Госпожа моего сердца - Кинсейл Лаура - Страница 48

– Эти шпионы должны видеть любовные игры, а то они заподозрят что-нибудь.

Они должны видеть это? Ему показалось странным, зачем обязательно сегодня им надо было все увидеть. Здесь была какая-то ошибка, но он не смог додумать это, так как ее рука все гладила его там, и он терял последние остатки разума. Движения ее руки были не очень нежными и совсем неумелыми, так что она даже причиняла ему боль. Но ведь это была ее рука. Ее тело почти соприкасалось с ним. Наверное, поэтому ему было так тяжело дышать, каждый вздох требовал огромного усилия.

– Ты бесстыдна… – промолвил он наконец. – А… Мария и Иисус.

Она спрятала свое лицо у него на плече, но не прекратила своего в высшей степени нецеломудренного поведения. Затем она высвободила свою руку и, захватив его ладонь в свою, положила его руку себе на живот. После этого она замерла в ожидании. Странно, но все это получилось у нее совсем неумело и даже как-то невинно.

Его сила воли была побеждена, оборона рухнула. Он встал и поднял ее на руки. Дальше его конечности действовали как бы сами по себе, отдельно от его головы. Он уложил ее в кровать. Накидка слетела с его плеч. Он лег рядом с ней.

Затем снова отпустил ее, сел и стал задергивать полог, укрываясь от смотровых глазков.

Он все же нашел в себе силы больше не ложиться и остался сидеть. Он просидит так до тех пор, пока огонь не потухнет. Тогда в темноте он возьмет свой меч, подойдет к двери и уляжется поперек входа. А до тех пор он будет молиться. Он даже попытался начать это делать, обхватив колени руками и упершись в них лбом, но его голова была затуманена вином и страстью, и у него ничего не вышло.

Тогда он решил, что будет думать о другом. О важных вещах. Например, о том, что он будет делать, когда обнаружат сокола. О том, как далеко за Лиерпуль могла распространиться чума, если только она вообще вышла за его пределы.

Ее нога была прижата к его ноге. Он почувствовал, как она приподнимается. Меланта села рядом с ним, прижалась губами к его уху. Все мысли исчезли из его головы.

– Я больше не могу себя сдерживать, – прошептал он. – Госпожа, я пьян. Не целуйте меня больше.

– Я не нравлюсь тебе? – пробормотала она.

– Вы убиваете меня, моя госпожа. – Он отвернулся. – Вы туманите мой рассудок. Я обесчещу вас.

Она прижалась лбом к его обнаженному плечу и провела пальцем по его спине.

– Я желаю этого, – сказала она так тихо, что он с трудом расслышал ее.

– Нет, я не сделаю этого.

Ее рука легла на его руку. Она стала раскачивать его, все еще упираясь лицом в его плечо – совсем как ребенок, который просит позволить ему сделать что-то.

– А, госпожа. Я слишком люблю вас.

Ее рука соскользнула, но сама она осталась в той же позе, по-прежнему упираясь головой в его плечо.

– Никто никогда не узнает об этом, – произнесла она сдавленным голосом. – Один раз. Только один раз. Этой ночью.

– Моя прекрасная госпожа. В вас иногда вселяется какой-то дьявольский дух и говорит вашим языком. Он прельщает меня тогда и манит сделать то, чего я не могу.

– Это не демон. Это я сама. – Ее рука снова скользнула к нему и сжала его ладонь. – Я была так одинока. Ты не можешь себе представить. – Она сжимала его пальцы. – Я этого не ощущала в полной мере, пока не встретила тебя.

– Моя ласточка, моя драгоценная госпожа. У меня же есть жена.

Она замерла.

– Из-за этого, из-за своей жены ты отвергаешь меня?

– Из-за жены. И из-за того, что я обесчещу вас.

– Ты все еще ее любишь? Он усмехнулся.

– Вот уже тринадцать лет прошло с той поры. Я не могу даже вспомнить ее лицо. Но ведь она мне жена, перед Богом и людьми, так как мы обвенчались по всем нашим законам.

– Мне казалось, она стала монахиней.

– Да, – согласился он.

Она приподняла голову. В темноте за тяжелыми занавесями он совсем не видел ее, а мог только чувствовать.

– Но я еще никогда не прелюбодействовал и не нарушал своего слова и своих клятв. – Он замолчал, затем сжал ее руку и продолжил. – Я имел в виду свое тело, не мысли.

Она стала гладить его волосы, затем спину.

– Что только они делают с тобой, эти святоши? – сказала она грустно. – И ты никогда не сомневался в том, что это справедливо: жить в браке и, тем не менее, быть обязанным хранить целомудрие? И ты так жил все это время с тех пор?

– По правде говоря, я жил с мыслями о вас. – Он отстранился от нее. – Когда я спал и когда я бодрствовал, я думал о вас. Иначе я бы давно умер от отчаяния. Только мысли о вас позволяли мне выносить свою непорочность. – Он потряс головой. – Я не монах. Уверяю вас, госпожа.

Она удивленно засмеялась.

– Это я-то помогала тебе оставаться непорочным? Да ты подшучиваешь надо мной.

– Я дал клятву верности вам еще тогда, в Авиньоне. Когда вы прислали мне те камни. Наверное, я тогда был не в себе, но как бы там ни было, я поклялся своей жизнью вам в верности. Я продал меньший из изумрудов и купил коня и доспехи. Затем я стал участвовать во всех турнирах, чтобы завоевать побольше призов. Затем, скопив немного средств, я поступил на службу моему сеньору. Я выбрал себе герб в виде вашего сокола и цвет от вашего камня. Когда мое тело смущало меня, я думал о вас и об Изабелле, моей жене. Я думал о том, как вы обе были чисты, невинны и добродетельны, насколько вы превосходили меня, и о том, что я должен иметь ради вас обеих, потому что я был ее мужем и вашим слугою.

– О Боже, – прошептала она. – Твоя жена и я? Невинные и чистые? Да ты совсем слеп.

– А что еще мне оставалось делать? – он прижал руки к глазам. – Конечно, все совсем не так. Теперь, когда… – он резко оборвал себя.

– Когда ты узнал меня ближе, – продолжила она каким-то таким тоном, что он не понял, означает ли это усмешку, грусть или горечь. А может быть все вместе.

– Я люблю вас, моя госпожа, – произнес он сдавленным голосом. – Это я знаю наверняка. Люблю душой и телом, хотя я знаю, что не имею на это никакого права – ведь вы так высоки, – он с шумом сглотнул. – Я не смогу достичь вас и от этого меня сжигает адское пламя. Да простит меня Господи за такие слова. Сейчас я пьян и не совсем себя сдерживаю.

Она легла рядом с ним, совсем близко, частично даже на него и обхватила его рукой.

– Ты любишь меня? – прошептала она прерывающимся голосом и с таким сильным волнением, что он быстро повернул к ней свое лицо, хотя и ничего не видел.

Он поднял руку и, отвечая на ее жалобную просьбу, прозвучавшую в ее голосе, провел пальцем по ее лицу.

– Как сумасшедший.

– О, – вырвалось у нее, и она снова уткнулась лицом в его плечо. – Вчера ты считал меня ведьмой.

– Да, а сейчас ты полная соблазнов девица, а через мгновение станешь надменной принцессой и еще Бог знает кем, чтобы мучить и терзать меня.

– Твоей любовницей.

– Нет, госпожа. – Он начал вставать. Она ухватилась за него, заставляя остаться с нею.

– Нет. Не уходи.

– Я буду на часах у двери.

– Нет, я не смогу заснуть, если ты будешь так далеко, и я не смогу к тебе прикасаться во сне.

– Госпожа, – ответил он, – если принять во внимание, сколько часов сна вы провели или еще проведете во сне, эта ночь не покажется вам такой уж большой потерей.

Она все не отпускала его.

– Я не могу спать. – Ее голос был мягким и спокойным, но пальцы сжимали его с настоящим отчаянием.

– Великий Боже! Да неужели вы хотите, чтобы я пролежал рядом с вами всю ночь в постели? Поимейте жалость ко мне!

– Не могу. – Она все не отпускала его. Напротив, стала потихоньку тянуть назад – в постель. – Не могу пожалеть. Умоляю, останься.

– Хорошо, – сказал он снова хриплым голосом. Он откинулся и лег. – Но только молю, не дотрагивайтесь до меня.

Она отпустила его и отстранилась всем телом. Она, наверное, разозлилась. Она так непостоянна в своем настроении, как бывает только у высоких особ. Но она требовала от него уж очень многого – лежать с ней рядом в постели, совсем без одежды, словно они поженились.