Забытый брак - Милберн Мелани - Страница 16

Педро оседлал Каллиду, но по лицу парня было видно, что он не в восторге от самоуправства хозяйки.

— Сеньор Мелендес будет недоволен. Он велел следить, чтобы с вами ничего не случилось, пока он в отъезде.

— Сеньор Мелендес в нескольких тысячах километров отсюда. Пока кота нет дома, маленькая мышка будет делать то, что ей вздумается.

— Иногда хозяин возвращается из поездок раньше. Он ждет, что мы будем выполнять его указания, не важно, дома он или нет. Сеньор Мелендес доверяет нам.

«Он только мне не доверяет, — думала Эмелия под размеренный шаг лошади. — Его забота продиктована не чувствами. Наверняка под предлогом моей слабости он приказал не выпускать меня за пределы имения. Хочет держать здесь взаперти, пока не уляжется шум в прессе. Хотелось бы знать, что Хавьер планирует делать дальше, хотя долгой и счастливой семейной жизни его планы относительно меня явно не предусматривают».

Прогулка доставила Эмелии удовольствие, но не приоткрыла никаких тайн. Оливковая роща так и осталась оливковой рощей, неотличимой от других. Память затаилась, ничто не показалось знакомым. Полтора часа спустя Эмелия сдалась и вернула лошадь на конюшню.

Разочарованная, недовольная, липкая от пота, она бесцельно слонялась между деревьями, пока не добрела до бассейна. Эмелия решила, что имеет полное право окунуться. Однако попытки найти приличный купальник в гардеробе на вилле обернулись еще одной загадкой. Целомудренная от природы, Эмелия не могла понять, как появлялась на людях в бикини, которое едва прикрывало грудь и не оставляло простора воображению в нижней части. Покопавшись в стопке разноцветных тряпочек, она выбрала красный комплект, показавшийся не таким откровенным, как другие. Однако, посмотрев на себя в зеркало, Эмелия все-таки порадовалась, что Хавьера нет дома. Она с тем же успехом могла отправиться купаться голой.

Нагретая солнцем вода оставалась достаточно прохладной, чтобы Эмелия могла плавать от одного конца бассейна до другого, не чувствуя усталости. В очередной раз вынырнув у бортика, она наткнулась взглядом на мужские ноги в дорогих брюках и кожаных ботинках.

— Я подозревал, что найду тебя здесь, — сказал Хавьер.

— Я думала, ты вернешься завтра. — Она никак не могла отделаться от мысли, что ее тело прикрыто всего лишь тремя крохотными кусочками ткани и водой.

— Справился раньше.

Эмелия с ужасом наблюдала, как испанец, отбросив галстук на шезлонг, начал расстегивать белоснежную рубашку, постепенно открывая взгляду жены широкую грудь.

— Э… а что ты делаешь?

— Хочу присоединиться к тебе. — И безупречно отглаженная рубашка полетела в том же направлении, куда несколько секунд назад улетел галстук.

В испуганном трансе Эмелия следила, как он избавляется от брючного ремня, но звук расстегиваемой молнии привел ее в чувство.

— Ты же не собираешься купаться без плавок… или собираешься?

— А у тебя есть возражения?

У Эмелии были возражения, но она не смогла заставить себя их озвучить. Хавьер выбрался из ботинок, снял носки, перешагнул через спущенные брюки, оставшись в облегающих черных трусах. Он стоял перед женой как воплощение первобытной мужской силы, доминантный самец, с оливковой кожей, стальными мышцами и магнетическим взглядом темных как беззвездная полночь глаз. Кончики пальцев Эмелии зачесались от желания прикоснуться к нему, исследовать каждый жесткий изгиб его тела, высвободить дремлющую в нем силу.

Небольшая глубина бассейна не позволила мужчине нырнуть, вместо этого он с животной грацией соскользнул с бортика в воду. Поднятая им волна окатила Эмелию почти чувственной лаской, похожей на прикосновение любовника.

— Откуда такая застенчивость? — спросил Хавьер, выныривая рядом с ней.

— Ох… Я понимаю, что мы, наверное, плавали вместе миллион раз, но я… я чувствую себя слишком голой.

— Раньше мы все время купались голышом.

— Но ведь кто-то мог нас увидеть…

— Это частное владение. — Он небрежно пожал плечами. — В любом случае мы женаты, и наше поведение нельзя считать предосудительным.

