Узы крови - Хамфрис Крис - Страница 6

Снова воцарились тишина и непроницаемый мрак. Все старались вдыхать как можно меньше спертого воздуха, а если кому-то приходилось пошевелиться, чтобы снять напряжение в мышцах, то это делалось очень осторожно, чтобы доспехи почти не сдвигались. Единственным постоянным звуком было едва слышное постукивание камешков по туго натянутой коже барабана. Поначалу оно напоминало стук пчел об оконное стекло, но постепенно стало нарастать, множиться, пока утрамбованная земля под ногами, неровные стены и деревянные подпорки не завибрировали под ритмичными ударами, наносимыми всего в ладони от затаившегося отряда. Двадцать пар ушей напряженно ловили тот момент, когда стук изменится — металлический инструмент пробьет землю, и два кармана затхлого воздуха рванутся навстречу друг другу, чтобы смешаться. В это самое мгновение стук прервется — и начнут умирать люди.

И звук изменился. Острие кирки ударилось об один из камней, который Фуггер вбил в стену. Звонкий удар и резкий вскрик в мире почти полного безмолвия потонули в раздавшемся следом реве. Фуггер безупречно определил слабые места своего земляного барьера — именно по ним стена и обрушилась.

Тишина, а потом — хриплый шепот: испанская фраза, выражавшая ужас и мольбу:

— Матерь Божья!

Стоя на коленях, Хакон нащупал пальцами отверстие, просверленное в верхней части тромбы. Вторая рука уже опускала горящий фитиль. Вспышка пороха в грубом запале высветила его лицо, на короткое мгновение залила светом два туннеля, которые теперь стали одним. Два обнаженных по пояс человека держали кирки: один был засыпан, застигнутый врасплох своим ударом и обрушившейся стеной, второй высоко занес инструмент для удара. За этими двумя вспышка показала другие лица, искаженные испугом, блеснула на оружии, которое медленно поднималось, словно готовясь отразить какой-то невидимый удар. Только эти мечи, короткие копья и кирки и двигались в туннеле, словно жили своей собственной жизнью; державшие их люди окаменели, словно превратились в барельеф, воплощение страха.

Это длилось всего одно мгновение, которое потребовалось для того, чтобы пороховой запал добрался до камеры внутри тромбы, а потом подземный мир взорвался грохотом, пламенем и разящим металлом. С вражеской стороны провала находились факелы, закрепленные в земляных стенах, и их свет вырвал из темноты людей, которые там находились — и вдруг исчезли. Рев оглушил стоявших с обеих сторон — тех, кто еще не был мертв. Вот почему крики умирающих показались тихими тем, кто выжил. Однако рык, раздавшийся прямо позади Хакона, был достаточно мощным, чтобы достичь сознания скандинава:

— Хаконсон! Хаконсон!

Это был голос Эрика. Молодой человек перепрыгнул через отца, который лежал ничком там, куда его отбросило взрывом тромбы, и понесся перед ним по туннелю, чуть опережая одну из своих обнаженных сабель.

— Эрик! — Хакон поднялся на колени, потом встал на ноги. Тряся головой, которая еще гудела от взрыва, он вытащил из чехла свой боевой топор и заорал: — За Сиену! Хох! Хох!

С этим кличем он бросился следом за сыном. Фуггер, которого оттолкнули в сторону бегущие солдаты, крикнул:

— Хакон! Только недалеко! Я скоро взорву!

Однако спины солдат уже исчезали в туннеле, и единственным ответом ему стали звуки боя, завязавшегося чуть дальше. Ткнув пальцем в мужчин с пороховыми бочонками, Фуггер знаком приказал им следовать за ним и прошел в тайный ход противника.

Эрик перескакивал через тела, как конь, преодолевающий изгороди, и только через добрых двадцать шагов встретил противника для своей кривой сабли. Перед ним сверкнуло дуло, свинцовая пуля просвистела мимо уха. Решив, что там, где был один, встретятся и другие, Эрик пригнулся и побежал вдоль стены. Еще две пули подтвердили его предположение, и вот он уже оказался рядом с тремя стрелками, которые подняли свое оружие в тщетной попытке остановить сверкающие дуги сабельных ударов.

