Грязные игры - Браун Сандра - Страница 28

Их брак широко освещался в прессе, хотя и без фотографий. Сама свадьба была закрытой – на церемонию в церкви и торжественный обед пригласили только самых близких друзей.

Сначала Фостер намеревался переехать из фамильного особняка, но Лаура понимала, какая это огромная жертва для него. Он очень любил свой дом и благодарно обнял ее, когда она сказала, что ей тоже нравится этот дом и что именно здесь они будут жить и строить совместную жизнь.

Она переехала в особняк, оставив в нем все почти так же, как было при Элейн. Как и богатство, Элейн была еще одной частью Фостера. Лаура не считала память об умершей жене угрозой для себя и не испытывала преклонения перед его богатством.

Фостер был бы рад, если бы к моменту возвращения из свадебного путешествия на Фиджи она оказалась беременной. Но Лаура возразила, и тогда он пошутил насчет ее биологических часов.

– Мне тридцать один! – воскликнула она.

– Но я слышу, как они тикают, – сказал он, прижав ухо к ее животу.

Она все же упросила его позволить ей немного побыть новобрачной, прежде чем становиться матерью. Это решение впоследствии казалось ей ужасно эгоистичным, и она не раз пожалела о своих словах.

В первый год их брака они были заняты развитием авиакомпании и наслаждались покоем семейной жизни. Хотя вскоре Лаура поняла, что понятие «покой» не знакомо ее мужу. Этот человек никогда не отдыхал. Чем больше было у него дел, тем больше он успевал. Он был неутомим – напоминал ей какой-то генератор энергии. Он заражал окружающих своим энтузиазмом и бесконечным оптимизмом. Лаура наслаждалась безумным вихрем их жизни.

Фостер использовал средства массовой информации в своих целях, регулярно поставляя им любопытные факты о «Сансаут», даже если сообщить было особенно нечего, поэтому авиакомпания постоянно была на виду. Его имя и имя Лауры часто появлялось в разделах газет, посвященных бизнесу.

Они даже попали на обложку национального журнала – снимок запечатлел их во время парной партии в теннис против президента и первой леди. Программа телевизионных новостей «20/20» посвятила им сюжет, назвав их командой, возродившей разорившуюся авиалинию, несмотря на неутешительные прогнозы скептиков. Лаура также появилась в передаче «Доброе утро, Америка» с рассказом о фонде имени Элейн Спикмен и исследованиях, которые он финансировал.

Журналисты, сначала называвшие ее охотницей за деньгами, стали превозносить ее ум, деловую хватку, безупречный вкус и скромное очарование. Фостер и Лаура стали любимцами местной светской хроники; на фотографиях они присутствовали в качестве хозяев, гостей или спонсоров разнообразных мероприятий.

Покидая одно из таких мероприятий, они приняли решение, навсегда изменившее их жизнь.

Это был вечер четверга. Они присутствовали на обеде в честь выхода на пенсию одного из известных жителей Далласа. Отель, где устраивался обед, и особняк Спикмена разделяли три мили городских улиц.

Когда служащий парковки подогнал машину Спикмена, Лаура обогнула ее и направилась к дверце водителя.

– Ты поднимал тосты в его честь чаще, чем я.

– Я могу управлять машиной.

– Зачем рисковать?

Она села за руль. Он устроился на пассажирском сиденье. Они обсуждали расписание дел на следующий день. Она напомнила ему о совещании, назначенном на завтра после обеда.

– У меня был тяжелый день, – заметил он. – Давай изменим его окончание к лучшему.

Но все изменилось раньше.

Водитель грузовика, доставлявшего продукты на дом, проехал на красный свет, и эта ошибка стоила ему жизни. Он не пристегнул ремень безопасности и вылетел из кабины через лобовое стекло.

В противном случае его пришлось бы вырезать из груды металла, образовавшейся в результате столкновения – как Фостера. Кабина грузовика врезалась в седан Спикмена со стороны пассажира. Спасателям понадобилось четыре часа, чтобы достать Фостера из груды обломков.

Лаура потеряла сознание от удара. Она пришла в себя в машине «Скорой помощи», и ее первая мысль была о муже. С ней случилась истерика.

