Идеальный враг - Кликин Михаил Геннадьевич - Страница 81

– Эй, Писатель, ты меня слышишь? Давай, открой глаза!

– Дышит… Черт, у него же башка пробита!

– Кость цела, не трогай. Просто скальп немного сполз. Заживет.

– Эй, Писатель…

«Писатель – это я», – пришла в гудящую голову ясная мысль. И только после этого Павел вспомнил свое настоящее имя. Вспомнил все, что произошло… когда?.. секунду назад? минуту? час?..

Он попытался открыть глаза, застонал, шевельнул рукой. Голова отозвалась болью на его движение.

– Кажется, приходит в себя.

– Воды дайте сюда!

– Черт, да у него же вся подушка в крови!

– Ладно, что не в дерьме…

Голоса теперь звучали нормально.

Голоса товарищей.

Павел сумел открыть один глаз. Левый.

Увидел лицо Гнутого.

– Ну как ты? – спросил друг.

Что-то в его лице было неправильно.

Опухший нос, заплывший глаз.

– Что случилось? – беззвучно шевельнул губами Павел.

– Что? – не расслышал Гнутый.

В поле зрения появилось еще одно лицо. Совсем незнакомое… Хотя… Что-то в нем было…

– Рыжий? – попытался угадать Павел.

– Узнал, – облегченно вздохнул Гнутый. – А я уж боялся, что у тебя в мозгу все перемешалось.

– Что произошло? – Павел открыл второй глаз и увидел потолок. За окнами был день.

Еще. Или уже.

– Сам-то как? – спросил Рыжий.

Павел осторожно пошевелил руками, подвигал головой. Сказал неуверенно:

– Вроде бы, нормально…

Во рту был вкус крови. Затылок ломило. В висках пульсировала боль.

– Самое главное, жив, – сказал Гнутый.

– Что с вами случилось? – Павел приподнялся. Товарищи поддержали его, помогли сесть на койке.

Они были здесь в полном составе: Гнутый, Рыжий, Маркс, Шайтан, Грек. Похоже, им всем досталось – кому-то больше, кому-то меньше. У Марса была ободрана скула. Шайтан ощупывал припухшую челюсть. На лбу Грека красовалась багровая шишка.

– Небольшая короткая потасовка, – сказал Рыжий. – Пятеро «дохлых» против «уголовной» половины барака.

– Кажется, я пропустил самое интересное, – попытался улыбнуться Павел. Вместо улыбки получилась гримаса боли.

– Ты как раз отдыхал на чужой койке. Клоп собирался тебя попинать, но тут вступились мы.

– Спасибо, – сказал Павел.

– Не стоит благодарности, – сказал Гнутый.

– Я тут кое-что нашел у тебя в руке, – негромко сказал Шайтан. Он огляделся, нет ли поблизости кого-то из чужих, придвинулся ближе, разжал кулак. На ладони его блеснул металл.

– Опасно держать такие вещи при себе, – сказал Рыжий.

– Да, – согласился Павел и своей ладонью накрыл ладонь Шайтана. – Она у меня недавно. – Он поднял руку. Заточки под ней не оказалось.

– Как ты это сделал? – спросил, вытянув шею, удивленный Грек.

– Фокус, – сказал ему Павел.

Шайтан и Гнутый переглянулись, улыбнулись сдержано.

– Что у тебя украл Клоп? – спросил Рыжий.

– Все мои бумаги, – Павел помрачнел. Он решил не упоминать о письме из дома, иначе пришлось бы объяснять, как оно к нему попало. – И монетка.

– Талисман? – спросил Гнутый, меняясь в лице.

– Да, – севшим голосом сказал Павел. И почувствовал такой прилив лютой нечеловеческой злобы, что голова закружилась, в груди сделалось нестерпимо горячо, а пальцы сами сжались в кулаки, впившись ногтями в кожу ладоней.

– Это плохо, – сказал Гнутый. – Что еще?

Павел не сразу справился с собой. Какое-то время он не мог ничего сказать, только дышал тяжело и скрипел зубами.

– Что с тобой, эй? – негромко спросил Шайтан.

Павел посмотрел на него. Их взгляды пересеклись. Прищуренные глаза Шайтана были холодны, бездушны, и Павел невольно подумал, что он практически ничего не знает об этом арабе. Почему-то это мысль успокоила его, разом отрезвила. Он опустил голову, наморщил лоб. Только сейчас заметил, что голова его перевязана; ощупал повязку, пропитанную кровью на затылке.

– Еще что-нибудь пропало? – повторил свой вопрос Гнутый. Он уже догадывался, какой будет ответ.

– Все сигареты, – ответил Павел, разглядывая испачканные кровью кончики пальцев. – И запас сухарей. Но без этого я как-нибудь обойдусь.

– Нет, – мрачно сказал Гнутый, – не обойдешься. Ты забыл про баскетбольный щит, и про наш долг Черному Феликсу. Без твоих сигарет мы не сумеем расплатиться вовремя… И значит…

Они замолчали, отлично понимая, что это значит.

За те несколько дней, что они провели в Черной Зоне, они не раз слышали жуткие, тошнотворно неприятные в подробностях истории о том, что случается с нерасплатившимися должниками.

Те либо становятся рабами.

Либо же их убивают. Но не сразу…

4

За два часа до ужина Павел точно знал, что он должен сделать.

План пришел ему в голову как-то разом, во всех деталях, и теперь ему казалось, что план этот был известен ему давно. Именно об этом намекали ему бригадир Дизель и вечный раб Щенок. Именно для этого подобрал он на баскетбольной площадке гвоздь и за одну ночь превратил его в острое жало.

Павел никогда не верил в судьбу, но теперь ему стало казаться, что все его действия, все мысли и переживания были предопределены.

Потому он надеялся, что план его – единственно верный…

За два часа до ужина Павел лежал на своей койке и с нетерпением ждал сирены, возвещающей о начале…

5

В столовую большинство заключенных ходили строем. За соблюдением этого правила следили бригадиры. А за тем, насколько хорошо бригадиры справляются со своими обязанностями, следила охрана.

Дважды в день бараки пустели, и ровные шеренги людей под завывание сирен маршировали к вытянутой приземистой столовой, похожей на теплицу.

Внутри было светло и чисто. Порядок здесь поддерживали сами штрафники. Возможно, они не старались бы так, наводя чистоту, но лагерные «авторитеты» не любили питаться в грязи. Потому на небьющихся стеклах огромных, во всю стену, окон не было ни малейшего пятнышка. Деревянные столы, лавки и табуреты, выскобленные до сияния, стояли идеально ровными рядами.

Столовая была тем единственным местом, где в одно время собиралось почти все население Черной Зоны. Сквозь прозрачные стены за заключенными следили охранники с вышек. И оба эти обстоятельства были только на руку Павлу…

Он ужинал и внимательно посматривал по сторонам.

Он чувствовал себя так, словно сейчас ему предстояло выйти на сцену перед большой аудиторией.

Ему необходимо было хорошо сыграть свою роль.

Украдкой он разглядывал зрителей: Дизель, заняв свое обычное место, низко наклонившись к тарелке, торопливо поглощал кашу; немного припозднившийся Черный Феликс сидел за угловым столом, ел неторопливо – его никто ни в чем не ограничивал – ни во времени, ни в еде; рядом с Феликсом, заняв сразу два табурета, восседал говорливый толстяк Че – предводитель «политических». Как обычно, он что-то втолковывал чернокожему соседу, время от времени хлопая ладонью по столу, словно расставляя акценты. Брат Хью, смотрящий за первым бараком, один из главарей «уголовной» группировки беседовал с Топором – бригадиром четвертого отряда, тоже не последним человеком в лагере. Узкоглазый Уксус – правая рука Брата Хью – почти ничего не ел, слушал своего босса, что-то порой негромко подсказывал.

Весь высший свет собрался здесь сегодня.

Павел решительно отодвинул тарелку.

– Доедать не будешь? – спросил Рыжий.

– Нет.

– Я доем?

– Доедай.

Павел поднялся со скамьи.

– Ты куда это? – встревоженно спросил Гнутый.

Во время приема пищи, пока не прозвучала команда, заключенным запрещалось вставать из-за стола. Только дежурные могли свободно ходить по вместительному залу столовой. Дежурные, охранники и «авторитеты» – те, кто не признавал правил.

Дизель поднял голову, нахмурился.

– Я на минуту! – нарочито громко, чтобы услышали все, сказал Павел.

Десятки лиц повернулись к нему.

Представление началось.