Здесь факелы были установлены не так часто, и Эрик только в последнюю минуту заметил лопату. Для хорошего замаха не хватило места, но удар плоской стороной пришелся скандинаву по голове и был таким сильным, что отбросил молодого человека к стене. В глазах у него закружились белые пятна. Сквозь пелену он не столько увидел, сколько ощутил новый замах лопатой, острый край которой теперь был повернут в сторону его лица. Саблю он придавил своим телом, так что защититься можно было, только вскинув руку.

«Ну и ладно, — подумал Эрик. — Фуггер неплохо управляется и с одной!»

Лопата на секунду застыла, раздался треск — и она упала прямо вниз: черенок разлетелся под ударом топора. Тело нападавшего отлетело спиной в темноту.

— Кто здесь командир? А? Не слышу!

Яростное лицо отца находилось всего в дюйме от глаз Эрика, мощная рука схватила его за ухо и встряхнула голову, словно погремушку.

— Ой! Ты, отец. Ты командир!

Ухо сына оказалось липким, и, отняв руку, Хакон увидел на ней кровь. Гнев превратился в тревогу.

— Как ты? Дай, я посмотрю рану! Эрик оттолкнул заботливые руки отца.

— Только задело. Пустяки. — Глядя, как мимо с боевым кличем пробегают их товарищи, Эрик с ухмылкой напомнил: — По-моему, ты только что говорил, будто ты тут командир!

Улыбка Хакона выражала и гнев, и радость. Он схватил Эрика за воротник и поставил на ноги.

— Держись за мной!

Отвесив сыну оплеуху, которая была почти такой же мощной, как удар той лопатой, он зашагал по туннелю.

— Как прикажешь, отец.

Эрик поднял упавшую саблю. В ушах у него звенело. Подумав секунду, он извлек из ножен на спине ее близнеца. Приближаясь к вражеским траншеям, туннель постепенно расширялся, так что вскоре будет достаточно места для обоих клинков.

К тому моменту как скандинавы догнали свой отряд, солдаты уже справлялись с первым серьезным сопротивлением, которое им оказали у широкого выхода из туннеля, у ступеней, ведущих во вражескую траншею. Двое бойцов пали, получив огнестрельные раны, а остальных остановили шесть наемников, которым хватало места для замахов алебардами. Силы были примерно равны, но Хакон не мог оставить этих шестерых: они последовали бы за ними в туннель и не дали бы спокойно унести раненых. А ведь туннель должны скоро взорвать!

— Думаю, шансов сдаться нет! — крикнул он по-немецки через стену вздернутых пик.

— …Твою мать! — откликнулся заросший бородой швейцарец. — И твою жену — тоже, как только мы войдем в ваш крысиный городишко!

Его товарищи расхохотались, выкрикивая новые оскорбления. А потом, заглушая насмешливые голоса, раздался резкий звон: два изогнутых клинка столкнулись идеально заточенными краями.

— Не люблю, когда люди угрожают моей покойной матери, — заявил Эрик. — Да и моей праведной бабке, да упокоит Бог души обеих.

Хакон повернулся, хотя и понимал, что напрасно тратит время. Он уже начал поднимать свой боевой топор, чтобы принять участие в том, что неизбежно должно было последовать за обменом «любезностями».

Он стоял вполоборота, готовясь заговорить, когда мимо него стремительно пролетели два кривых клинка, ослепляя своим блеском.

— Божья кровь! Эрик! — Эти слова были еле слышны, но совсем иначе прозвучал боевой клич, с которым Хакон рванулся следом за сыном: — Сиена! Хох, хох!

Наскок Эрика разделил шестерых швейцарцев: четверо с одной стороны и двое — с другой. Поскольку сын уже убил одного противника и вступил в бой со вторым, Хакон поднырнул под алебарды большей группы, упал на колени и ударил топором низко, параллельно земле. Первому швейцарцу удалось перепрыгнуть через летящее лезвие, но второму оно впилось в икру, заставив завопить от боли. Раненый повалился назад, на двух своих товарищей. В следующие мгновения солдаты Хакона оказались среди них — и бой закончился еще за несколько мгновений.

Хакон повернул голову и увидел, что Эрик весь залит кровью. Лицо сына превратилось в кровавую маску, с которой смотрели белые, дикие глаза. И в эту секунду молодой человек резко вскинул голову, принюхиваясь.