В августе 41-го. Когда горела броня - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 27

— Сашка, передай Нечитайло и Турсунходжиеву: я сейчас обозначу наше место красной ракетой — пусть подтягиваются. Вася, давай осторожно на опушку. Симаков, если увидишь цель, стреляй, не дожидаясь моего приказа.

— Есть! Есть! — экипаж дружно подтвердил получение приказов.

Старший лейтенант поднял ракетницу вертикально и, держа ее двумя руками, выстрелил. Красный шар пошел в небо, оставляя дымный след, оставалось только надеяться, что остальные его заметят. Тем временем Осокин вывел машину на край леса и остановился.

— Командир, комбат на связи! — Голос радиста звучал глухо, но чувствовалось, что Безуглый успокоился.

— Давай, — ответил Петров. — Вася, на опушку не выходи. Олег, башню в сторону леса разверни, их сейчас оттуда погонят, будем встречать.

— Ваня, что там у тебя?! — судя по неестественно спокойному тону, комбат был на взводе.

— Вышел на опушку, — доложил комроты. — По дороге уничтожил два и захватил тоже два немецких орудия — пусть их там пехота подберет!

— А что другие?

В наушниках ударил грохот, похоже, КВ комбата только что выпалил из орудия.

— Пахомов уничтожил противотанковую батарею, на глаз — пять или шесть пушек и несколько грузовиков, но его подбили, экипаж, похоже, погиб. Остальные идут ко мне.

— Что значит «идут»? Ты там что, один геройствуешь?

— Я…

КВ открыл огонь из пулемета, выстрелы отдавались в голове Петрова, и он мимоходом подумал, что своя стрельба так не ощущается.

— От вас не ожидал, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Шелепин. — Собирайте машины и занимайте оборону на опушке, на вас, возможно, выйдут отступающие немцы… Самим в бой не вступать, по возможности себя не обнаруживать!

Снова выстрел из пушки.

— …хренов! Давай, погибать запрещаю! Конец связи.

— Есть! — Петров ответил больше для себя.

— Командир, там кто-то шебуршится между деревьями, — невозмутимо доложил Симаков.

Разворачивая панораму, старший лейтенант люто позавидовал олимпийскому спокойствию наводчика. Метрах в ста от танка между деревьями перебегали какие-то люди. С такого расстояния ничего нельзя было разобрать, и комроты на всякий случай скомандовал:

— Без команды огня не открывать.

— Есть.

Напрягая зрение, Петров всматривался в приближающиеся фигуры. Лучи нежаркого августовского солнца пробивались сквозь листву, разбрасывая по стволам и земле причудливые пятна света, и он никак не мог понять, какого цвета форма на солдатах — родного, защитного, или вражеского, серого.

— Ни хрена не пойму, — сказал старший лейтенант, в который раз упираясь руками в крышку люка.

— И что ж вам спокойно не сидится! — впервые потерял терпение Симаков.

— Ага, можете его вообще не закрывать, — заметил сквозь зубы Безуглый. — На фига вся эта оптика, башку высовывать не в пример удобнее…

— Заткнитесь, — процедил командир, но вернулся на место.

Он понимал, что наводчик в общем-то прав — привычка высовываться из танка по малейшему поводу могла, в конце концов, дорого обойтись им всем. Ругаясь шепотом, комроты снова навел панораму на бегущих солдат, вгляделся… И тут же резко выдохнул:

— Немцы!

Петров мог не разобрать в тени цвет формы, мог сомневаться в очертаниях каски, но этот ребристый цилиндр, в котором немцы таскали свои противогазы, нельзя было спутать ни с чем.

— Так мне стрелять? — издевательски спросил радист.

Выехав на опушку, Осокин заглушил двигатель, и немцы, похоже, решили, что подбиты оба русских танка.

— Стой, пусть поближе подойдут.

Их было человек сорок — солдат в серой форме под командой одного офицера. Они тащили на себе несколько пулеметов, и даже миномет, и, скорее всего, собирались прорываться в Воробьево на соединение с основными силами.

— Симаков, в стволе — шрапнель, взрыватель поставлен на удар, — предупредил старший лейтенант.

Немцы были уже в тридцати метрах, больше ждать было нельзя.

— Огонь! — крикнул Петров.

