Боги ждут жертв - Кинжалов Ростислав Васильевич - Страница 11

Наконец дважды сосчитанные бобы перешли из одного мешка в другой, начальник партии вывел из рядов Хун-Ахау, Шбаламке и Ах-Кукума и передал их толстяку с надлежащими в таких случаях словами: «Теперь эти головы твои!»

– Прощайте, братья! – крикнул Хун-Ахау остававшимся рабам, но никто ему не ответил.

Толстяк, за которым следовали воины с новыми рабами, быстро удалялся от рынка. Свернув на узкую дорогу, поднимавшуюся на один из холмов, он неожиданно обратился к Хун-Ахау:

– Почему ты обратился к рабам со словом «братья»? Какие же они тебе братья? К концу этого же дня они будут распроданы, и вскоре большинство их окончит свое жалкое существование под гнетом непрерывной работы и издевательств. Разве такова твоя судьба, юноша?..

Хун-Ахау недоверчиво молчал. Не выдержал нетерпеливый, как всегда, Шбаламке.

– А что же ожидает его? – спросил он. – Разве они, – он показал на Хун-Ахау и Ах-Кукума, – так же, как и я, не твои рабы?

Лицо толстяка расплылось еще шире от добродушной улыбки. Он остановился.

– Нет, вы будете не рабами, а моими верными помощниками, – торжественно произнес он. – Правда, я заплатил за вас немало, но вы поможете мне и тем самым с лихвой окупите себя. Дети мои, я сам был рабом и хорошо знаю всю горечь рабства. Но теперь я свободен, и скоро такими же свободными станете вы! Велико ваше счастье, что вы приглянулись мне и я остановил свой выбор на вас троих. Слушайте внимательно. – Он сделал знак воинам отойти, подвинулся ближе к трем юношам и понизил голос. – Я знаю, какие мысли бродят у вас в голове: ближайшей ночью убить меня, обезоружить воинов и бежать. Несчастные! Совершив это, вы погубите себя окончательно. Через один-два перехода вы будете задержаны, преступление будет раскрыто, и после пыток дыхание ваше прекратится. А разве это самое лучшее, что может быть в жизни? Нет, дважды и трижды нет! Другая судьба уготована вам – жизнь, полная удовольствий и наслаждений!

Толстяк остановился, вытер потное лицо небольшим кусочком белой ткани, который он извлек из глубин своей пышной одежды, и продолжал:

– Я – Экоамак, главный купец трижды почтенного, великого, мудрого и непобедимого владыки Тикаля. Три месяца тому назад великим было отдано мне приказание: отправиться в Город зеленого потока и приобрести нужные для двора и хозяйства владыки товары. Повеление было выполнено; никто лучше меня не разбирается и в вещах, и в продуктах, и в ценах, и в людях, – самодовольно ухмыльнулся Экоамак. – И вот сегодня, проходя по рынку рабов, я увидел ваши честные и открытые лица, на которых было написано все горе, случившееся с вами. Ведь ты и ты, – обратился он к Хун-Ахау и Ах-Кукуму, – земледельцы и попали в плен, когда ваше селение было уничтожено? Не так ли? А ты, – Экоамак обернулся к Шбаламке, – молодой, но уже опытный воин, и захватившие тебя в полной мере почувствовали мощь твоих ударов. Только из-за того, что ты был ранен, ты попал в плен. Нет, нет, не говорите мне «да», я и так вижу, что я, как всегда, прав! Так вот, тогда я сказал себе: «Экоамак, ты тоже был рабом, но теперь ты велик и богат. Почему бы тебе не выкупить этих юношей, почему не помочь им, а они помогут тебе». Теперь это совершилось, вы свободные люди, но, – толстяк сделал паузу, значительно поднял палец, – вы должны в свою очередь отплатить мне добром за добро!

– Что же мы должны сделать? – вырвалось у Ах-Кукума. Глаза его сияли.

– Очень немногое. Мне не хватает носильщиков. Помогите мне благополучно доставить товары в Тикаль, а там я вознагражу вас за труды и мы расстанемся. Если захотите, вы сможете остаться в Тикале, храбрые воины в нашем городе пользуются большим почетом. Земледельцам там тоже всегда найдется хорошая работа! Но если вас потянет в родные края, то, клянусь великим Солнечноглазым, – Экоамак торжественно поднял руку, – никто не посмеет вас удерживать. Свободные, щедро одаренные, вы не спеша совершите обратное путешествие и в старости будете рассказывать внукам о чудесах Тикаля, отца всех городов мира!

Юноши молчали, завороженные. Свобода, далекое путешествие, сказочный великолепный Тикаль, о котором каждый из них слышал еще в детстве. Что может быть лучше! Особенно сиял Шбаламке. Только у Хун-Ахау шевелилось легкое подозрение: уж слишком много было за последние дни плохого и тяжелого, чтобы принять неожиданную радость с полным доверием. Но доводы Экоамака были убедительными, а кроме того, какой смысл ему обманывать принадлежавших ему же рабов?

