Корсар - Касслер Клайв - Страница 1

Клайв Касслер, Джек дю Брюл

«Корсар»

Триполийская гавань Февраль 1803 года

Едва перед эскадрой появилась укрепленная столица берберийских пиратов, налетел шторм, поэтому кечу «Интрепид» и бригу «Сирена» пришлось вернуться в открытое море. Лейтенант Генри Лафайет, старший помощник капитана «Сирены», случайно заметил в подзорную трубу верхушки мачт «Филадельфии» — именно ради нее два американских военных корабля подобрались к пиратскому логову.

Полгода назад во время погони за берберийским корсаром фрегат «Филадельфия», вооруженный сорока четырьмя пушками, подошел слишком близко к известной своим коварством триполийской гавани и сел на мель. Капитан Уильям Бейнбридж изо всех сил старался спасти корабль, даже сбросил с одного борта все пушки, но фрегат не шелохнулся, а до прилива было еще далеко. Под прицелом дюжины вражеских кораблей Бейнбриджу пришлось спустить флаг и сдаться на милость триполийского паши. По сообщениям голландского консула, с капитаном и помощниками обращались хорошо, команду же ждало рабство, как и большинство простых матросов, которые попадали в руки пиратов.

Командование средиземноморского флота решило: захватить «Филадельфию» и увести ее из гавани не удастся, поэтому корабль лучше сжечь. Что касается команды, то, по сообщениям посредников, паша согласился отпустить ее за выкуп в полмиллиона долларов.

Сотни лет берберийские пираты наводили ужас на Европу вплоть до Ирландии и Исландии. Они грабили целые города и увозили пленников к себе в Африку: мужчины становились каторжниками, а самые красивые женщины — наложницами в гаремах восточных властителей. Богатых пленников могли выкупить, бедные же томились в рабстве до конца своих дней.

Великие морские державы — Англия, Испания, Франция и Голландия — платили правителям Танжера, Туниса и Триполи колоссальные деньги, лишь бы пираты не нападали на торговые суда. Соединенные Штаты, пока не обрели независимость и оставались под протекторатом Великобритании, отдавали североафриканским владыкам до десяти процентов от налоговых поступлений за год. Все изменилось, когда третьим президентом страны избрали Томаса Джефферсона, который поклялся немедленно прекратить позорные выплаты.

Пираты объявили войну, полагая, что молодая страна просто блефует. В ответ Джефферсон отправил к берегам Северной Африки американскую эскадру.

Один вид фрегата «Конститьюшн» убедил владыку Танжера отпустить всех американских пленников и отказаться от финансовых требований. В качестве ответной любезности коммодор Эдвард Пребл вернул ему два захваченных торговых судна.

Триполийский паша оказался менее впечатлительным, в особенности после того, как ему в руки попала «Филадельфия», которую тут же переименовали в «Дар Аллаха». Ободренный захватом линейного корабля противника, местный владыка надменно отвергал любые переговоры. Американцы не слишком опасались, что пиратам удастся пополнить свой флот огромным фрегатом с прямым парусным вооружением, однако сама мысль, что над ним будет развеваться чужой флаг, приводила в бешенство даже необстрелянных новичков.

После того как американцы обнаружили «Филадельфию» под защитой полутора сотен пушек береговых фортов, поднялась буря. Море бушевало пять дней подряд — такого свирепого шторма ни один член команды припомнить не мог. Несмотря на все усилия капитанов, эскадру разбросало и отнесло далеко к востоку.

«Сирене» пришлось нелегко, а как пережил бурю «Интрепид», Лафайет даже не мог себе представить. Крошечный кеч водоизмещением всего шестьдесят четыре тонны совсем недавно назывался «Мастико», его команда промышляла работорговлей. Осматривая захваченное судно, моряки с «Конститьюшн» обнаружили в трюме негров в количестве сорока двух человек, скованных цепями, — подарок паши турецкому султану.

Запах человеческого горя никаким щелоком не смыть.

Двенадцатого февраля шторм наконец стих, но два корабля встретились лишь пятнадцатого и тут же взяли курс на Триполи. Командующий эскадрой капитан Декатур собрал военный совет на борту отважного крошечного «Интрепида». Генри Лафайет с восемью вооруженными до зубов моряками отправился туда в шлюпке.

— Что, переждал шторм, а теперь за славой вернулся? — пошутил Декатур, протягивая ему руку через планширь.

Капитан был широкоплечим красавцем с густой гривой темных волос и дружелюбными карими глазами. Командовал он всегда легко и естественно.

— Ни за что не упущу такой возможности, сэр, — ответил Лафайет.

Хотя они были ровесники, дружбу завели еще мичманами и дослужились до одного звания, он обращался к Декатуру почтительно — как к командующему эскадрой и капитану «Интрепида».

Генри не уступал капитану в росте и обладал гибкостью прирожденного фехтовальщика. У него были темные, почти черные глаза, и в восточном платье статный лейтенант напоминал знаменитого пирата Сулеймана аль-Джаму, с которым очень рассчитывал встретиться. Лафайет родился в Квебеке, но на семнадцатом году жизни перебрался в Вермонт, поскольку мечтал попасть в демократическую Америку. Он вполне сносно говорил по-английски, так что просто переиначил свое имя и стал гражданином Соединенных Штатов. Десять лет он возил лес по озеру Шамплейн, потом записался во флот.

На тридцатифутовый кеч набилось человек восемьдесят. Костюмы для переодевания достались лишь некоторым, остальные должны были спрятаться за бортами и под палубой, пока «Интрепид» не пройдет каменный мол, отделяющий триполийскую гавань от моря.

— Генри, познакомься, это Сальвадор Каталано, — представил Декатур. — Он проведет нас в гавань.

Грудь коренастого смуглого Каталано закрывала пышная борода. Голову он обмотал грязным тюрбаном, а на пояс повесил устрашающий кривой кинжал с красным камнем на рукояти.

— Добровольно вызвался? — шепнул Лафайет Декатуру, поприветствовав лоцмана.

— Кучу денег потребовал.

— Рад познакомиться, господин Каталано, — сказал Генри, сжимая влажную ладонь мальтийца. — От имени экипажа «Сирены» благодарю вас за храбрость.

Каталано осклабился, продемонстрировав редкие зубы.

— Триполийские корсары грабят мои корабли. Я хочу отомстить.

— Вы нам очень поможете, — рассеянно ответил Лафайет, изучая свое новое временное пристанище.

Две мачты уходили высоко вверх, но штаги местами провисли, а залатанные паруса облепила соль. Палубу драили и песком, и щелоком, и все равно дубовые доски смердели так, что у Лафайета слезились глаза.

Кеч был вооружен четырьмя карронадами, которые после выстрела не откатывались, а скользили по прикрепленным к палубе металлическим пластинам. Бойцы абордажной команды приготовились к штурму — залегли на палубе с саблями и мушкетами. Судя по виду, многие еще не отошли от пятидневного шторма.

— Отличная у вас команда! — улыбнулся Декатуру Генри.

— Какая есть, зато моя. Насколько мне известно, вас, мистер Лафайет, за все годы службы капитаном еще не назначали.

— Верно… — Генри отдал честь. — Верно, капитан!

Путь до Триполи занял еще ночь. Декатур и Лафайет наблюдали в медную подзорную трубу, как из бесконечной пустыни медленно вырастает город. На стене и бастионах замка расставили более полутора сотен пушек. Над волноломом, который прикрывал якорную стоянку, торчали лишь верхушки мачт «Филадельфии».