноги им бросилась собачонка, заметалась, сердито облаивая и одновременно приветливо мотая хвостом. Дети играли в войну – рубили деревянными мечами снежные комья и куски наста, из рябиновых луков стреляли сухими прутиками, бегали по улице, прятались за домами. Собирались кучками, крались по пятам за путниками, делали вид, что собираются напасть, и тогда Малыш, вдруг обернувшись, хватался за лук, выдергивал из колчана стрелу, страшно вращал глазами, и дети, радостно визжа, разбегались.

Вышел из-за избы селянин с вилами наперевес. От него валил пар, хотя одет он был легко – видимо работал на дворе, чистил стойла, но услышал шум и решил проверить все ли в порядке. Увидев Буйвола, узнав его, он кивнул и ушел заниматься своими делами.

Нестарая женщина, мелко семеня на обледеневшей дорожке, напряженно глядя под ноги, несла воду с колодца. Остановилась, поставила в снег ведра, уважительно поздоровалась с Буйволом, улыбнулась Малышу.

На дальнем конце деревни в нескольких шагах от дороги три человека кололи дрова. Один подтаскивал тяжелые чурбаки, другой непрерывно махал тяжелым колуном, а третий, с оглядкой, подбирал разлетающиеся поленья и перекидывал через забор к дому.

Друзья немного не дошли до них. Остановились перед маленькой, словно бы приплюснутой, вдавленной в землю избой.

– Здесь нас и приютили, – сказал Малыш.

– Этот дом я хорошо знаю, – сказал Буйвол. – Он совсем не изменился.

По расчищенной дорожке они прошли к крыльцу. Прислонили лыжи к бревенчатой стене. На ступенях долго и усердно обметали ноги веником-голиком, отскабливали намерзшие комья.

– Побрить бы тебя, да причесать как следует, – усмехаясь, сказал Малыш. – Да и вымыть не помешало бы.

– Недавно мылся, – оставаясь серьезным, отшутился Буйвол. – Осенью.

– И причесывался, должно быть, тогда же.

– Ну да.

Малыш передал веник товарищу, потопал ногами, потянулся к дверной ручке, и тут дверь сама отворилась. Из полумрака сеней, кутаясь в шубу, опустив голову, нерешительно выступила девушка. Замерла на пороге, словно чего-то смутившись, не зная, как приветствовать гостей.

Онемела.

– Вот вы и встретились вновь, – сказал Малыш вместо нее.