– Спасибо тебе, Экоамак! – волнуясь, сказал Шбаламке. – Спасибо за свободу и доверие. Мы, конечно, поможем тебе и доставим все твои товары в Тикаль в полной сохранности. А там уж мы посмотрим, что нам следует делать дальше!

– Ты, воин, мудр не по летам! – одобрительно воскликнул толстяк. – Идемте же к нашей стоянке, уже давно пора подкрепить силы и отдохнуть.

Лагерь главного купца Тикаля был расположен на окраине города в небольшой лощине крошечной рощицы. Почему она не была вырублена под поле, а осталась здесь, объяснить было трудно. Во всяком случае, меньше всего о том, что этого не произошло, мог пожалеть Экоамак. С радостным пыхтением он достиг разостланных под большим деревом мягких покрывал и удобно устроился на них в тени, ожидая, когда будет приготовлена пища. Около него был заботливо положен уже заметно похудевший денежный мешок.

Рабы хлопотали у двух костров: на одном из них кипел большой горшок с бобами, а над другим на тоненькой палочке жарился индюк, распространявший вокруг себя такой приятный запах, что в желудках трех юношей сразу же раздалось унылое бурчание.

Около деревьев сидели десять человек; семь из них, очевидно, были недавно купленные рабы, трое остальных – воины, одетые так же, как и следовавшие за Экоамаком. Оружие их лежало в стороне, а его владельцы, ожидая еды, с азартом играли в хунхун, хлопая друг друга по рукам и горячась. Вновь пришедшие воины сразу же присоединились к ним, и игра разгорелась еще оживленнее. Все это настолько не походило на недавнюю жизнь в лагере Одноглазого, что Хун-Ахау почувствовал, как его опасения становятся все более слабыми и туманными.

Индюк достался, конечно, Экоамаку, который живо обглодал его до последней косточки. Но и все остальные не были обижены: бобов и лепешек было вволю, и даже Ах-Кукум, оказавшийся самым прожорливым из троих, был удовлетворен. Не отставал от него и один из семерки, по имени Ах-Мис – настоящий великан с добрым и кротким лицом. Уже после того, как остальные насытились, они долго сидели около горшка, подчищая остатки бобов и блаженствуя.

После еды языки развязались, и скоро юноши знали историю новых товарищей, так же как и те – все происшедшее с Хун-Ахау, Шбаламке и Ах-Кукумом. Пятеро из них были уроженцами Города зеленого потока и стали рабами шесть лет тому назад, во время большого голода. Чтобы спасти себя и свои семьи от гибели, они добровольно продались в рабство богачу за мешок кукурузы. Этой весной он умер, и его наследники вывели их на продажу, где вчера они и были куплены Экоамаком. Шестой – небольшого роста, гибкий и юркий юноша – звался Укан; он был рожден далеко отсюда, в городе Копане[22]; никто из присутствующих никогда не слышал о нем, хотя Укан горячо уверял, что Копан – огромный город, с которым ничто не может сравниться.

В рабство Укан попал недавно, когда их, нескольких торговцев, направлявшихся в Тикаль, ограбили и захватили в плен какие-то разбойники. Юноша страстно желал попасть в столицу, так как был уверен, что несколько спасшихся его товарищей добрались туда. Купивший его сегодня утром Экоамак был растроган бедствиями товарища по ремеслу и обещал по прибытии в Тикаль помочь ему в розысках друзей. Седьмой – добродушный великан Ах-Мис – попал в рабство еще мальчиком, несколько раз менял своих владельцев и теперь был очень доволен Экоамаком, потому что «тот знал, как надо кормить человека».

Беседа продолжалась почти до вечера, никто им не мешал. Тикальский купец сразу же после еды улегся спать, а один из рабов, прибывших с ним из Тикаля, отгонял веткой от хозяина назойливых мух. Воины продолжали свою бесконечную игру. Чтобы проверить свои впечатления, Хун-Ахау поднялся и не спеша направился по дороге к центру города. Никто не обратил на это внимания. Дойдя до ближайшего здания, Хун-Ахау постоял несколько минут за его углом, скрытый от глаз, прислушался. Нет, никакого беспокойства, погони, суматохи, розысков не было. Значит, он действительно свободен? В глубоком раздумье юноша медленными шагами возвратился в лагерь. Появление его, как и уход, не вызвали ни одного взгляда ни у воинов, ни у проснувшегося к тому времени Экоамака. Только Шбаламке спросил, куда он уходил. Хун-Ахау уклончиво ответил, что просто хотел размять ноги.