Я - четвертый - Лор Питтакус - Страница 19

— Почему он не произнес такое заклинание, чтобы никто из нас не мог быть убит, независимо от номеров?

— Было сделано все, что можно было сделать, Джон. То, о чем ты говоришь, это непобедимость. Это невозможно.

Я киваю. Заклинание только ставит пределы. Если один из могадорцев пытается убить нас не по порядку, то урон, который он хочет нанести, обращается на него самого. Если бы один из них попытался выстрелить мне в голову, пуля прострелила мы не мою, а его голову. Но это в прошлом. Теперь, если они меня схватят, я умру.

Я минуту сижу молча, обдумывая все это. Летное поле. Единственный остававшийся на Лориен Старейшина, который произнес заклинание, Лоридас, теперь уже мертв. Старейшины были первыми обитателями планеты Лориен, теми существами, которые и сделали ее такой, какой она стала. Вначале их было десять, и они заключали в себе все Наследие. Они такие старые и это было так давно, что кажется скорее мифом, чем реальностью. Кроме Лоридас, никто не знал, что случилось с остальными из них и живы ли они.

Я пытаюсь вспомнить, как это было, когда мы кружились на орбите и ждали, можно ли вернуться, но ничто не вспоминается. Я помню какие-то фрагменты путешествия. Внутри корабля, в котором мы путешествовали, было круглое открытое пространство, за исключением двух туалетов, у которых были двери. К одной стороне были сдвинуты койки, другая сторона предназначалась для упражнений и игр, чтобы мы не становились слишком беспокойными. Я не могу вспомнить, во что мы играли. Я помню, что мне было скучно — целый год внутри корабля с семнадцатью другими путешественниками. У меня было набитое чучело животного, с которым я спал по ночам, и, хотя я уверен, что память меня подводит, мне кажется, животное со мной играло.

— Генри?

— Да?

— У меня все время возникает образ мужчины в серебристом и голубом костюме. Я видел его в нашем доме и на поле битвы. Он умел контролировать погоду. А потом я видел его мертвым.

Генри кивает.

— Каждый раз, когда ты путешествуешь назад во времени, ты будешь видеть только сцены, связанные с тобой.

— Это был мой отец, да?

— Да, — говорит он. — Он не должен был появляться слишком часто, но все равно приходил. Он часто бывал у вас дома.

Я вздыхаю. Мой отец храбро сражался, убил чудовище и много солдат. Но этого все равно было недостаточно.

— Есть ли у нас шансы победить?

— Что ты имеешь в виду?

— Нам нанесли поражение с такой легкостью. Есть ли надежда на другой исход, если нас найдут? Даже когда мы все разовьем свои способности, когда, наконец, соединимся и будем готовы сражаться, на что мы можем надеяться в борьбе против такого?

— Надеяться? — говорит он. — Надежда есть всегда, Джон. Будет проявляться что-то новое. Мы не владеем всей информацией. Нет. Не расставайся с надеждой. Это последнее дело. Когда ты теряешь надежду, ты теряешь все. И когда ты думаешь, что все потеряно, когда все нагоняет страх и тоску, у тебя всегда остается надежда.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мы с Генри в субботу идем в город на парад Хэллоуина, почти через две недели после того, как мы приехали в Парадайз. Думаю, нам обоим становится трудно переносить уединенность. Не то чтобы мы непривычны. Мы привычны. Но уединенность в Огайо иная, чем в большинстве других мест. Она какая-то молчаливая, одинокая.

Холодно, солнце временами выглядывает между плывущими над головой густыми белыми облаками. В городе суматоха. Все дети разряжены. Мы купили для Берни Косара поводок. На нем накидка Супермена с большой S на груди. Он не впечатлен. Он не единственная собака, наряженная супергероем.

Мы с Генри стоим на тротуаре перед закусочной «Голодный медведь» совсем рядом с кругом в центре города и ждем начала парада. На витрине закусочной висит вырезка из «Газетт» со статьей о Марке Джеймсе. Он сфотографирован стоящим на поперечной линии футбольного поля, на нем форменная куртка, руки скрещены на груди, правая нога опирается на мяч, на лице насмешливая самоуверенная улыбка. Даже я должен признать, что выглядит он впечатляюще.

