Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон - Страница 97

— Пожалуй, в это воскресенье лучше пораньше открыть, — решает Тедди и спешит в ванную взглянуть в зеркало, надо ли побриться.

У причала старые скандинавские рыбаки смотрят на перекатывающиеся над головами черные тучи и укрепляют лодки дополнительными перлинями. Индеанка Дженни в своей хижине, растопив на плите смолу, воск и старый гребешок, замазывает потеки на потолке, заталкивая эту клейкую массу в трещины и дыры своим широким заскорузлым пальцем и напевая что-то невнятное под одинокое дребезжание дождя.

Люди на Главной улице перебегают из укрытия в укрытие, с опущенными головами минуя лужи и изрыгающие фонтаны брызг водостоки. Движения их так же суетливы и безумны, как и у мышей, бегущих из своих нор; старейшие обитатели Ваконды, самые непоколебимые лесорубы, обычно гордые своим стоическим приятием любой погоды, — «Сколько ни льет, мне еще ни разу не удавалось вымокнуть по-настоящему», — ветераны, прославившиеся своей выносливостью к легендарным дождям прошлого, — даже они поколеблены внезапностью и яростной решительностью этого первого дождя.

— Льет, как моча из коровы, — делятся они своими соображениями друг с другом. — Как из десяти коров. Как из доброй сотни! — перекликаются они, перебегая из парадной в парадную.

— Говорят, такого еще не было, — заверяют они друг друга в «Пеньке», сидя за кружками с пивом. — Рекорд.

Однако к вечеру радио у Тедди сообщило о количестве выпавших осадков. «Четыре дюйма с полуночи». Ничего необычного в этом вовсе не было. «Всего четыре дюйма? Это, конечно, тоже немало, но если судить по тому, как он льет, можно было бы ожидать не четыре, а целую сотню!»

— Всего лишь четыре дюйма, — саркастически замечает про себя Тедди, — каких-то крохотных четыре дюйма.

— Я думаю, это ошибка, — задумчиво отмечает Ивенрайт. — Откуда эти ослы из береговой охраны берут такую чушь? Не иначе, как с потолка. Суки! Да в канаве за моим домом вода уже к полудню поднялась на фут! И почему эти ослы считают, что умеют измерять уровень воды лучше других? «Четыре дюйма дождевой воды, — притворно улыбается Тедди, — и страх, прятавшийся все лето, сегодня вырвется и расцветет.

— Он бесшумно плавает по сумрачным закоулкам бара, как толстенький водяной паучок, в белом переднике и рубашке, черных брючках и остроносых ботиночках. — …Расцветет всеми своими красками и причудливыми формами — укрепляя свою паутину подобострастной услужливостью.

— Но все его оттенки и все формы произрастают из одного и того же семени страха…

— Его маленький темный ротик раздвинут в привычной улыбке, черные глазки подмечают все происходящее в его владениях: вот кто-то теребит кнопку возврата монет на музыкальном автомате, троица в глубине гасит о стол сигареты, походки тяжелеют, языки ворочаются все с большим трудом… все видит, кроме поверхности стойки да ряда стаканов, которые неустанно протирает. — И семя это есть во всех нас. Оно во мне, и во Флойде Ивенрайте, и в Лесе Гиббонсе. Но я отличаюсь от них. Я знаю, что его цветение не вызвано дождем. Его цветение вызывает лишь глупость. А местная почва хорошо удобрена глупостью».

Тедди считает себя специалистом по страху и глупости; он много лет изучал их, никогда не испытывая недостатка в подопытных экземплярах. Он переводит взгляд на Джонатана Дрэгера — представителя юниона, вызванного Ивенрайтом, чтобы помочь с этими забастовочными глупостями, — который, в легком синем плаще и шляпе, минует неоновую арку. Пока тот раздевается, Тедди следит за его уверенными, благополучными движениями. Он еще вчера вечером обратил на него внимание, когда тот со спокойным интересом наблюдал за дракой. Как и сам Тедди, а также, возможно, Хэнк Стампер, этот мистер Дрэгер отличался от остальных подопытных. В нем было что-то особенное, что выделяло его. Тедди и себя считал непохожим на остальных горожан, потому что, хотя он и носил в себе естественное зерно страха, как и прочие, у него хватало сообразительности и терпения, чтобы не дать ему расцвести. С другой стороны, Хэнк Стампер, он не был ни терпеливым, ни сообразительным, но по какой-то прихоти природы тоже был начисто лишен страха. И этот Дрэгер безусловно был из тех же, и даже более…

— Добрый вечер, ребята, — обратился Дрэгер к сидящим за самым большим столом. — Погодка-то! Говорят, вода уже поднялась на четыре дюйма…

— Откуда они это взяли? — вскипел Ивенрайт. — Эти четыре дюйма.