Зарокотал пулемет радиста, завывая электроприводом, повернулась башня, и танк вздрогнул от выстрела. Наводчик прицелился в дерево, до которого чуть-чуть не добежал передний немец. Снаряд взорвался, выбрасывая сотни круглых шариков-пуль, на такой дистанции действие его оказалось ужасающим — с десяток немцев, в том числе и офицера, как корова языком слизнула. Перезаряжать пушку времени не было, и Симаков открыл огонь из спаренного пулемета. Бросив миномет, серые фигуры бежали обратно в лес. Заманчиво, конечно, было пуститься за ними, но старший лейтенант помнил приказ комбата, к тому же он уже указал место сбора остальным танкам роты. Через пять минут, ломая деревья, на поляну вышла продвигавшаяся вдоль опушки «тридцатьчетверка» Нечитайло, затем, следуя по пробитому танком комроты следу, приползли оба Т-26 взвода Турсунходжиева. Заняв оборону фронтом к лесу, рота стала ждать подхода основных сил. Пользуясь короткой передышкой, узбек со своим экипажем пошел посмотреть, что случилось с танком Пахомова. Башенный люк подбитого танка не был закрыт на защелку, и Петров, высунувшись из башни, наблюдал, как они вытаскивали тела в синих комбинезонах, складывая их на моторном отделении. Уложив последнее, командир второго взвода выпрямился и помотал головой — в танке Пахомова никто не выжил. Вернувшись в свой Т-26, Турсунходжиев доложил, что у погибших шла кровь из ушей и носа, словно при близком взрыве.

В этот момент на связь снова вышел комбат, сообщив последние известия. Немецкий батальон был частично уничтожен, частично рассеян, в данный момент 732-й частью сил осуществлял преследование, остальные обходили лесной массив с севера, готовясь нанести запланированный отсекающий удар в обход Воробьева. Старшему лейтенанту Петрову предписывалось ожидать сигнала, после чего вместе с первым батальоном полка, который как раз сейчас домолачивал гитлеровцев в лесу, атаковать деревню с юга. Одновременно должен был возобновить наступление 715-й полк, откатившийся пока на исходные. Комроты развернул панораму в сторону поселка.

До войны, наверное, Воробьево было красивым местом, но сейчас, затянутое дымом пожаров, оно имело ужасный вид. Дома на окраине были разрушены, деревья в садах и на улицах иссечены осколками, с высокой белой колокольни снаряды сбили купол с половиной верхнего этажа — видимо, артиллеристы пытались снять немецкого корректировщика.

— Эй, командир, ты чего материшься? — спросил наводчик.

Только сейчас Петров сообразил, что шепчет сквозь зубы дикие грязные ругательства.

— Свои села с землей ровняем, Олег, заматеришься тут, — угрюмо сказал командир.

— И за это они тоже ответят, — со спокойной злобой подал голос Безуглый. — Сильно деревня горит, командир?

— Да.

Все замолчали. В лесу раздавались выстрелы, взрывы гранат, слышался рев моторов и время от времени раскатывалось дружное «Ура!». Видимо, пытаясь поддержать своих, откуда-то из-за поселка начали стрельбу немецкие орудия, в ответ гаубицы и пушки артполка перенесли огонь в глубь немецких позиций, вступив в огневую дуэль с батареями врага. То тут, то там из леса выходили и спешно отступали к поселку группы солдат в серых кителях. У Петрова руки чесались врезать по ним как следует, погнать по полю, давя гусеницами, но Шелепин высказался на этот счет недвусмысленно, и он мог лишь, стиснув зубы, наблюдать, как немцы отходят к горящим домам. Даже в этом отступлении они сохраняли какое-то подобие порядка, не скучивались, двигались короткими перебежками, таща на себе пулеметы, минометы, вынося на носилках и просто на руках раненых. Старший лейтенант начал прикидывать численность групп, выходило, что из леса прорвалось не больше двух сотен гитлеровцев. Даже если считать, что фашистский батальон был уже потрепан к началу боя, все равно получалось, что большая его часть полегла в лесу. К тому же враг потерял немало орудий, а его правый фланг был разбит, и теперь, если удастся развить наступление, противостоящая немецкая пехотная дивизия будет рассечена на две части.