Генри видит, что я уставился на газету.

— Твой друг, верно? — спрашивает он с улыбкой. Генри знает всю историю, начиная с того, как мы чуть не подрались, до коровьего навоза и того, что я запал на бывшую девушку Марка. Получив всю эту информацию, Генри называет Марка не иначе как моим «другом».

— Мой лучший друг, — поправляю я его.

Тут начинает играть оркестр. Он идет во главе парада, а за ним везут платформы, разукрашенные в стиле Хэллоуина, на одной из них стоят Марк и еще несколько футболистов. Они горстями бросают детям конфеты. Потом Марк замечает меня и толкает локтем стоящего рядом с ним парня — это Кевин, которому я в столовой дал коленом в пах. Марк показывает на меня и что-то говорит. Оба смеются.

— Это он? — спрашивает Генри.

— Это он.

— Выглядит как придурок.

— А я что говорил.

Потом идут девушки-чирлидеры, все одеты в форму, волосы зачесаны назад. Они улыбаются и машут толпе. Сара идет рядом с ними и фотографирует. Она снимает их в движении, когда они прыгают и выкрикивают свои приветствия. Хотя она в джинсах и без всякой косметики, но все равно она красивее любой из них. Мы все больше разговариваем с ней в школе, и я постоянно думаю о ней. Генри видит, что я не отвожу от нее глаз.

Потом он отворачивается от парада.

— Это она, да?

— Это она.

Она замечает меня и машет рукой, потом показывает на камеру, дескать, она подойдет, но сначала поснимает. Я улыбаюсь и киваю.

— Да, — говорит Генри, — определенно, в ней что-то есть.

Мы смотрим парад. Проезжает мэр Парадайза. Он сидит на багажнике автомобиля с откидным верхом и тоже бросает детям конфеты. Сегодня многие дети впадут в экстаз, думаю я.

Я чувствую прикосновение к своему плечу и оборачиваюсь.

— Сэм Гуд. Что скажешь?

Он пожимает плечами.

— Ничего. Как дела?

— Смотрим парад. Это мой отец, Генри.

Они пожимают руки. Генри говорит:

— Джон много рассказывал о тебе.

— Правда? — спрашивает Сэм с кривой улыбкой.

— Правда, — отвечает Генри. Потом он с минуту молчит и начинает улыбаться. — Знаешь, я тут прочитал. Может, ты уже слышал. Знаешь, что грозы у нас происходят из-за инопланетян? Они их устраивают, чтобы незаметно пробраться на нашу планету. Гроза отвлекает внимание, а молнии, которые ты видишь, — это на самом деле следы от космических кораблей, входящих в земную атмосферу.

Сэм улыбается и почесывает голову.

— Исчезни, — говорит он.

Генри пожимает плечами.

— Так я слышал.

— Ладно, — начинает Сэм, который очень хочет отплатить Генри той же монетой. — А ты знаешь, что динозавры на самом деле не вымерли? Пришельцы оказались в таком восторге от них, что решили всех их собрать и вывезти на свою планету.

Генри качает головой.

— Я об этом не слышал, — отвечает он. — А ты знаешь, что лохнесское чудовище на самом деле было животным с планеты Трафальгра? Они привезли его сюда ради эксперимента, посмотреть, сможет ли оно выжить, и оно выжило. Но когда его обнаружили, инопланетяне вынуждены были забрать его обратно, вот почему его больше никто не видел.

Я смеюсь, но не над теорией, а над названием Трафальгра. Нет планеты с названием Трафальгра, и я не удивлюсь, если он придумал его на ходу.

— Ты знал, что египетские пирамиды были построены пришельцами?

— Я слышал об этом, — говорит Генри с улыбкой. Его это забавляет, потому что, хотя пирамиды и не были построены инопланетянами, но были сооружены с использованием знаний Лориен и с помощью лориенцев. — Ты знал, что конец света должен наступить 21 декабря 2012 года?

Сэм кивает и улыбается.

— Да, я слышал об этом. Истечение срока Земли, конец календаря майя.

— Истечение срока? — встреваю я. — Это как «срок годности» на пакетах с молоком? Что, Земля свернется?

Я смеюсь своей шутке, но Сэм и Генри не обращают на меня внимания.