Перед тем как ответить, Дрэгер вешает плащ и шляпу и аккуратно стряхивает с брюк капли дождя.

— Из Метеорологической Службы Соединенных Штатов, Флойд, — объясняет он, удостаивая Ивенрайта понимающей улыбкой. — Он хитрый, этот мистер Дрэгер. И кажется, тоже сообразительный, и это, несомненно, выделяет его. Похоже, тожелишен страха…

— А почему ты спросил, Флойд? Ты считаешь, больше четырех дюймов? — …но и не только это.

— Умп… — Ивенрайт пожимает плечами. Похмелье все еще не отпустило. И ему чертовски не нравится, как эта важная городская жопа реагирует на запутанность ситуации… — Я ничего не считаю, мистер Дрэгер.

— Ну конечно. Я просто пошутил. Что же отличает его от всех этих безмозглых болванов, да и от меня с Хэнком Стампером?

— Похоже, больше чем четыре дюйма, — отваживается агент по недвижимости. — А знаешь, в чем тут дело, Флойд? Хочешь, скажу? Это просто контраст, вот и все. Солнечные дни и хорошая погода, стоявшая до ноября, в каком-то смысле усыпили нас, понимаешь? И тут ба-бах — разверзлись хляби небесные! — Он откидывается на спинку кресла и издает свой легкий, вежливый ротарианский смешок. — Вот мы и забегали, как цыплята с отрезанными головами… Хо-хо-хо… — Смех, рассчитанный на то, чтобы согреть сердца всех присутствующих, а может, и улучшить положение с продажей земли. — Вот и все. Не о чем беспокоиться. А мы-то бегаем, кричим, что вот-вот потоп. Хо-хо-хо. — Все смеются, соглашаясь с его хитрым объяснением; конечно, все дело в неожиданности, внезапности… Потом смех стихает, и Тедди видит, как все с вопросительным видом поворачиваются к улыбающемуся Дрэгеру:

— А вы как считаете, мистер Дрэгер?

— Уверен, что так и есть, — заверяет их Дрэгер. (Я знаю, — наблюдает за ними Тедди, — все они боятся ночи и темноты…)

— А я не уверен, что дело в этом, — внезапно произносит Ивенрайт, глядя на руки Дрэгера, лежащие на столе: кисти покоятся друг на друге, ногти чистые, кутикулы ухожены — как две шикарные породистые собаки. Он переводит взгляд на свои руки, узловатые и уродливые, покрасневшие, с выпавшими, как после чесотки, волосами: «Да, у меня другое мнение».

— Да? А как ты это можешь объяснить, Флойд? — Я знаю, эти, животные, они все боятся сил мрака; потому-то они и покупают себе телевизоры и «бьюики», мигающие красными и зелеными фарами… потому-то они и слетаются на мои неоновые огни. Как жуки на свет, на огонь. Любыми способами избавиться от темноты…

— Правда, Флойд, что ты скрываешь?

— Да, Флойд…

Чудовищная сосредоточенность покрывает лицо Ивенрайта целым лабиринтом морщин. Да, он знает, в чем тут дело, черт побери, если ему только удастся это правильно выразить. Он думал об этом всю ночь. Дело гораздо серьезнее, чем простая неожиданность, и им есть о чем тревожиться. Всю ночь он пытался разобраться в своем ощущении — после того, как Хэнк Стампер исколошматил железного Ньютона до потери сознания, — лежа в кромешной тьме, еще полупьяный, он старался определить причину своей настойчивой и зловещей тревоги, разобрать предостережения, нашептываемые влажными холодными губами дождя, — что это? — и к полудню, когда он вылез из постели, ему удалось расшифровать их.

— Смотрите, — начал он, старательно подбирая слова. — Этот дождь… и как он всех выбил из колеи — в нем гораздо больше, чем просто внезапная перемена погоды. Потому что для всех нас — людей, связанных с лесом, и других, которые тоже живут за счет него, — этот дождь все равно что атомная бомба.

Он заставляет себя не смотреть на Дрэгера, облизывает губы и продолжает: