Грязные игры - Браун Сандра - Страница 27

Однажды в «Business Week» приводилось его высказывание, что своим успехом авиакомпания в значительной степени обязана его навязчивому неврозу. Интервьюер принял это за шутку. Но Фостер не шутил.

Этот диагноз ему поставили в подростковом возрасте, хотя симптомы заболевания проявлялись еще в раннем детстве. Родители думали, что обстоятельность сына является следствием его блестящего ума, потому-то и считали, что беспокоиться не о чем. Но когда это стало препятствием в обычной жизни, они обратились за помощью к психиатру.

Фостеру прописали лекарства, чтобы держать невроз под контролем. Однако они не возымели нужного действия, и его навязчивое состояние стало причиной фанатичного внимания к деталям, а значит, и фантастического успеха «Сансаут».

Если погодные условия были удовлетворительными, задержка вылета или посадки считались в «Сансаут» неприемлемыми.

В каждом пакетике с арахисом содержалось одно и то же число орешков. Если одного не хватало, значит, клиента обманывают. Один лишний – это трата денег авиакомпании.

Бортпроводники и пилоты не имели права самостоятельно вносить изменения в свою форменную одежду – не разрешались даже другие запонки или тон колготок.

Если бы не харизма Фостера, его навязчивое внимание к мелочам могло бы спровоцировать бунт среди подчиненных. Но он был обезоруживающе мил, и ему многое прощали. Его даже по-доброму поддразнивали. На это смотрели как на милое чудачество. И никто, даже самые строгие критики, не могли отрицать его успеха.

Но у Лауры был совсем иной взгляд на навязчивый невроз Фостера, потому что она имела с ним дело каждый день. Она прикрывала мужа, чтобы его состояние не было так заметно коллегам. Только она знала, до какой степени болезнь влияет на его жизнь. И с каждым днем это влияние усиливалось. Она любила Фостера и поэтому принимала и терпела все его особенности. Но раньше это давалось ей легче. До того.

Лаура встала и подошла к окну, растирая руки, чтобы избавиться от озноба, вызванного холодной струей воздуха из кондиционера. Она повернула рукоятку жалюзи и через образовавшиеся щелочки стала смотреть на несущиеся по автостраде автомобили. Самолет «Сансаут», только что оторвавшийся от земли, направлялся на запад. Рейс 3:45 на Денвер, автоматически отметила она.

Лаура наблюдала, как лайнер набирает высоту и луч солнца отражается от его фюзеляжа, такой яркий, что на него было больно смотреть. Лаура отвела взгляд и поняла, что это не солнце – глаза щипало от нахлынувших слез. Прижавшись лбом к оконной раме, она крепко зажмурилась, так что выступили слезы, и прошептала:

– Я хочу вернуться назад.

Фостер ждал целый год после смерти Элейн, прежде чем пригласить Лауру на свидание. Сначала Лаура неправильно поняла его, решив, что он приглашает ее на торжественный прием, руководствуясь какими-то деловыми соображениями. Но когда несколько десятков белых роз были доставлены в ее квартиру перед тем, как он заехал за ней, Лаура стала подозревать, что за деловым приглашением скрывается нечто иное. Естественно, от этой мысли внутри у нее все запело.

К концу вечера уже не оставалось сомнений, что это настоящее свидание. Вряд ли любого другого руководителя подразделения компании – скажем, финансового директора – Фостер стал бы брать за руки и целовать в щеку на прощание.

Они виделись все чаще. Это были обеды вдвоем после работы, прогулки по озеру по воскресеньям и ужины субботними вечерами, которые она готовила сама. Она присутствовала на всех играх в поло, в которых он участвовал, а он не стеснялся целовать ее на глазах товарищей по команде после победы. Она регулярно сопровождала его на частных обедах и публичных мероприятиях. Она отказалась от всех других встреч с мужчинами, даже с партнером по теннису, который стал шутить по поводу ее нового кавалера.

Этот легкомысленный ярлык никак не вязался с Фостером Спикменом, но в нерабочее время он вел себя именно так. Чем больше времени они проводили вместе, тем менее целомудренными становились их объятия. Она стала много думать о нем, вспоминая его улыбку, глаза, манеры. Она вдруг поняла, что мечтает о нем, как не мечтала ни об одном мужчине, даже когда была девчонкой.