– Мы ничего не знаем о вашем муже, – сказали врачи.

Прошло несколько мучительных часов, прежде чем ей сообщили, что он жив, но находится в критическом состоянии. Позже она узнала, что ему сделали экстренную операцию, чтобы остановить внутреннее кровотечение, угрожавшее жизни. Она отделалась только сотрясением мозга, сломанной рукой, несколькими царапинами и синяками, поэтому ее в конце концов пустили в палату интенсивной терапии, где он боролся за жизнь. Специалисты приходили и уходили. Совещались приглушенными голосами. Никто из них не излучал оптимизма.

Шли дни. Фостер с боем вырывал для себя каждый день. Лаура дежурила у его постели, где графики температуры и писк мониторов свидетельствовали о его необыкновенной воли к жизни.

Он перенес шесть операций. С самого начала она поняла: ортопеды знают, что он никогда не будет ходить, – но они оперировали, уверяя ее, что надежда есть. Они спицами и винтами скрепляли кости, которые никогда не будут двигаться, если кто-то не передвинет их за него. Они резали кровеносные сосуды, чтобы улучшить кровоснабжение. Фостер перенес вторую операцию на брюшной полости, чтобы устранить разрыв прямой кишки, который не обнаружили во время первой операции.

Лишь через несколько недель после аварии им сообщили всю правду о его состоянии и прогнозах. Он принял это известие с удивительным самообладанием, мужеством и спокойствием.

Когда они оставались одни, он брал руку Лауры в свои ладони и убеждал ее, что все будет хорошо. Он смотрел на нее с нескрываемой любовью и все время благодарил бога, что она пережила аварию без серьезных травм.

Он никогда даже не намекал на ее вину. Но в тот день, глядя на него сквозь пелену слез, она произнесла то, что – она это знала – тысячу раз приходило ему на ум, точно так же, как и ей: «Я должна была дозволить тебе сесть за руль».

Два года спустя, устремив невидящий взгляд в окно комнаты для совещаний компании «Сансаут», она все еще мучительно переживала принятое в тот вечер решение самой сесть за руль. Может, Фостер ехал бы чуть быстрее или чуть медленнее и они не оказались бы в центре того перекрестка, на котором не остановился грузовик? Может быть, он успел бы заметить опасность и смог бы уклониться от столкновения? Может быть, он сделал бы что-то такое, чего не сделала она?

Или если судьбой им было предначертано оказаться в это время в этом месте, то на пассажирском сиденье была бы она, а не он.

Фостер никогда не заговаривал о том вечере. Он даже не вспоминал о том кратком разговоре, кто сколько выпил и кто сядет за руль. Но этот невысказанный вопрос всегда стоял между ними: что было бы, сядь за руль он?

Лаура понимала, насколько бессмысленно задавать себе этот вопрос. Но она все равно терзалась догадками – и Фостер тоже, она это знала. Вероятно, они сойдут в могилу, спрашивая: «Что, если?..»

Грифф Буркетт откуда-то узнал об аварии. Она не осталась, чтобы поговорить с ним об этом, но если он знает, каким образом Фостер оказался в инвалидном кресле, то, вне всякого сомнения, понимает, почему она готова согласиться с любым планом мужа.

Фостер не погиб, но в вечер аварии его прежняя жизнь закончилась. А Лаура страдала от сознания собственной вины.

Иметь ребенка, зачать его так, как хотел Фостер, не такая уж большая жертва с ее стороны, если учесть, что потерял Фостер. Ребенок и наследник – это мечта, которой он лишился в тот вечер. Возможно, осуществив его мечту, она ослабит чувство вины и тем самым вернет им хотя бы часть прежней жизни.

Разозлившись на жалость к самой себе, она отвернулась от окна. Жжение между ног заставило ее поморщиться, но куда хуже были воспоминания, вызванные физическим дискомфортом.

Гриффу было трудно войти в нее. Неподатливость и сухость многое говорили о ее личной жизни, и это было унизительно. Но по крайней мере, у него хватило деликатности понять ее состояние и замешкаться. Похоже, он даже хотел остановиться, понимая, что причинит ей боль. В сущности, он…