Эмелия пожевала губы, мечтая, чтобы хоть какие-то воспоминания избавили ее от растерянности и неуверенности. Переодеваясь для купания, она изучила свой загар и пришла к выводу, что в загадочном прошлом загорала много, и не всегда в купальнике, даже таком открытом. Сколько она себя помнила, идея нудизма никогда не казалась ей привлекательной, так что же поменялось за два потерянных года? Какие еще вещи, казавшиеся немыслимыми, стали ей привычны? Все это заставляло ее нервничать в присутствии Хавьера, который знал о ней гораздо больше, чем она — о нем. Единственной памятью об их совместной жизни оставалась память ее тела…

— Алдана сказала, у тебя были гости.

— Да. Изабелла, проездом в Валенсию, к каким-то ее друзьям.

— Ты узнала ее?

— Нет. Я догадалась, кто она. Фамильное сходство между вами достаточно очевидно.

— Я надеюсь, вы не поругались. Мне не хотелось бы видеть любую из вас расстроенной.

— Мы не ругались. Она показалась мне очень приятной, дружелюбной девушкой, я не почувствовала враждебности с ее стороны.

Его взгляд оставался подозрительным.

— О чем вы говорили?

— Обсуждали разные женские проблемы. У нас много общего, как оказалось.

— С Изабеллой иногда бывает сложно сладить. — Хавьер вздохнул. — Все-таки она еще очень молода.

Эмелия сделала шаг к бортику, но рука мужа легла на ее запястье, не давая ей отдалиться от него.

— Куда ты?

— В душ. Я замерзла.

— А где поцелуй по случаю моего возвращения? — Хавьер сжал ладонями плечи Эмелии.

— Я… я не готова делать вид, что ничего не изменилось. Мне нужно больше времени.

— Я думаю, чем скорее мы вернемся к заведенному порядку, привычному течению жизни, тем легче тебе будет вспомнить.

— Доктора в больнице не были так уверены, что я вообще что-то вспомню.

Хватка его рук стала жестче, как только она снова попыталась высвободиться.

— Ты — моя жена. Не важно, помнишь ты это или нет.

Эмелия гордо выпрямилась, намереваясь дать отпор, но это движение заставило ее прижаться бедрами к бедрам Хавьера. Жар его плоти пронзил ее от макушки до пяток, словно она наступила на оголенный провод. Испанец опустил глаза на округлившийся в безмолвном вздохе рот жены, неторопливо как в замедленной съемке, наклонился и поцеловал ее.

Этот поцелуй был похож на медленный взрыв, эхо которого постепенно долетало до самых удаленных уголков ее существа. Его язык мягко потыкался в нежные створки ее губ, прося разрешения войти, и Эмелия с едва слышным стоном удовольствия позволила. Каждое прикосновение губ и языка Хавьера посылало каскады мурашек вниз по позвоночнику молодой женщины, откуда они, как пузырьки шампанского, поднимались вверх, к основанию шеи. Пальцы испанца отпустили плечи жены, пробежались по всей длине ее изящных рук и устроились на талии, прижимая Эмелию к его бедрам, давая ей прочувствовать солидный размер и стальную твердость возбужденной плоти. Подчиняясь сладострастному зуду между ногами, она двигалась навстречу, все бесстыднее терлась о горячий бугор под его трусами, чтобы еще хоть немного приблизиться к обещанному наслаждению.

Хавьер на ощупь, но уверенно развязал верх ее купальника, освободил груди Эмелии для ласки. Большими пальцами испанец гладил жесткие бутоны ее сосков, в то время как губы совершали мучительно неторопливую обзорную экскурсию по эрогенным зонам: ложбинкам за ушами, ямочкам за ключицами, изгибам гиперчувствительной шеи. Он то лизал, то покусывал ее кожу, рассылая по всему телу импульсы удовольствия, пока, наконец, не вернулся к груди. На сей раз Хавьер оставил соски без внимания и сосредоточился на складочках под нежными полукружьями, лаская их сначала пальцами, потом — жаром и огнем ненасытного рта. Эмелия выгибалась и терлась об него все сильнее, желая пройти этот путь до конца, получить все, сполна испытать экстаз, который Хавьер дарил ей раньше.