Скарабей - Фишер Кэтрин - Страница 43

Великан со скрипом приоткрыл один глаз.

Аргелин, удивленно ахнув, отпрянул.

—  Не бойся меня, маленький бог. Я тебе благодарен.

Глаз был белый, как слоновая кость, голубой, как лазурь. Он вгляделся в темноту.

— Много веков прошло.

— Спускайся, мальчик, — велел Аргелин. — Пора идти. — Он сделал пару шагов, остановился и обернулся. — Нам нужна дорога в Сады. Мы правильно идем?

Великан искоса посмотрел на него. Тяжелые побеги опутывали его лицо, облепляли сомкнутые веки. Он сказал:

—  Сады лежат на западе. Освободи меня. Я отведу вас.

— Нет. — Это сказал Орфет. Он осторожно подошел к ноге великана. — Архон, спускайся. Скорее.

— Никто не имеет права принимать решения за меня, — сказал Аргелин. Тут сверху в ворохе листвы спрыгнул мальчуган. Аргелин отступил на шаг.

— А может быть, напрасно, генерал?

— Царь. Я теперь царь, запомни это, толстяк. Царь и Архон, и буду делать всё, что захочу. — Он вытащил меч и изо всех сил ударил по корням удушливых лоз, по толстым скрученным стволам, растущим из каменистой земли. Из ран брызнул сок и смола.

Орфет схватил Алексоса. Оттащил.

— Аргелин! Подумай!

Генерал ударил еще раз. Острое лезвие перерубило побеги. Сверху посыпались громадные пряди спутанных лоз, такие тяжелые, что земля содрогнулась.

Один из пальцев на руке великана разогнулся.

— Ты! Бронзовый человек! — вскричал Орфет. — Почему она так поступила с тобой? Что ты ей сделал?

—  Ничего.

— Врешь!

—  Ничего не значащую мелочь.

Из ран вытекала смола, по щебенчатой земле протянулись липкие струйки. Аргелин с трудом вытащил ногу из одного ручейка, занес меч и ударил снова.

— Расскажи, — ревел Орфет. — Или боишься?

—  Моя судьба — рассказывать тем, кто спросит. Когда я был человеком, я разрушил все ее изваяния.И поставил вместо них свои собственные.

— Аргелин! Ты его слышишь?

Аргелин притих, обернулся и поднял глаза на бронзового исполина. Губы гиганта разомкнулись.

—  За это она лишила меня кожи и костей, сердца и печени. Бесчисленные века я стою здесь бронзовым изваянием. Надо мной разрастались леса, отмирали и вырастали снова. Без вас я никогда не дойду до Садов.

Аргелин помолчал немного, потом опять замахнулся, чтобы ударить мечом еще раз.

Орфет схватил его.

— Это ловушка!

— Он может отвести нас туда.

— Глупец!

— Без него мы будем тут блуждать до скончания веков. А я… не стану… ждать!

С последними словами он нанес три могучих удара. Рука гиганта высвободилась, шевельнулась, раскрылась. Согнулся бронзовый локоть; громадный пальцы ухватили большую охапку зелени и дернули.

Алексос попятился.

— Орфет, мне это уже не нравится.

— А мне, дружище, не нравилось с самого начала. — Музыкант подхватил мальчика. — Побежали. Если хочешь — иди сам.

Он успел сделать только три шага. Вдруг земля вздрогнула и заколыхалась. Орфет упал ничком, изогнулся и увидел, как напряглась бронзовая ступня. Побеги хмеля натянулись как канаты. Музыкант схватил Алексоса, но мальчик закричал:

— Нельзя бросать его!

— Иди за мной, Архон.

— Нет, Орфет! Он застрял!

Музыкант обернулся на уходящем из-под ног песке.

Из перерубленных лоз сочилась смола. Желтая как янтарь, липкая как клей. Она тянулась за подошвами сапог Аргелина. Чем сильнее вырывался генерал, тем крепче она его держала, застывая длинными нитями, канатами, шипами. Вот уже и меч увяз в тягучей массе; она затвердевала прямо на глазах у испуганного Орфета. Аргелин кричал, ругался, вырывался, но лезвие накрепко приклеилось к ветвям.

— Моя судьба — стоять здесь, пока кто-нибудь не займет мое место. — Бронзовые губы раздвинулись шире, рука стряхнула лозы. — Человек столь же гордый и столь же обманывающийся.

Аргелин отшвырнул меч. Точнее, попытался. И понял, что рука тоже прилипла. Он вскрикнул, дернулся, развернулся, но и нога крепко застряла.

Сквозь черную пустыню он смотрел на Орфета, а Орфет — на него.

— Помоги, — прошептал генерал.

— Знаешь, если тебе когда-нибудь понадобится работа, приходи, я помогу. И карманникам, и писцам нужно одно и то же — ловкие пальцы.

После приступа боли Шакал был бледен как полотно, однако сидел прямо и отмахивался от назойливого внимания Лиса.

— Съешь что-нибудь, вожак. Тут в коробке…

— Отстань, Лис. Говоришь, заклинания?

— Да. — Сетис постарался не выказывать самодовольства, но это было нелегко. — Она затвердила их наизусть — видимо, ее научила Мантора. Потому что девчонка не умеет читать.

Он повертел скарабея. Все увидели выгравированные на золоте клинописные буквы, обвивавшие жука тугой спиралью.

Шакал сказал:

— Это не иероглифы.

— Гораздо древнее. Додинастические письмена.

— И ты сумеешь их расшифровать? — Шакал схватился за бок и тяжело дышал. По его бледному лицу катился пот.

— Видишь, что со мной делается? Лис, принеси воды. — Одноглазый принес бокал, но Шакал торопливо накрыл его длинной рукой. — Ты уверен, что у тебя получится? У меня нет желания отдавать в ее власть кого-нибудь еще.

— Знаю, но ничего другого не остается. Иначе она тебя убьет.

Шакал печально взглянув, сказал:

— Она здесь.

На один страшный миг Сетису померещилось, что он имеет в виду Мантору; юноша испуганно обернулся, но по широкой белой лестнице взбегала Ретия. На ней была тончайшая кольчуга изящного плетения, сверкающая, как серебро.

Едва переводя дыхание, она спросила:

— Где остальные?

Девушки уже бежали к ней от Оракула. Она с удивлением воззрилась на их усталые, грязные лица, на перевязанные руки.

— Оракул расчищен?

— Нет еще. — К ней подошла Персида. — Что сказал император?

Ретия выпрямилась, обернулась к Шакалу:

— Джамиль тоже должен слышать это.

В ожидании принца девушки жадно набросились на воду. Гайя налила немного драгоценной воды в стеклянную чашу, присыпала сверху миртом и лепестками роз. Все по очереди омыли руки. Сетис отвел глаза, заметив лукавую улыбку Криссы. Значит, она еще не обнаружила пропажу. Ему не хотелось испытать на себе силу ее гнева.

Двое людей Шакала ввели Джамиля. Тот запыхался на крутом подъеме и жестом попросил воды. Лис с унылым видом наполнил ему кубок.

— Дорогой принц, я вам не раб.

— И очень хорошо! — Джамиль с наслаждением отпил глоток. — А то пришлось бы тебя продать за уродство.

Не обращая внимания на хриплый смех разбойника, он всем своим массивным телом повернулся к Ретии.

— Пресветлая! Вы виделись с посланником моего дяди?

Она кивнула. Понимая, что все взгляды устремлены на нее, придвинула небольшую позолоченную табуретку и села посреди комнаты.

— Гонец с ответом вернулся через два дня. Вот условия императора. Джамиль и слоны должны быть возвращены на родину. Затем принц совместно с Гласительницей встанет во главе флота. Императорские войска защитят гробницы и освободят Порт. Варвары…

— Будут сброшены в море. — Шакал бросил на Джамиля угрюмый взгляд. — Сдается мне, я уже слышал подобный сценарий. А что нас ждет после героического спасения? Сатрапия?

Ретия улыбнулась.

— Нет. Править будет Бог устами Гласительницы.

Девятеро хранили молчание. Первым заговорил Сетис:

— Но кто-то же должен командовать армией, управлять Портом…

Ей, видимо, не хотелось отвечать. Но все же она вздернула подбородок и в упор посмотрела на него.

— С этих пор всеми делами будет повелевать Гласительница.

Среди девушек прокатился ропот. Сетис посмотрел на Шакала. Оба понимали, что Ретия заключила сделку с императором, что он ни за что не согласился бы покинуть Двуземелье, не взяв Оракул в свои руки.

— Сдается мне, — медленно произнес Джамиль, — что из госпожи Мирани не выйдет хорошей…

— Речь идет не о Мирани. — Ретия выпрямилась во весь рост. — Мы должны смириться с тем, что Мирани не вернется. Из Иного Царства еще никто не возвращался. Мы не увидим больше никого из них — ни ее, ни Аргелина, ни музыканта.