Она всегда вела активную жизнь. У нее было много приятелей и даже любовников, чтобы не сомневаться в своей привлекательности, хотя и не настолько много, чтобы она стеснялась их числа. Однако среди этих отношений не было ничего выдающегося – ни трагических разрывов, ни намечавшихся помолвок. Потому что все романтические связи, которые у нее были, от первого поцелуя в автомобиле до последнего мужчины, с которым она провела ночь, имели ограничения. Они не должны были мешать ее амбициям.

И теперь, думая о Фостере, она оказалась перед сложным выбором. Их профессиональные отношения мешали им сблизиться.

Однажды вечером, когда они уютно устроились на диване в ее квартире и смотрели какой-то фильм, он вдруг взял пульт и выключил телевизор.

– Спасибо, – сказала она. – Мне тоже было трудно сосредоточиться.

– Я любил Элейн всем сердцем, Лаура.

– Да, я знаю. – Она поняла серьезность предстоящего разговора, выпрямилась и посмотрела ему в лицо.

– Если бы она была жива, я бы любил ее вечно.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Я храню память о ней и о годах, что мы были вместе.

Все эти признания не удивили Лауру. Она видела их вместе на многочисленных мероприятиях после того первого приема у них дома. Было видно, как сильно они любят друг друга. После смерти Элейн Фостер в память о ней основал фонд, собиравший деньги на исследования методов лечения лейкемии. Он был не просто спонсором, но также активным пропагандистом и сборщиком пожертвований. Элейн и после смерти оставалась важной частью его жизни.

– Но Элейн больше нет, – он погладил Лауру по щеке. – А ты здесь. И я тебя люблю.

Эту ночь он провел с ней. После этого большинство ночей они были вместе. На работе тем не менее они вели себя как обычно, исполняя каждый свои обязанности, поддерживая деловой характер отношений и обращаясь друг к другу точно так же, как к другим коллегам. Они не сомневались, что для окружающих их личные отношения остаются тайной, но вскоре Лаура узнала, что они обманывали только себя. Все всё знали.

Однажды утром она без предупреждения вошла к нему в кабинет и положила на стол конверт.

– Что это?

– Заявление об увольнении.

– Мы тебе мало платим? – Он силился сдержать улыбку. – У тебя есть лучшее предложение?

Она села в кресло напротив его стола.

– Фостер, последние четыре месяца были самыми счастливыми в моей жизни. И самыми несчастливыми.

– Надеюсь, счастливые моменты связаны со мной.

– Ты знаешь, как я счастлива с тобой, – она нежно посмотрела на него. – Но необходимость прятаться делает все это…

– Постыдным?

– Да. И низким. Я сплю с боссом. Как деловой женщине мне не нравится, как это меня характеризует. Мне не нравится, как это воспринимают коллеги. Я не хочу отказываться от своей профессии. Я упорно трудилась, чтобы этого добиться. Ты же знаешь, как я люблю свою работу. Но я не могу отказаться от тебя, – ее голос стал хриплым от переполнявших ее чувств. – Если выбирать одно из двух, то тебя я люблю больше, чем свою работу. Поэтому… – она указала на лежащий на столе конверт, – я должна уйти из «Сансаут».

Он взял конверт и принялся вертеть его в руках, как будто размышляя, что там внутри.

– Или, – сказал он, – ты можешь выйти за меня замуж.

Элейн Спикмен создала прецедент, работая в совете директоров, и поэтому никто не протестовал против семейной пары руководителей. Когда Фостер и Лаура объявили о своих планах остальным членам совета директоров, предметом обсуждения стала лишь дата бракосочетания и вопрос, полетят ли они в свадебное путешествие самолетом «Сансаут».

Разговоры о том, что Лаура вышла за Фостера из-за денег или по другой корыстной причине, если и велись, то не достигали ее ушей. Но даже если бы она знала о подобных сплетнях, то не стала бы обращать на них внимания. Некоторые считали ее замужество историей о Золушке – намеки на это содержались и в газетной статье, – но она знала, что выходит за Фостера только потому, что любит его всей душой. Ее не могли задеть никакие предположения недоброжелателей.